Я же, решив в ближайшем будущем вновь поставить вопрос относительно продолжения борьбы, взялся за разработку плана переброски в Северную Африку всего того, что можно было туда перебросить. Штаб сухопутных войск совместно со штабами военно-морского флота и военно-воздушных сил уже начал подготовку к эвакуации через Средиземное море в Африку всех сил и средств, которые не принимали участия в боях. В частности, необходимо было вывести два контингента новобранцев, проходивших подготовку на учебных пунктах в западных и южных районах страны, и ту часть личного состава механизированных войск, которая уцелела после разгрома на севере. В целом это составляло 500 тыс. обученных солдат. В дальнейшем, несомненно, можно было бы эвакуировать морским путем остатки наших разбитых армий, большое количество боевых частей, отходивших к морскому побережью. Остатки бомбардировочной авиации, радиус действия которой давал возможность преодолеть морское пространство по воздуху, уцелевшие эскадрильи истребителей, личный состав авиационных баз, военно-морского флота и, наконец, наш флот-все это в любом случае можно было бы перебазировать в Африку. Общий тоннаж транспортных судов, которого не хватало нашему флоту для осуществления этих перевозок, исчислялся в 500 тыс. тонн. Не достающие суда, в дополнение к тому, чем располагал французский флот, можно было попросить у Англии.
В ночь с 9 на 10 июня, враг вышел к Сенне ниже Парижа. Вместе с тем, по всем данным, с часу на час следовало ожидать перехода немецких бронетанковых сил в решительное наступление в Шампани. Таким образом, столице угрожала непосредственная опасность с запада, с востока и с севера. Наконец, Франсуа-Понсе сообщал из Рима, что в любой момент можно ожидать объявления войны со стороны итальянского правительства. Перед лицом столь неблагоприятных известий я мог предложить только одно: пойти на крайние усилия, немедленно перебазироваться в Африку и присоединиться к коалиционной войне со всеми вытекающими из этого последствиями.
События развивались на столько быстро, что трудно было поспеть за ними. Только что принятое решение тут же устаревало. Попытки использовать опыт войны 1914-1918 годов уже не давали никаких результатов. Считалось, что еще существует фронт, дееспособное командование, готовый на жертвы народ. Однако все это было лишь мечтой и воспоминанием. В действительности же потрясенная нация находилась в оцепенении, армия ни во что не верила и ни на что не надеялась, а государственная машина крутилась в обстановке полнейшего хаоса.
10 июня наступила предсмертная агония. Правительство должно было выехать из Парижа вечером. Отступление на фронте ускорялось. Италия объявила нам войну. Теперь неизбежность катастрофы ни у кого уже не вызывала сомнения.
Кроме того, неумолимое движение немцев к Парижу выдвигало очень сложные проблемы. С момента моего назначения заместителем министра национальной обороны я отстаивал необходимость оборонять столицу и поэтому попросил председателя Совета министров, бывшего в тоже время министром обороны и военным министром, назначить начальником гарнизона города решительного человека. Но вскоре главнокомандующий объявил Париж « открытым городом », а Совет министров утвердил это решение. Необходимо было в срочном порядке организовать эвакуацию массы людей и большого количества различного имущества. Этим я и занимался до самого вечера.
Необходимо отметить, что в этот критический момент сам государственный строй Третьей республики сковывал деятельность главы последнего правительства. Безусловно, у многих ответственных должностных лиц капитуляция вызывала отвращение. Но представители государственной власти, растерявшиеся перед лицом катастрофы, за которую они чувствовали себя ответственными, совершенно бездействовали. В то время, когда встал вопрос, от которого зависело настоящее и будущее Франции, парламент не заседал, правительство оказывалось не способным принять единодушное решение, президент республики не поднимал свой голос даже в совете министров в защиту высших интересов страны. В конечном счете развал государства лежал в основе национальной катастрофы. В блеске молний режим представал во всей своей ужасающей немощи и не имел ничего общего с защитой чести и независимости Франции.
Продолжать войну? Да, конечно, продолжать! Но с какой целью и в каком масштабе? Многие, даже когда они и одобряли такое решение, хотели, чтобы это ограничивалось лишь поддержкой, которую горстка французов оказывает Британской империи, не сломленной и сражающейся. Я никогда не рассматривал в этом плане наше стремление продолжать борьбу. Для меня речь шла прежде всего о спасении нации и государства.
Однако, предпринимая некоторые шаги на этом необычном поприще, я должен был выяснить, не собирается ли кто - ни будь другой, пользующийся большим авторитетом, увлечь за собой в борьбу Францию и империю. Поскольку перемирие еще не вступило в силу, можно было предположить, хотя это было и маловероятно, что правительство Бордо в конечном счете пойдет на продолжение войны. Какой бы малой не была надежда, ее нельзя было терять. Именно поэтому, когда я прибыл в Лондон днем 17 июня, я сразу же телеграфировал в Бордо, предложив свои услуги для продолжения в английской столице переговоров, которые были начаты мной на кануне, о закупках в Соединенных штатах, о немецких военнопленных и о перевозках в Африку.
