Важную услугу русскому просвещению Жебелев оказал изданием - в переводах под его редакцией - крупных оригинальных трудов [274] западных ученых: "Греческой истории" Роберта Пёльмана (1910 г.) и "Истории греческой литературы" братьев Альфреда и Мориса Круазе (1912 г.). Первый труд на долгие годы стал источником важных идей для интерпретации греческой истории особенно в архаическое и позднеклассическое время (темы архаической революции и кризиса полиса). Второй до сих пор не имеет себе равных (во всяком случае среди учебных пособий, к жанру которых он принадлежит) по полноте, а еще более по изяществу изложения главных явлений греческой литературы. Обе книги могли бы быть с большой пользой для всех - и для студентов, и для преподавателей - переизданы в наше время.
Особо надо подчеркнуть вклад Жебелева в историографию науки о классической древности. Он был трудолюбивым рецензентом многих работ русских и зарубежных ученых. Эти его рецензии, из года в год печатавшиеся в русских журналах, составляют важный блок в отечественных историографических штудиях. Еще более примечательной была другая линия историографических занятий Жебелева: подобно В.П.Бузескулу, он был мастером биобиблиографических очерков, публиковавшихся им также из года в год в виде некрологов. Количество этих посмертных обзоров столь велико, а качества их, т.е. содержательность и, как правило, объективность оценок, столь высоки, что Жебелева по праву можно назвать Плутархом современного антиковедения (что и было сделано Б.В.Варнеке в его оставшихся, впрочем, неопубликованными мемуарах). Среди этих обзоров есть и капитальные, разраставшиеся до объема целой монографии, как, например, обстоятельный очерк жизни и деятельности учителя Жебелева Ф.Ф.Соколова (1909 г.). Последний труд особенно ценен, поскольку содержит, в форме высказываний о научных принципах Соколова, изложение собственного ученого катехизиса автора.
Даже этого весьма беглого обзора ученой деятельности С.А.Жебелева достаточно, чтобы судить о том, какой значительной фигурой он стал в 900-е годы в научной жизни русского, в первую очередь, конечно, петербургского общества. Его значение в этом плане может быть сопоставимо разве что со значением его знаменитых петербургских коллег В.В.Латышева, Ф.Ф.Зелинского и М.И.Ростовцева. Следствием этого было непрерывное расширение сферы, так сказать, вненаучного влияния Жебелева, и прежде всего в области преподавания. Помимо университета он вел занятия в [275] Историко-филологическом институте, этом своего рода педагогическом филиале университета, и на Высших женских (Бестужевских) курсах. На юбилейных торжествах, посвященных 25-летию ученой деятельности Жебелева (в 1916 г.), его чествовали как признанного мэтра представители студенчества и преподавателей всех этих трех высших учебных заведений.
Одновременно разрастается круг общественных обязанностей Жебелева. Как справедливо он сам указывает на это в Автонекрологе, он никогда особенно не рвался к административным постам, но и не уклонялся нарочито от исполнения тех или иных должностей, если, по его мнению, этого требовали интересы дела и если это не было категорически противно его натуре.111 В этом отношении он вполне напоминает Сократа, который, кстати, был ему симпатичен до такой степени, что позднее он посвятил ему специальный очерк. В Петербургском университете Жебелев исполнял на протяжении ряда лет обязанности ученого секретаря историко-филологического факультета, был проректором университета, а в страшное время революции и гражданской войны занимал ответственные посты декана факультета и ректора университета (1918-1919 гг.). За пределами университета его главными обязанностями на протяжении многих лет были ведение дел в Классическом отделении Русского археологического общества (он состоял секретарем этого отделения с 1894 г.) и редактирование статей по классической филологии в Журнале министерства народного просвещения (на пост редактора отдела классической филологии в этом журнале он заступил в 1903 г., сменив рано умершего В.К.Ернштедта). Стараниями Жебелева были подготовлены к изданию статьи, составлявшие содержание отдела классической филологии названного важнейшего научного журнала в России за 1903-1918 гг.; они составили 15 объемистых сборников.
Это была весьма тяжелая, сильно отвлекавшая от собственной научной деятельности и не слишком-то оплачиваемая работа, но Жебелев ею не тяготился. Как он позднее признавался, ему нравилось этим заниматься и он находил дополнительное оправдание этим занятиям в той пользе, которую приносило ему постоянное обстоятельное ознакомление с новыми трудами своих сотоварищей по цеху.112 И многоразличная плодотворная научная и преподавательская [276] деятельность, и перечисленные общественные обязанности, исполнявшиеся Жебелевым с неизменным усердием, естественно создавали ему уважение и авторитет в ученой среде. Выражением этого общественного признания стало избрание Жебелева в 1914 г. членом-корреспондентом Петербургской Академии наук.
