Бородинское сражение (стр. 9 из 16)

Наполеон,  по  его  словам,  « всемирный  деспот, тиран-возмутитель  всего  света,  червяк,  мятежник,  опрокидывающий  алтари, обагряющий  их  кровью,  который  представляет  истинную  святыню  Господню  — эту  святую  икону,  —  кощунству  людей  и  суровости  непогоди! »

Затем  он  указал  этим  русским  на их  печальные  города,  он  напомнил  им  об  их  женах  и  детях,  прибавив несколько  слов  об  императоре,  и  закончил  обращением  к  их  набожности и  патриотизму,  составлявшим  прирожденныя  свойства  этого  слишком  грубого народа,  которому  знакомы  были  лишь  одни  ощущения,  что  делало  его  тем более  опасным  противником.  <...>.

Эта  торжественная  картина,  эта речь,  увещевания,  обращенныя  офицерами  к  солдатам,  благословения священников  довели  до  высшего  напряжения  их  отвагу.  Все  до  последнего солдата  верили  в  то,  что  они  предназначены  самим  Богом  на  защиту небес  и  их  родной  земли.

У  французов  не  было  ни  военного, ни  религиозного  парада,  никакого  смотра,  они  не  прибегали  ни  к  каким попыткам  возбуждения.  Даже  речь  императора  была  роздана  довольно поздно  и  прочтена  солдатам  почти  перед  самым  сражением,  так  что некоторые  двинулись  в  бой  прежде  чем  смогли  ее  выслушать.  Между  тем русские,  казалось  бы,  уже  достаточно  воодушевленные,  призывали  на  свою защиту  меч  Михаила  архангела,—  призывали  все  силы  небесныя,  тогда  как французы  искали  подкрепление  в  самих  себе,  будучи  уверены,  что истинныя  силы  и  воинство  небесное  скрываются  в  человеческом сердце.<...>.

Наступила  ночь,  а  вместе  с  ней и  опасение,  —  как  бы  русская  армия  не  удалилась,  воспользовавшись темнотой.  Это  мучительное  беспокойство  прерывало  сон  Наполеона.  Он беспрестанно  подзывал  своих  приближенных,  спрашивал,  который  час,  не слышно  ли  какого-нибудь  шуму,  и  посылал  осведомиться,  на  месте  ли неприятель.  Этот  вопрос  вызвал  в  нем  такия  сомнения,  что  он, раздавая  свое  обращение  к  войску,  приказал  прочесть  его  лишь  на следующее  утро,  и  то,  если  битва  состоится.

Успокоившись  на  несколько  минут,  он чувствует,  что  его  охватывает  иная  тревога:  его  волнует  жалкое состояние  его  солдат.  Смогут  ли  они,  слабые  и  изголодавшиеся,  вынести это  продолжительное  и  ужасное  столкновение?  В  предстоящей  опасности его  гвардия  кажется  ему  единственной  надежной  поддержкой,  которая стоит  двух  армий...  Он  приказывает  раздать  этим  старым  солдатам трехдневную  порцию  сухарей  и  риса,  взятую  из  запасных  фургонов.  И, наконец,  опасаясь  неисполнения  своих  поручений,  он  встает,  и  сам справляется  у  гренадеров  гвардии,  стоят  ли  при  входе  в  его  палатку, о  том,  получили  ли  они  провиант.  Удовлетворившись  их  ответом,  он возвращается  и  погружается  в  легкую  дремоту.

