Структура Большой истории. От Большого взрыва до современности (стр. 3 из 4)

Что означают его отдельные члены, для нас сейчас не очень важно. Хочу лишь подчеркнуть, что в принципе уравнение Шрёдингера описывает все движения всех атомных ядер и всех электронов и тем самым дает весьма общее решение весьма общей проблемы. Но именно в силу столь высокого уровня абстракции и синтеза уравнение Шрёдингера весьма бессодержательно. Чтобы описать даже несложные молекулярные структуры, например отдельную молекулу воды, необходимо ввести соответствующие граничные условия. Эта операция представляет собой упрощение реальности и, как следствие, усиливает модельный характер уравнения Шрёдингера, которое на самом деле само по себе представляет модель реальности¹. Когда же предпринимаются попытки описать более сложные молекулярные структуры или даже одно атомное ядро, окруженное большим числом электронов, налагаемые уравнением Шрёдингера теоретические ограничения становятся еще более жесткими. Уровень общности, на котором сформулировано уравнение Шрёдингера, дающее основу для описания всех химических связей всех молекул, может служить примером для формулировки подлинно общей теории человеческой истории, а значит, и Большой истории. Необходимо понимать, что нам требуются теории столь высокого уровня общности, которые затем можно было бы специфицировать, вводя определенные ограничения или граничные условия. Это необходимо, чтобы описывать реальную жизнь в соответствии с тем масштабом общества, который мы хотим понять, и тем периодом времени, который хотим изучить. Я думаю, что термин "режим" вполне может служить данной цели. Уравнение Шрёдингера охватывает все режимы в области микропроцессов. Это наводит на мысль, что режимы надлежит рассматривать как процессы. Они существуют во времени и в пространстве. Действительно, ни одного полностью статического режима не существует. Степень изменяемости или устойчивости режимов - одна из основных тем, которые необходимо изучать и объяснять. Именно в этом и коренится одна из причин, по которым режимы так трудно охарактеризовать однозначно.
Иначе говоря, использование термина "режим" привносит некоторую неопределенность и открытость. Режимы не следует сводить к четким вневременным структурам, и их границы невозможно установить точно. Режимы указывают направленность возможных флуктуаций в границах, которые с трудом поддаются определению.
В этом отношении между зарождающейся социологией режимов и квантовой механикой существует замечательное сходство. Согласно господствующей в настоящее время точке зрения, уравнение Шрёдингера описывает молекулы как сущности, которые невозможно жестко привязать к твердым структурам, но в которых определенные конфигурации более вероятны, чем другие. Вероятность того, что некоторые структуры в точности повторяются, в действительности очень мала. Таковы, как утверждают специалисты по хаосу [14], характерные особенности нелинейных процессов.
Расплывчатость, унаследованная и термином "режим", вряд ли придется по душе тем, кто ждет от науки исключения всякой неопределенности. Но именно она, на мой взгляд, дает наилучшее из возможных описаний реальности, которым мы располагаем в настоящее время. Для адекватного анализа расплывчатой реальности нам необходимы расплывчатые, но гибкие понятия. Разумеется, такие абстракции должны укладываться в непротиворечивую, систематическую и насколько возможно простую теоретическую схему. И подобно тому, как современные электронные цепи, основанные на нечеткой логике, помогают усовершенствовать функционирование разнообразной электронной техники, нечеткие теоретические понятия должны облегчить анализ и общества, и неодушевленной природы.
Я хотел бы особо подчеркнуть, что именно в силу своей относительной неопределенности и высокого уровня общности термин "режим" может оказаться полезным аналитическим средством. Именно поэтому я отдаю ему предпочтение перед другими терминами, такими, как "система", "конфигурация" или "совокупность". Все они подразумевают большую точность, чем та, которая наблюдается в действительности. Иначе говоря, эти термины, а следовательно, и связанные с ними модели я считаю излишне жесткими.
Расплывчатость термина "режим" вполне может быть одной из его привлекательных особенностей, однако именно она делает его открытым для критики. Действительно, как можно определить границы некоторого режима, если они расплывчаты по определению? В квантовой механике эта проблема трактуется математически. В принципе, в этой наиболее формальной из всех естественных наук границы некоторого молекулярного режима могут быть установлены почти произвольным образом. Обычно это делается с помощью формулировки некоторых, сравнительно произвольных, ограничений в терминах математической вероятности. Например, пределы молекулы можно установить, задав вероятность обнаружить любой электрон за пределами «некоторого расстояния от ядра атома менее 1%.
Аналогия с квантовой механикой показывает, каким образом я намереваюсь решать проблему неопределенности понятия "режим". Хотя во многих случаях, особенно в биологии и социальных науках, мы не располагаем математическими выкладками, которые могли бы помочь нам в установлении границ с такой же точностью, как в квантовой механике, подобной стратегией можно было бы воспользоваться для установления некоторых произвольных границ, с которыми согласилось бы большинство людей. В принципе такая стратегия могла бы работать, однако в повседневной академической практике она, вероятно, столкнулась бы со значительным сопротивлением. К сожалению, трудно представить себе, чтобы ныне удалось достигнуть соглашения по любому вопросу, особенно в социальных науках.
