.
Особенности массового сознания в России в кризисные времена.
Известная формула А.С.Пушкина "Не приведи Господь увидеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный" обычно абсолютизируется, хотя после нее надо бы ставить не точку, а большой знак вопроса. Каковы особенности насилия в России? Откуда оно идет, как распространяется и какова его "конструктивная" роль?
То, что насилие наиболее функциональный элемент человеческой истории, на мой взгляд, всем ясно. Понятно и то, что насилие сопровождает всю человеческую жизнь от рождения до смерти. Другое дело, что одни формы насилия не замечаются, другие вызывают ужас и недоумение. В обычной жизни насилие рассредоточено таким образом, что это перестает замечаться даже "жертвами"; во времена социальной смуты, напротив, насилие обретает масштабную определенность, предстает как "бич Божий" или как акт ритуального жертвоприношения. В данном случае мной сделан сознательный перекос на насильственную сторону российской истории. Предмет исследования не нов, но, прямо скажем, малоприятен. Заглянуть в бездну насилия страшновато. Возникают определенного рода барьеры и сдержки. Они присутствуют и у меня. Но всё же надо стараться на такие явления смотреть открытыми глазами.
Если вернуться к формуле Пушкина, то он сам в своих произведениях показал, что русский бунт отнюдь не столь бессмыслен, иррационален, стихиен и т.п. Он имеет свою внутреннюю логику, структуру и даже ценностные основания. Если говорить о феномене русского бунта, то наверное стоит вспомнить и известную сцену из "Войны и мира": толпе, находящейся на грани бунтарского срыва, выдается в качестве жертвы совершенно невинный, случайный человек. Толпа с ним расправляется, и тут же недоумевает, ужасается тому, что она сотворила. Мне кажется, Лев Толстой в данном случае сказал далеко не всё. Рассматривая аналогичные случаи русского бунтарства, описанные отнюдь не в художественной литературе, я обратил внимание на то, что толпа не всегда удовлетворяется тем, что кого-то приносит в жертву. Если она сообразит, что ей на расправу дали "замещающую фигуру", она начинает искать "настоящего" виновника. Следует очередной акт "жертвоприношения" на более масштабном уровне. И так может повторяться не один раз. Это историческая реальность. И с этой реальностью мы обязаны считаться. Разумеется, рассмотрение всей отечественной истории в рамках понятий бунта и смирения будет грешить неполнотой, но подобный упрек можно адресовать и ко всякому иному методу ее анализа.
Как историк, я предпочел бы говорить о вещах более конкретных. На сегодня все мы усвоили, что Октябрьская революция вовсе не бессмысленный бунт, что влияние этого "бунта" на российскую и мировую историю чрезвычайно велико. Мы признали также (во всяком случае, историки), что Октябрьская революция прямо и непосредственно связана с Первой мировой войной, что последняя явилась решающим событием не только русской, но и европейской истории по крайней мере первой половины ХХ века. Обращаясь к истории России, уместно поставить вопрос: почему эта война оказала особое влияние именно на ход российской истории?
Считается, что "1905 год породил 1917-й" (существуют вполне антикоммунистические варианты этой формулы Ленина). На деле между насилием 1905 - 1907 годов и революционным взрывом 1917 года - качественное различие. Полагать, что шла механическая эскалация насилия, что Россия после 1905 года и последующих лет была обречена на еще более масштабную революцию, на мой взгляд, нет оснований. Во всяком случае, это вещь недоказуемая. События 1905-1907 годов могли быть своего рода прививкой от более масштабного и более массового насилия. Ситуацию изменила Первая мировая война. Произошла достаточно очевидная вещь: наложение кризисных ритмов мировой (европейской) и российской истории. О том, что Россия имеет свой особый ритм развития, повторять уже излишне. Однако, говоря о начала века, на мой взгляд, уместно говорить о системном кризисе империи (сегодня налицо тоже системный кризис, который (на данной его стадии) я называю вялотекущим).