Но  скоро  опять  слышатся  его  призывы. Его  адъютант,  входя,  видит  императора,  склонившего  на  руки  опущенную голову,  и  как  бы  угадывает  в  его  речах  размышления  о  тщетности славы...  потом,  как  бы  снова  вернувшись  к  более  утешительным  мыслям, он  вспоминает  все,  что  ему  говорили  о  медлительности  и  нерадивости Кутузова,  и  удивляется  тому,  что  этого  полководца  предпочли Беннигсену.  А  дальше  его  мысли  снова  возвращаются  к  тому  критическому положению,  в  которое  он  сам  себя  поставил,  и  он  говорит:  « Готовится  великий день,  наступит  ужасная  битва » . Он  спрашивает  Раппа,  верит  ли  он  в  победу.  « Без  сомнения  — отвечал  тот,  —  но  в  победу  кровавую! » Наполеон  продолжает:  « Я  это  знаю,  но у  меня  восемьдесят  тысяч  человек,  я  войду  в  Москву  с  шестьюдесятью тысячами;  отставшие,  так  же  как  и  свободные  батальоны,  догонят  нас, и  мы  будем  более  сильны,  нежели  теперь  перед  битвой » .

Казалось,  что  в  эти  расчеты  не входила  ни  его  гвардия,  ни  кавалерия.  Тут,  снова  охваченный  своим прежним  беспокойством  он  посылает  осведомиться  о  положении  русских. Ему  отвечают,  что  их  огни  светятся  по-прежнему  и  что,  судя  по  числу костров  и  по  множеству  теней,  которыя  их  окружают,  тут  не  только арьергард,  но  и  вся  армия.  Присутствие  неприятеля  успокоило императора,  и  он  захотел  немного  отдохнуть.

Но  поход,  который  он  совершил вместе  с  армией,  утомление  ночи  и  предыдущих  дней,  многочисленныя заботы  и  напряженное  ожидание  —  все  это  изнурило  его.  Утренний  холод охватил  его,  его  мучили  лихорадочное  волнение,  сухой  кашель  и  сильная жажда:  остальное  время  ночи  он  тщетно  пытался  эту  жгучую  жажду,  от которой  изнемогал.  Это  новое  страдание  осложнилось  его  прежним недугом,  еще  накануне  к  нему  вернулись  припадки  ужасной  болезни,  с которыми  он  борется  с  давних  пор.

Наконец,  в  пять  часов  утра  от Нея  прибыл  офицер,  сообщивший,  что  маршал  видит  перед  собой  русских и  просит  разрешения  их  атаковать.  Это  известие,  казалось,  вернуло императору  силы.  Он  поднимается,  зовет  своих  и  выходит  из  палатки, восклицая:  «Наконец, они  попались!  Вперед!  Идем  открывать  ворота  Москвы! »

Было  половина  шестого  утра,  когда Наполеон  прибыл  к  редуту,  отбитому  у  русских  5  сентября.  Тут  он стал  ожидать  первых  проблесков  рассвета  и  первых  ружейных  выстрелов со  стороны  Понятовского.  Заблестела  заря.  Император,  указывая  на  нее офицерам,  воскликнул:  «Вот оно,  солнце  Аустерлица!» . Но  оно  было  против  нас,  оно  всходило  со  стороны  русских,  открывало нас  их  выстрелам,  ослепляя  нас  самих.  Тут  обнаружилось,  что  накануне в  темноте  наши  батареи  были  расположены  на  таком  расстоянии  от неприятеля,  что  пушечные  выстрелы  не  могли  достигнуть  до  него.  Нужно было  отодвинуть  их  вперед.  Неприятель  допустил  нас  это  сделать;  он, казалось,  колебался  первыми  нарушить  эту  ужасную  тишину.

Все  внимание  императора сосредоточилось  на  правом  фланге,  как  вдруг,  около  семи  часов,  битва разразилась  на  левом» .

Сегюр²⁹

5. Бородинское  сражение

 

На  рассвете  26  августа  свыше  100 орудий  противника  открыли  огонь  по  Багратионовым  флешам.  Русская  артиллерия ответила,  завязалась  перестрелка  передовых  частей.  Одновременно  войска корпуса  Богарне  атаковали  егерский  полк,  оборонявший  Бородино.  Русские егеря  упорно  защищали  занимаемые  ими  позиции  и  лишь  под  натиском значительно  превосходивших  сил  противника  оставили  Бородино  и  отошли за  реку  Колоча.  Попытка  противника  организовать  преследование  успеха не  имела.  Переправившийся  через  Колочу,  французский  полк  был контратакован  двумя  егерскими  полками.  Здесь  произошла непродолжительная,  но  жаркая  схватка.  Французы  были  отброшены  за Колочу.  Русские  сожгли  мост  и  не  пропустили  солдат  дивизии  Дельзона. На  этом  действия  противника  на  правом  фланге  русских  были  прекращены.