В ответ пришла телеграмма, требующая моего немедленного возвращения. 30 июня «французское посольство» известило меня о приказе явиться в тюрьму Сен-Мишель в Тулузе, с тем чтобы предстать перед военным судом. Сначала суд приговорил меня к одному месяцу тюремного заключения. Затем по апелляции, поданной «министром» Вейганом, который был недоволен решением, я был приговорен к смертной казни.
Учитывая - впрочем, не без основания! – эту позицию правительства Бордо, я решил установить контакт с властями французских колоний. Еще 19 июня я направил телеграмму главнокомандующему войсками в Северной Африке и генеральному резиденту в Марокко генералу Ногесу с предложением поступить в его распоряжение, если он отвергнет перемирие. 24 июня я вторично телеграфировал Ногесу и обратился к главнокомандующему войсками в Леванте генералу Миттельхаузеру и Верховному комиссару в Леванте Пюо, а так же к генерал-губернатору Индокитая генералу Катру. Я предлагал этим высоким должностным лицам создать орган обороны Французской империи и сообщал им, что я мог бы немедленно обеспечить установления связи этого органа с Лондоном.
Конечно, правительства стран, находившихся в состоянии войны со странами «оси», отозвали из Франции своих представителей; это произошло либо по инициативе самих правительств, как это было с сером Рональдом Кемпбеллом или с генералом Ванье, либо по требованию немцев.
В этот самый трагический период истории Франции я брал на себя всю ответственность за ее судьбу.
Но Франция немыслима без меча. Прежде всего, необходимо создать армию. В Англии находились некоторые французские военные части. Кроме того, в госпиталях Англии на излечении несколько тысяч солдат, раненных в Бельгии. Французские военные миссии взяли на себя командно-административные функции, с тем, чтобы держать все эти силы в подчинении Виши и подготовить их общую репатриацию.
23 июня английское правительство, с целью оказания помощи опубликовало два заявления. В первом заявлении говорилось об отказе признать независимый характер правительства Бордо. Во втором-сообщалось о проекте создания французского Национального комитета и заранее говорилось о намерении признать его и сотрудничать с ним по всем вопросам, касающимся ведением войны. 25 июня английское правительство опубликовало коммюнике, в котором оно сообщало, что целый ряд высоких должностных лиц Французской империи выразили свое желание примкнуть к движению Сопротивления, и предлагало им свою поддержку. Но затем, поскольку ни кто не откликнулся на это обращение, лондонский кабинет, имея перед собой одного лишь генерала де Голля, 28 июня решил официально признать его «главой свободных французов».
Соглашение от 7 августа имело для Свободной Франции немаловажное значение не только потому, что избавляло нас в ближайшем будущем от материальных затруднений, но также и потому, что британские власти, имевшие отныне официальную базу для взаимоотношений с нами, теперь без колебания оказывали нам помощь. Но главное – весь мир узнал, что, несмотря на все препятствия, заложены основы франко-английского сотрудничества. Это не замедлило сказаться на отношении к нам некоторых территорий Французской империи и французов, проживавших за границей. Кроме того, другие государства, видя, что Великобритания признала Свободную Францию, сделали некоторые шаги в этом направлении. Это относилось в первую очередь к правительствам, нашедшим свое убежище в Англии. Конечно, их возможности были чрезвычайно ограничены, но зато они сохранили свое международное представительство и международное влияние.
Некоторые французы сразу же перешли на мою сторону и стали выполнять внезапно свалившиеся на них обязанности с таким рвением и с такой энергией, что, несмотря на многочисленные препятствия, наш корабль вышел в море и плыл. Профессор Кессен был моим неоценимым сотрудником в области подготовки всевозможных актов и документов, которые положили начало внутренней и внешней структуре нашей организации. Антуан руководил нашими первыми гражданскими органами, что являлось исключительно неблагодарной задачей в этот период, когда приходилось заниматься всем без достаточного опыта и знаний. Лапи, Эскара, и Аккен поддерживали связь с министром иностранных дел Англии и с европейскими правительствами. Находившимися в изгнании. Кроме того, они устанавливали контакт с французами. Проживающими за границей,к которым я обратился с призывом. Плевеном и Дени заведовали нашими мизерными финансами и подготавливали условия, в которых смогли бы существовать колонии в случае их присоединения к нам. Шуман выступал по радио от имени Свободной Франции, Массип следил за прессой и снабжал ее необходимой информацией. Бенжан согласовывал с нашими союзниками вопрос об использовании французских судов и моряков торгового флота.