Что русские патриоты Сабашниковы считали необходимым издать для просвещения народа в первую очередь? Какие идеалы считались в интеллектуальной элите высшими и какие ценности - жизненно важными, отразилось в издательской программе Сабашниковых: книги по идеализму, рационализму, эмпиризму и позитивизму, по современной науке. На втором плане шла художественная зарубежная классика. Это не умаляет просветительских заслуг Сабашниковых и не говорит о том, что такие издания не нужны для просвещения общества. Но Россия испытывала духовную потребность в более насущном. Немалая часть христианской культуры – патристика, сочинения средневековых зарубежных и русских авторов, современных христианских мыслителей России и Запада – была мало доступна читающей публике в России, но, тем не менее, оставалась вне внимания мощнейшего русского книгоиздательства. Безрелигиозность вполне добропорядочных людей оборачивалась духовным равнодушием, историческим нечувствием и безответственностью. Новообращенные атеисты не были способны осмыслить русскую православную цивилизацию, а значит не понимали самого главного в судьбе России.
Вне внимания Сабашниковых оставались именно те сферы культуры, которые отвечали духовным потребностям народа и могли бы послужить его обновлению. Их менее всего интересовала тематика, которая помогла бы преодолеть отчужденность от народа, еще живущего православной верой. Их издательская деятельность во многом способствовала прогрессирующей идеологизации образованного общества, которое становилось все более материалистическим в понимании истории и абстрактно-идеалистическим в нравственности. Поток гуманистической литературы, не уравновешиваемый изданиями православными, нес немалую опасность. Критические обзоры выпускаемой литературы, за редким исключением, писались позитивистами, материалистами и сциентистами, которые внедряли в умы читателей свои предрассудки в качестве непреложных аксиом. Позиции антихристиански настроенных авторов в русской публицистике усиливались.
Так, энциклопедия Брокгауза и Эфрона, которая была издана в идеалистическом и даже христианском духе, при переиздании превратилась в “Новый энциклопедический словарь” с позитивистским уклоном. И все это делалось с миной “объективной научности”. Духовная всеядность (неразличение духов) и анемичность сознания приводили к тому, что плоды деятельности многих авторов русской культуры по степени дехристианизации на порядок “опережали” уровень их собственной усыхающей религиозности. Яркий пример такого рода безумствования – деятельность промышленника Морозова, который был не только меценатом творческих дарований, но и кредитором террористов. Руками людей, еще полагающих себя христианами, творилось по существу антихристианское дело. Этот раскол и отрыв от христианских основ был главной причиной духовной болезни общества.
Динамичная российская действительность предлагала разнообразные возможности изживания болезни сознания, но представители либеральной интеллигенции оставались верны своим догмам: “Вытесненные из политической борьбы, они уходят в будничную культурную работу. Это прекрасные статистики, строители шоссейных дорог, школ и больниц. Вся земская Россия создана ими. Ими, главным образом, держится общественная организация, запускаемая обленившейся, упадочной бюрократией. В гуще жизненной работы они понемногу выигрывают в почвенности, теряя в “идейности”. Однако остаются до конца, до войны 1914 г., в лице самых патриархальных и почтенных своих старцев, безбожниками и анархистами. Они не подчеркивают этого догмата, но он является главным членом их “Верую”” (Г.П.Федотов).
Таким образом, с середины XIX века творческая энергия большей части русского образованного и делового общества становилась все более идеологизированной. Либералы разрабатывали новое мировоззрение, нигилисты доводили его до логического предела, а терроисты реализовывали радикальные установки в жизни. Либералы уничижали традиции, радикалы отрицали их, а революционеры ниспровергали устои. Подобная установка образованного общества подтачивала традиционные духовные основы и подготавливала фаланги разрушителей. В результате всеобщего идейного ослепления часть образованного общества и делового класса, которая могла бы стать костяком преобразований, оказалась вне исконно русской православной культуры. Не миновало это поветрие и традиционно консервативного сословия купечества.
В культуре усиливались процессы распада. Большая часть интеллигенции не воспринимала пророчеств отечественных писателей, а либеральная пресса подвергала их бесконечным нападкам, русские гении нередко оказывались изгоями в образованном обществе.