Действия  войск  Богарне  носили отвлекающий  характер.  Наполеон  полагал  сковать  ими  силы  правого  крыла русских  войск.  Но  эта  попытка  окончилась  неудачей.  Она  была своевременно  разгадана  Кутузовым,  и  он  в  ходе  сражения  смело перебросил  вначале  2-й  корпус  Багговута  к  Утице,  а  затем  и  4-й корпус  Остермана-Толстого  к  батарее  Раевского.

Главные  события  развернулись  на  левом крыле  русской  армии,  в  районе  Багратионовых  флешей.  Ожесточенные  бои здесь  продолжались  более  шести  часов,  в  течение  которых  противник предпринял  восемь  атак.  Для  захвата  Багратионовых  флешей  Наполеон направил  основные  силы  корпусов  Даву,  Мюрата,  Нея,  Жюно.  На  этом участке  действовала  основная  масса  артиллерии.

Около  6  часов  утра  дивизии  Дессе  и Компана  из  корпуса  Даву,  поддерживаемые  артиллерийским  огнем,  двинулись в  наступление.  Французские  дивизии  вышли  из  Утицкого  леса,  построились в  колонны  и  бросились  в  атаку  на  южную  флешь,  где  держала  оборону сводно-гренадерская  дивизия  М.  С.  Воронцова.  Встреченная  картечью русской  артиллерии,  а  затем  и  фланговым  ружейным  огнем  егерей  И.  Л. Шаховского,  вражеская  пехота,  понеся  большие  потери,  отступила  обратно в  лес.

Но  это  была,  видимо,  лишь  проба  сил. Через  полчаса  французы  начали  вторую  атаку  с  еще  большей  силой.  На этот  раз  им  удалось  овладеть  южной  флешью.  На  помощь  оборонявшимся Багратион  двинул  несколько  батальонов  27-й  пехотной  дивизии Неверовского.  Противник,  выбитый  из  флеши,  стал  отходить.  Два  полка 4-го  кавалерийского  корпуса  бросились  преследовать  французов  и  отбили все  12  захваченных  ими  орудий.  Однако  увезти  их  не  удалось,  так  как на  выручку  своей  пехоте  подоспели  две  французские  кавалерийские бригады.

При  второй  попытке  овладеть Багратионовыми  флешами  французы  понесли  большие  потери.  Даву  получил  настолько сильную  контузию,  что  Наполеона  ошибочно  известили  о  смерти  маршала, были  ранены  генералы  Компан  и  Дессе.

Наполеон,  пристально  следивший  за  ходом боя,  приказал  Нею  выдвинуть  свой  корпус  в  боевую  линию  левее  1-го корпуса  Даву  и  принять  участие  в  атаке  на  флеши.  Для  содействия пехоте  он  направил  почти  всю  резервную  кавалерию  Мюрата,  распределив ее  следующим  образом:  1-й  кавалерийский  корпус  Нансути  —  за  корпусом Даву,  4-й  кавалерийский  корпус  Латур-Мобура  —  за  корпусом  Нея  и  2-й кавалерийский  корпус  Монбрена  —  позади  и  левее  Латур-Мобура  для  связи между  войсками  Нея  и  Богарне.  С  целью  объединения  в  одних  руках руководства  всей  кавалерией,  действовавшей  на  направлении  главного удара,  Наполеон  подчинил  Мюрату  и  кавалерийские  дивизии  корпусов  Даву и  Нея.  Всего  для  третьей  атаки  флешей  Наполеон  собрал  весьма внушительные  силы  —  около  38  тыс.  штыков  и  сабель  с  мощной  артиллерией.