Октябрьская революция обернулась для С.А.Жебелева, как и для большей части остальной русской интеллигенции, тяжким испытанием. Нарушилось нормальное течение столь дорогих для него учебных занятий в университете, закрылись Историко-филологический институт и Бестужевские курсы, прекратили свое существование Русское археологическое общество и Журнал министерства народного просвещения. Не будучи богатым человеком, Жебелев имел все же некоторые сбережения - теперь он их всех лишился.113 Надо думать, что никакого сочувствия порожденные революцией перемены, нередко самого катастрофического свойства, у Жебелева не вызывали. Позднее он отзывался об этом времени не иначе, как о лихолетье. Однако, в отличие от Ф.Ф.Зелинского и М.И.Ростовцева, он не покинул родины, отчасти потому, что не чувствовал за собой никакой политической вины, не скомпрометировав себя никакими публичными выступлениями против новой власти, но еще более потому, что у него никогда не было столь обширных связей с зарубежным научным обществом, как у только что названных его коллег. Выше мы упоминали, что он отказался от прохождения престижной заграничной стажировки; добавим теперь, что он, судя по всему, никогда не стремился и печататься за рубежом. До революции у Жебелева за границей вышла всего лишь одна публикация,114 да еще одна заграничная публикация будет осуществлена в советское время.115
Вообще Жебелев и происхождением своим, и первоначальным воспитанием, и образом жизни был гораздо более привязан к русской почве, чем тот же Ростовцев, который был ярко выраженным западником, не говоря уже о поляке Зелинском, для которого отъезд из Петербурга в Варшаву был, в конце концов, всего лишь репатриацией. Жебелев был слишком русским человеком, чтобы последовать их примеру и отправиться в эмиграцию. Подобно все [277] тому же Сократу, он не мыслил для себя жизни за пределами своей родной страны, своего родного города. Для русской науки об античности это, во всяком случае, обернулось великой выгодой. Не эмигрировав, умудрившись выжить в самых тяжелых условиях, Жебелев фактически возглавил сильно поредевшие ряды русских антиковедов. Он стал центром притяжения разрозненных сил и своей деятельностью, научной, педагогической, общественной, обеспечил столь необходимое для науки преемство. Впрочем, как мы увидим далее, горькая чаша испытаний, из которой пришлось испить русской интеллигенции, не обошла стороною и Жебелева.
В ряду питомцев Соколовской школы фигуры В.В.Латыышева и С.А.Жебелева, бесспорно, наиболее крупные. Однако они не должны совершенно заслонять для нас других представителей этого направления. Выше мы кратко охарактеризовали ученую деятельность сверстников Латышева, тоже видных ученых, хотя и не такого масштаба, как он, - В.К.Ернштедта, А.В.Никитского, Н.И.Новосадского. Добавим к ним еще несколько имен исследователей, которые, в отличие от всех вышеназванных соколовцев, не сумели или не смогли реализовать себя с такой же полнотой в дореволюционное время.
Скорее к старшему поколению соколовцев должны быть отнесены Александр Николаевич Щукарев (1861-1900 гг.) и Сергей Андреевич Селиванов (1864-1908 гг.), оба, как видно из приведенных дат, рано сошедшие с жизненной дистанции.116 Первый из них - Щукарев - оставил фундаментальный труд по афинской хронологии эллинистического времени "Исследования в области каталога афинских архонтов III в. до Р.Х." (СПб., 1889), труд, с одной стороны, прямо продолжавший дело его учителя (мы имеем в виду принципиальную программу исследований, намеченную Ф.Ф.Соколовым в речи "Третье столетие до Р.Х."), а с другой - предварявший разработки целого ряда авторитетных ученых - англичанина В.Фергюсона, немцев В.Кольбе и К.Ю.Белоха, а среди наших - Жебелева. Напомним также, что именно Щукарев осуществил, по просьбе Латышева, доработку первой части его "Очерка [278] греческих древностей" для 3-го издания, приведя трактовку различных греческих государствнных реалий в соответствие с новым материалом источников и новыми наблюдениями ученых. Что касается Селиванова, то его перу принадлежит весьма обстоятельный "Очерк древней топографии острова Родоса" (Казань, 1892, с картой и планами), о котором специалисты отзывались с большой похвалой (сошлемся на мнение такого авторитетного знатока родосских древностей, каким была К.М.Колобова).117