Обращаясь к вопросу о преемственности русской царской власти из Византии, об усвоении византийских представлений о главе государства, мы коснемся здесь, в первую очередь, основных религиозных и политических произведений и теорий периода становления самодержавия, обосновывавших царскую власть московских государей и их право смотреть на себя как на наследников византийских василевсов; затронем обряды миропомазания и венчания на царство; наконец, рассмотрим происхождение, а главное - значение символов и регалий ромейского наследия Московской державы - царских и патриаршеских.
Глава I
Основная задача данного раздела - показать роль Зои (Софьи) Палеолог как «проводника византийского влияния» в Кремле и как собственно «символа» византийского наследия.
Ф. И. Успенский в своей работе «Восточный вопрос» пишет: «Прежде чем входить в рассмотрение вопроса о том, как воспользовались государственные люди России браком Ивана III на византийской княжне для обоснования прав царя на константинопольское наследство...мы должны взвесить то обстоятельство, что в 1472 г. действительным представителем прав на Византийскую империю по праву наследства был, собственно, брат Софьи, сын деспота Фомы Андрей Палеолог»[1].
Действительно, Зоя Палеолог была младшим ребенком в семье морейского деспота Фомы. После того, как старший сын деспота - Мануил - бежал к туркам в Константинополь и принял там ислам, формальным наследником трона ромеев оставался Андрей Палеолог, второй сын деспота. Однако тот оказался «форменным побирушкой европейского масштаба»[2], предлагая буквально любому желающему права на ромейский престол - французскому королю Карлу VIII, Фердинанду и Изабелле Испанским,графу Осорно Петру Манрику и другим европейским государям. «По всем вероятиям, деспот Андрей во время своих побывок у сестры в 1480 и 1490 гг. не преминул заинтересовать и московских людей в упомянутых правах»[3]. Но даже невзирая на упомянутые факты, в глазах современников московская царица по смерти своего брата в 1502 г. должна была считаться законной наследницей Восточной империи («в глазах православных людей передача прав византийских православных монархов какому-нибудь королю латиннику не могла казаться законною, и в этом случае гораздо более права представлялось за Софиею, которая оставалась верна православию, была супругой православного государя, должна была сделаться и сделалась матерью и праматерью его преемников, и при своей жизни заслужила укор и порицания папы и его сторонников, которые очень ошиблись в ней, рассчитывая через ее посредство ввести в московскую Русь флорентийскую унию», - писал Н.И. Костомаров).[3а]
Карамзин писал, что великий князь «требовал совета от матери, митрополита Филиппа, знатнейших бояр: все думали согласно с ним, что сам Бог посылает ему столь знаменитую невесту, отрасль Царственного древа, коего сень покоила некогда все Христианство православное, неразделенное; что сей благословенный союз, напоминая Владимиров, сделает Москву как бы новою Византиею, и достанет монархам нашим право Императоров Греческих. Великий князь желал чрез собственного посла удостовериться в личных достоинствах Софьи и велел для того Ивану Фрязину ехать в Рим» (1469 г.).[4] По словам С.М. Соловьева, современники заметили, что со времени брака с Софьей Иоанн III возвысился до царственной недосягаемой высоты в отношении князей и дружины. Бестужев-Рюмин утверждал, что современники придавали большое значение этому браку (такие сведения можно найти у Герберштейна, кн. Курбского, Берсеня Беклемишева); Иван III первый окружил себя царским величием и первый принял внешние знаки этого величия. Происходит возвышение монаршей самодержавной власти и обособление ее от бояр как высшего слоя общества, значение которого падает.
В. Савва, напротив, полагал, что «ни из слов, ни из поступков Иоанна III не видно, что он после брака с Софьей считал себя наследником Византии или царственных прав ее императоров. Ни супруг Софьи, ни сын, ни внук ее намерений завоевать Константинополь не обнаруживали, поглощенные борьбой с польско-литовским государством из-за русских областей; <а разве «намерения завоевать Константинополь» должны являться непременным, вне зависимости от обстоятельств, признаком императора ромеев? - А.М.> ни они, ни преемники их в доказательство прав своих на царский титул не ссылались на брак с византийской царевной из дома Палеологов», царем же Иван III именовался «некоторыми греческими служилыми людьми ...и в сношениях с рядом иноземных владетелей». «Казалось бы, Иоанн IV, обращаясь к восточным иерархам за утверждением принятого им царского титула и указывая на родственную связь его предков с угасшими династиями Византии, должен был вспомнить, что его бабка была византийская царевна; но в грамоте восточных иерархов, признававших царский титул Иоанна IV, не находим ссылки на Софью Палеолог. Грамота восточных иерархов гласит, что патриарх уверился в том, что Иоанн IV действительно происходит от рода и крови царских, т.е. от царицы Анны, сестры самодержца Василия Багрянородного, и в том, что император византийский Константин Мономах послал митрополита венчать на царство великого князя Владимира и отправил ему царский венец, диадиму и прочие знаки царского достоинства»[5]. Савва приводит также следующий факт: «На предложение, сделанное Поппелем Иоанну III, выдать дочь за императорского племянника маркграфа Альбрехта Баденского, московский посол получил наказ дать такой ответ: "Государь наш, Великий Государь уроженный изначала от своих прародителей; а и напередь того от давних лет прародители его по изначяльству были в приятельстве и в любви с передними Римскими Цари, которые Рим отдали Папе, а сами царствовали в Византии, да и отец его, Государь наш, и до конца был с ними в братстве и в приятельстве и в любви, и до своего зятя до Ивана Палеолога Римского Царя; ино такому Великому Государю как давать своя дочи за того Маркрабия?"»[6]. Что же, вполне естественно, что Иван III предпочел в общении с правителем, претендующим на титул римского императора, указать именно на древность собственного рода.