Например, католический режим (людей, которые до какой-то степени привержены определенным идеям и поведенческим стандартам католицизма) можно было бы охарактеризовать через самоопределение всех, кто относит себя к католическому вероисповеданию, всех, кто называет себя католиками. С клерикальной же точки зрения католиками могут считаться только те, кто соблюдает известные ритуалы и подчиняется одобренным церковными властями стандартам веры и поведения. Ситуация усложняется еще тем, что даже в отдельно взятый период истории церкви единого'мнения церковных авторитетов по этому кругу проблем скорее всего не существует: я подозреваю, что мнения церковнослужителей также подвержены изменениям с течением времени [15]. Таким образом, границы такого режима могут быть определены только учеными, которые занимаются его исследованием, а это всегда сопряжено с известной долей произвола. Разумеется, реальность налагает определенные ограничения на субъективность ученых.
С этой же проблемой мы сталкиваемся и в более крупных масштабах окружающего нас физического мира. Например, где проходит граница Солнечной системы? В настоящее время все более укрепляется представление о том, что за Плутоном, наиболее удаленной от Солнца планетой, вокруг нашей центральной звезды обращаются бесчисленные мелкие сгустки материи. Они известны сейчас как пояс Кёйпера ^ название дано в честь американского астронома голландского происхождения Дж. Кёйпера [16, 17]. Неизвестно, сколько существует таких метеороидов и грязных ледяных глыб и как далеко они удаляются в своем движении от Солнца. Тогда где проходит граница нашего "солнечного режима"? Никто не станет сбрасывать со счетов Плутон или гигантские планеты Уран и Нептун, хотя они и не видны невооруженным глазом. Следовательно, границу нашего "солнечного режима" следует провести где-то за внешними планетами, но где именно?
Солнце постоянно испускает поток частиц высокой энергии, известных под названием "солнечный ветер". Некоторые ученые считают, что граница Солнечной системы проходит там, где наши приборы не зафиксировали бы следов "солнечного ветра". В настоящее время несколько космических кораблей находятся в полете и должны покинуть пределы Солнечной системы. Эти корабли все еще посылают на Землю данные различных измерений, в том числе измерений солнечного ветра, которые могли бы помочь установить границу Солнечной системы. Следуя такому подходу, мы определяем "солнечный режим" в терминах нижних границ того, что можем измерить в настоящее время, а это, по моему убеждению, столь же произвольно, как и любые другие определения. И снова мы можем решить Проблему установления границ, только налагая до некоторой степени субъективные граничные условия. '
Резюмируя, можно сказать, что, подобно всем упорядочивающим понятиям и структурирующим принципам, пределы режимов и, следовательно, точность термина зависят от выбора, производимого наделенными разумом и чувствами ученых, и всегда до некоторой степени противоречивы. В этом смысле важно подчеркнуть, что режимы представляют собой аналитические и дидактические модели, наилучшие из возможных представлений реальности, в некотором смысле образы реальности, но не непосредственно реальность.
В любом режиме "целое" состоит из частей, но "целое" есть нечто большее, чем сумма частей. Иначе говоря, режимы определяют более высокие уровни сложности. А относительно всех этих более высоких уровней можно сказать, что они обладают некоторой автономией относительно всех более низких уровней. Сказанное просто означает, что более сложные (и, следовательно, менее общие) режимы не могут быть адекватно объяснены теорией, целиком опирающейся на более низкие уровни сложности. Это относится и к атомным, и к молекулярным режимам. Например, с точки зрения науки химия не может быть полностью сведена к квантовой физике [18]².
Последнее общее замечание, которое я хочу сделать: все существующее в природе можно рассматривать как режимы. После того, что было сказано выше, это замечание, возможно, не вызовет удивления. Но я полагаю, что в природе нет ничего, что не представляло бы собой режима. Последнее может показаться менее очевидным. По моему мнению, существуют также режимы, которые можно обнаружить в, на первый взгляд, хаотическом и случайном поведении, характеризующем очень многие ситуации, например в поведении молекул воздуха в земной атмосфере или молекул воды в океанах. Я рассматриваю такие режимы как часть более обширных режимов - океанов и атмосферы в целом. Даже относительный вакуум внегалактического пространства существует в режиме Вселенной как единого целого. Таким образом, хотя случайность и хаос заведомо существуют и привлекают все большее внимание, в особенности в естественных науках, в природе нет ни одной части, которая была бы полностью лишена структуры.
Отсюда также следует, что любое определение хаотического поведения зависит от масштаба, в котором производится рассмотрение. Явления, которые на более низком уровне анализа могут казаться хаотическими, обнаруживают большую упорядоченность при рассмотрении в отдаленной, всеобъемлющей перспективе.