В заключение хотелось бы обратиться к проблеме типологизации системы принципата. Рассмотреть данный вопрос подробно в рамках нашего небольшого исследования не представляется возможным, поэтому мы позволим себе ограничиться лишь общей декларацией. Выше нами уже было отмечено то обстоятельство, что современная историческая наука, в общем, придерживается взгляда на власть Августа как на уникальный комплекс политических и правовых элементов, который не может быть определён каким-либо одним термином или краткой формулой. Данный тезис был выдвинут ещё М. И. Ростовцевым и в той или иной степени получил отражение в трудах А. фон Премерштейна, Р. Сайма, Л. Виккерта и в посвящённом Августу разделе «Кембриджской древней истории».[84] Проистекающие отсюда трудности вынуждают исследователей, пытающихся определить специфику положения принцепса в римском государстве, прибегать к историческим аналогиям, не всегда ограничиваясь при этом рамками истории Древнего мира.[85] Однако нам представляется, что наиболее устойчивые параллели возможны как раз с древними обществами.[86] Впрочем, сопоставление принципата и Римской империи с эллинистическими монархиями, Сицилийской державой Дионисия I и Карфагеном, встречающиеся в литературе по античной истории,[87] наряду с явными общими чертами обнаруживает и весьма существенные различия.
Так, в частности, эллинистическя монархия как своеобразная политическая система, представляющая собой сплав элементов греческой и восточной государственности, при значительном преобладании последних,[88] возникла в результате завоевательных походов Александра Македонского на Восток и последующего распада его державы, тогда как формирование системы принципата явилось закономерным итогом внутреннего развития римской гражданской общины (civitas). Влияние политической практики чужеземных, тех же эллинистических, государств, на этот процесс имело явно второстепенное значение.
Первоначальная неразвитость авторитарного режима, выросшего на местной почве и вынужденного считаться с полисной традицией сближает Римскую империю с державой Дионисия. Данный факт был особо отмечен Э. Д. Фроловым, посвятившим тирании Дионисия специальное исследование.[89] Однако Римской империи были присущи устойчивость и стабильность, совершенно не свойственные её сицилийской родственнице.[90]
В истории западного эллинства периоды консолидации греческих колоний Италии и Сицилии под властью того или иного удачливого вождя перемежаются периодами распада и дезорганизации созданных было объединений полисов.[91] Равным образом и для внутренней истории Сиракуз характерно чередование тиранических режимов и республиканской формы правления.
Напротив, Римская империя сохраняла относительную стабильность на протяжении, по крайней мере, двух веков, вплоть до смерти Марка Аврелия в 180 г. н. э. Гражданская война 68-69 гг. н. э. не только не привела к развалу государства, но даже способствовала укреплению императорского режима: власть Флавиев и их преемников, Антонинов, опирается уже на гораздо более широкую социальную базу, нежели аристократический принципат Юлиев-Клавдиев.[92] Развитие политических структур римского государства в этот период также отличалось завидной преемственностью основных тенденций: усиление монархического начала, формализация императорской власти, постепенная бюрократизация управления, увеличение роли провинций оставались магистральными линиями этого процесса на данном историческом отрезке.[93]
Среди возможных античных параллелей, пожалуй, именно Карфаген обнаруживает наибольшее количество черт, роднящих его с государством римлян. Как и в Риме, в Карфагене существовала так называемая смешанная форма государственного устройства, причём огромным влиянием пользовалась могущественная аристократия. Карфагенские полководцы из рода Баркидов, создавшие в Испании полунезависимую державу, очень напоминают римских военноначальников позднереспубликанской эпохи, Помпея, Цезаря, Красса, которые практически бесконтрольно хозяйничали в своих провинциях, вели войны и заключали мирные договоры по своему усмотрению, поддерживая щедрыми субсидиями своих сторонников в столице.[94]
Однако, торгово-колониальный характер карфагенского государства, присущий ему уже на ранней стадии развития,[95] мог в дальнейшем оказаться непреодолимым препятствием на пути его превращения в прочную и консолидированную территориальную державу. Римской республике II-I вв. до н. э. также были свойственны черты колониальной державы, но переход к системе империи как раз и ознаменовался их постепенным изживанием. Провинции, в эпоху республики рассматривавшиеся как поместья римского народа, в императорскую эпоху становятся, хотя и не сразу, частью единого средиземноморского государства.[96]
Но, как бы там ни было, свой шанс стать господином Средиземноморья Карфаген упустил, и, следовательно, встречающиеся иногда в научной литературе высказывания, что если бы Рим проиграл Вторую Пуническую войну, Карфагенская держава пошла бы, в общем, по тому же пути, что и Римская республика,[97] остаются не более чем предположениями.