К началу ХХ века вырождается и гуманитарное творчество – писатели из обличителей пороков все более превращаются в растлителей. И.А.Бунин так описывал процесс духовной деградации: “В конце девяностых годов еще не пришел, но уже чувствовался “большой ветер из пустыни”. И был он уже тлетворен в России для той “новой” литературы, что как-то вдруг пришла на смену прежней... Но вот что чрезвычайно знаменательно для тех дней, когда уже близится “ветер из пустыни”: силы и способности почти всех новаторов были довольно низкого качества, порочны от природы, смешаны с пошлым, лживым, спекулятивным, с угодничеством улице, с бесстыдной жаждой успехов, скандалов... Это время было временем уже резкого упадка в литературе нравов, чести, совести, вкуса, ума, такта, меры... Розанов в то время очень кстати (с гордостью) заявил однажды: “Литература – мои штаны, что хочу, то в них и делаю...” Впоследствии Блок писал в своем дневнике: “Литературная среда смердит”... Богохульство, кощунство – одно из главных свойств революционных времен, началось еще с самыми первыми дуновениями “ветра из пустыни”. Об экзальтированной атмосфере разложения устоев свидетельствует популярная характеристика, которую дал своей родине один из публицистов: “Всероссийское трупное болото”.
Либералы и власть
Россия не укладывалась в прокрустово ложе западной логики, что провоцировало либеральных апологетов арифметического ума “пообрезать” да “пообтесать” грандиозное историческое тело, привести неразумную массу в соответствие с современными требованиями. Европеизированное общество отрывалось от российской реальности и относилось к исконному все более агрессивно. Либеральная интеллигенция сняла с себя кровную ответственность за судьбу Отечества и превратилась в жестокосердного судию российской действительности. Естественно, что при этом ответственность возлагалась на власть, бойкот которой и обвинение во всех грехах стало общественным кредо интеллигенции. В атмосфере всеобщей непримиримости происходит отток от власти наиболее талантливых и умных людей. Ожесточенное противостояние общественности и власти медленно, но неуклонно подводит Россию к катастрофе.
Государственная власть, пытаясь оградить общество от разлагающих идей, отказывалась от насущных преобразований. В слепом ретроградстве власть не понимала и тех, кто был готов творчески поддержать ее законные усилия. Не были услышаны голоса А.С.Пушкина, Н.В.Гоголя, славянофилов, Ф.М.Достоевского, В.С.Соловьева. Провал между интеллигенцией и народом, с одной стороны, интеллигенцией и властью – с другой усугублялся до пропасти. Идеологическая зашоренность лишала государственных мужей чувства реальности, не позволяла совершить исторически необходимые действия, но принуждала поддерживать отжившее и искусственное. Интеллигенция же с подозрительностью относилась ко всяким инициативам власти, но оправдывала любые действия разных оппозиций. В результате было упущено несколько исторических возможностей предотвратить всеобщее помутнение и уберечь Россию от гибельного пути.
Так, либеральная интеллигенция своей “передовой” частью ушла в оппозицию великим реформам Александра II. Но и власть слабо использовала творческую помощь общества, в частности, во многом ограничив в свое время земство. Общеинтеллигентское сознание все более воспалялось, что способствовало образованию питательной среды для зарождения самых экстремистских, насильственных прожектов. Позитивистское же равнодушие большей части образованного слоя усугубляло атмосферу всеобщей безответственности. Все это создавало общественный климат, в котором вызрели идеи пресечения реформ путем цареубийства. “Чтобы остановить реформы, лишавшие ее перспектив “крутой ломки” всей русской государственности, революционная демократия решилась на убийство Александра II. Император погиб в день, когда подписал проект закона о привлечении земских деятелей к руководству общегосударственными делами. Прямым последствием убийства Александра II было поражение славянофилов, как общественно-политического течения. Была сломлена “пружина” реформаторской динамики” (Ю.Жедилягин).
Потеря чувства реальности и нарастающая безответственность интеллигенции сказались и в другом решающем моменте российской истории. В 1906 году Император и его правительство предприняли несколько попыток найти общий язык с либеральными партиями и привлечь интеллигенцию к служению России. Через дворцового коменданта генерала Трепова Николай II обратился к руководству кадетской партии с предложением создать коалиционное правительство. Профессор римского права С.А.Муромцев посчитал ниже своего партийного достоинства даже встречаться с прислужником самодержавия. Лидер кадетов П.Н.Милюков по партийным соображениям отверг все реальные возможности для сотрудничества. (Самоотверженно исполняя порученную миссию, Трепов после провала переговоров умер от сердечного приступа.)