Даже если предположить, что брак с Софьей не являлся основанием для принятия Иваном III и его наследниками царского титула, то все же много значил для московского государства, и это подтверждается тем фактом, что двор великого князя заимствовал многое из этикета двора ромейских василевсов (не столько даже по форме, сколько по сути), великий князь именно тогда принял палеологовский династический знак - двуглавого орла - в качестве герба государства Московского, «<...> то есть на одной стороне изображался орел а на другой всадник, попирающий дракона, с надписью: "Великий Князь, Божиею милостию Господарь всея Руси"». Добавим и иные слова Карамзина: «Главным действием сего брака...было то, что Россия стала известнее в Европе, которая чтила в Софии племя древних императоров Византийских и, так сказать, провождала оную глазами до пределов нашего отечества...Сверх того многие греки, приехавшие к нам с царевною, сделались полезны в России своими знаниями в художествах и в языках, особенно в латинском, необходимом тогда для внешних дел государственных; обогатили спасенными от турецкого варварства книгами московские церковные библиотеки и способствовали велелепию нашего двора сообщением ему пышных обрядов византийского, так, что с сего времени столица Иоаннова могла действительно именоваться новым Царемградом, подобно древнему Киеву»[7].
***
Для Москвы как Царствующего Града необходимо было подтверждение в вещественных знаках связи между Константинопольским и Московским царством.
Известно, что в великокняжеской сокровищнице среди особенно древних и чтимых предметов находились такие, о которых «ходили темные предания о греческом их происхождении и которые по своему значению выделялись из других. В духовных грамотах князей, начиная с Ивана Калиты, с особым почетом упоминаются: златая шапка, животворящий крест, крещатая цепь, бармы и сердоликовая коробочка»[8]. В чине венчания Ивана IV бармы именуются уже Мономаховскими бармами; в его духовной грамоте о золотой шапке говорится так: «Сына своего Ивана благословляю царством Русским, шапкою Мономаховскою, что прислал прародителю нашему, царю и великому князю Владимиру, царь Константин Мономах из Царьграда»[9]. Герберштейн упоминает о Мономаховских регалиях в 1497 году.
Карамзин описывает происхождение русских царских инсигний следующим образом: «Алексей Комнин прислал в Киев дары: крест животворящего древа, чашу сердоликовую Августа Кесаря, венец, златую цепь и бармы Константина Мономаха, деда Владимирова; Неофит, митрополит ефесский, вручил сии дары Великому князю, склонил его к миру, венчал в киевском соборном храме императорским венцом и возгласил царем российским. В оружейной палате хранятся так называемая Мономахова златая шапка, или корона, цепь, держава, скипетр и древние бармы, коими украшаются самодержцы наши в день своего торжественного венчания и которые действительно могли быть даром императора Алексея»[10].
В. Савва, рассматривая особенности коронации русских государей, замечает: «Говоря о сходстве или несходстве инсигний, возложенных на внука Иоанна III при венчании его на великое княжение, с инсигниями византийскими, следует иметь в виду мнение проф. Кондакова, что шапка Мономаха - византийский кесарский венец, и предположение о византийском происхождении барм. Еще Д.И. Прозоровский доказывал, что священное значение барм заимствовано из Византии, и что царские бармы "есть не что иное, как укороченная императорская священная ризица, и вместе с тем императорский лор в сокращенном виде, передавший бармам название диадимы"»[11]. [В разные периоды исторической науки в противовес утверждению о византийском происхождении шапки появлялось пестрое множество мнений о ее каирском, сирийском, среднеазиатском, московском и даже татарском происхождении этой реликвии; шапка оказывалась "привезенной генуэзцами", "полученной Иваном Калитой от хана Узбека" и т.д. и т.п., - пока, наконец, исследовательницей А.В. Банк не было предложено "нейтральное" решение, в некотором роде удовлетворяющее большинству точек зрения ("Обоснование тезиса о вкладе восточной культуры в византийскую позволяет не противопоставлять их")[11а] Интересующихся подробностями истории-легенды мономаховой шапки направляем к посвященной этим проблемам замечательной книге Н.В. Жилиной (см. библиографию); здесь же более важным считаем не реальное происхождение, а то великое историческое назначение, которое заключала в себе шапка Мономаха - и не для царей только, но и для народа].