Таким образом, мы вынуждены констатировать уникальность Римской империи в рамках Античного мира. Столь же уникальным явлением был принципат – политическая система римского государства в период его наивысшего расцвета и наибольшего территориального расширения. Из множества больших и малых городов-государств, густо усеявших берега Средиземного моря, Рим один смог пройти путь от полиса к империи до конца, став для будущих поколений вечным символом имперской государственности, которым восхищались и которому стремились подражать монархи Средневековья и диктаторы XX века.
Автор К. В. Вержбицкий
[1] Вико Дж. Основания новой науки об общей природе наций. М., Киев, 1994, С. 413, 418-419, 454, 468; Монтескье Ш. Л. Рассуждение о причинах величия и падения римлян// Монтескье Ш. Л. Избранные произведения. М., 1955, С. 75; Гиббон Эд. История упадка и разрушения Великой Римской Империи. Т. I, М., 1997, С. 160.
[2] Mommsen Th. Römische Staatsrecht. Bd. II, Leipzig, 1887, S. 747, 840, 872-873.
[3] Ibidem, S. 875.
[4] Ibidem, S. 107.
[5] Ibidem, S. 754ff. Его элементами были, в частности, императорский культ и взгляд на принцепса как на dominus (ibidem, 755-763).
[6] Meyer Ed. Caesars Monarchie und das Prinzipat des Pompeius. Stuttgardt und Berlin, 1919, S. 95, 123-125.
[7] Ферреро Г. Величие и падение Рима. СПб., 1998, С. 404-405, 465.
[8] Gardthausen V. Augustus und seine Zeit. T. II, Bd. I, Hbd. 1, Berlin, 1891-1904, S. 235.
[9] Гримм Э. Д. Исследования по истории развития римской императорской власти. Т. I, СПб., 1900-1901, С. 1-35, 216.
[10] Там же, С. 217.
[11] Там же, С. 248-249.
[12] Там же, С. 218.
[13] Там же, С. 220.
[14] Там же, С. 242.
[15] Ростовцев М. И. 1)Рождение Римской Империи. Пг., 1918, С. 128-130; 2) A History of the Ancient world. Vol. II, Oxford, 1928, P. 181.
[16] Rostovcev M. J. A History…, Vol. II, P. 179-181, 190.
[17] CAH. Vol. X, 1934, P. 587, 589f.
[18] Premerstein A. von. Vom Werden und Wesen des Prinzipats. München, 1937, S. 22-32.
[19] Ibidem, S. 40-43, 68-70.
[20] Ibidem, S. 120-123.
[21] Ibidem, S. 174-175.
[22] Ibidem, S. 132-133.
[23] Syme R. Roman revolution. Oxford, 1939, P. 490.
[24] Ibidem, P. 338.
[25] Ibidem, P. 322, 346.
[26] Ibidem, P. 516.
[27] Роль военных диктатур эпохи Гражданских войн в процессе генезиса императорской власти была впоследствии подробно проанализирована в диссертации Т. В. Кудрявцевой: Чрезвычайные полномочия полководцев как источник формирования императорской власти в Риме. Диссертация… канд-та ист. наук. Л., 1990.
[28] Машкин Н. А. Принципат Августа. М.-Л., 1949, С. 400-401.
[29] Там же, С. 606.
[30] Wickert L. Neue Forschungen zur römische Prinzipatus// ANRW. Bd. II, T. 1, New-York, Berlin, 1974, S. 1-76.