Если проводить аналогии с прошлым, то "красную смуту" начала ХХ века надо бы сопоставить со Смутным временем начала XVII века. Эта мысль не нова, она принадлежит вовсе не мне, но мне она представляется плодотворной. И в том, и в другом случае речь идет не только о внутриимперском системном кризисе, но и о взаимодействии, о наложении кризисных ритмов российской и мировой истории. Правда, следует признать, что в XVII веке те импульсы, которые исходили из Европы, ощущались намного слабее.
Как разворачивается системный кризис империи? Я буду говорить о кризисе начала ХХ века, который мне представляется классическим - по крайней мере применительно к настоящему и будущему. Он достаточно легко разложим на определенные составные элементы и даже этапы развития. При этом можно говорить об их переплетении и взаимодействии. При этом надо учитывать, что те семь элементов, которые я выделяю, достаточно условны и стыкуются с другими, менее различимыми. В любом случае они происходят в империи, которую можно охарактеризовать как сложноорганизованную этносоциальную систему идеократическо-патерналистского типа. Это система, выстроенная на архаичных принципах "большой семьи" и в силу этого претендующая на универсализм.
Итак, можно выделить следующие элементы (или компоненты) системного кризиса идеократическо-патерналистской империи. Во-первых, этический. Это связано прежде всего с моментом десакрализации высшей власти. Этот компонент то присутствует, то вроде бы исчезает, но, в конечном счете, обнаруживается в чрезвычайно острых формах. Можно вслед за тем особо выделить идеологический элемент. Если обратиться к истории России, то ясно, что идеологические основы самодержавия под влиянием западного либерализма, а затем социализма подтачивались на протяжении всего XIX века. Можно говорить о политическом компоненте, который, безусловно, играл провоцирующую роль. Связано это было не только с образованием системы политических партий, которая объективно выполняла задачу антисистемы по отношению к имперству. Оппозиция самодержавию в значительной степени носила непартийные организационные формы. К их числу можно отнести и органы самоуправления, и всевозможные самодеятельные общества, вроде "императорского" ВЭО.
На организационном компоненте кризиса системы стоит остановиться более подробно. У нас принято считать, что после Февральской революции возникло "губительное" для страны двоевластие. Но призрак двоевластия завис над Россией куда раньше. Это связано не просто с ослаблением самодержавного диктата в силу персональных слабостей Николая II. Стоит обратить внимание на другое. В ходе революции 1905 - 1907 годов в системе высшего управления империей появился интересный пост: председатель совета министров. Ранее все министерства замыкались на фигуре самодержца, не могло и речи быть о том, что бюрократия составляет нечто самостоятельное. И вот именно это произошло. Когда пост председателя Совета министров занял такой человек как Столыпин, административная система приобрела клановый характер, дело доходило теперь и до "забастовок" министров, когда высшие чины отстаивали те или иные решения, угрожая коллективной отставкой. Но и это мелочи. С начала первой мировой войны можно вести речь не только об элементах двоевластия, но и о феномене многовластия. Власть по существу разделилась на гражданскую и военную, появились к тому же "общественно-государственные", как я их называю, организации типа Земского и Городского союзов, деятельность которых самодержавие пыталось подчинить определенным министерствам. Появились особые совещания - по обороне, топливу, перевозкам, продовольствию, которые также весьма странно смотрелись в самодержавной "вертикали". То есть призрак организационного разброда был налицо, преодолеть его Николай II пытался с помощью известной "министерской чехарды". Таким образом, говорить, что пресловутое двоевластие, сложившееся после Февральской революции, довело страну до ужаса большевистского Октября, на мой взгляд, не корректно. В известной степени послефевральское двоевластие восстанавливало старую парадигму властвования в России: народу мнение, царю власть. В низах, если говорить о массовом сознании того времени, двоевластие, к тому же, воспринималось по старинной формуле: царь сказал, бояре приговорили. По телеграммам и письмам во власть видно, что все люди упорно желали плодотворного взаимодействия Совета и Временного правительства, все были уверены, что это не только возможно, но и естественно. То есть в 1917 году под покровом утопий и всевозможных доктрин, как либеральных, так и социалистических, царили вполне традиционалистские, порой даже более архаичные, чем в XIX - XX веках, представления о власти. Объективно Февральскую революцию уместно рассматривать как попытку сохранения имперства на реликтовых его основаниях.
Далее я бы выделил социальный компонент. Массы уже начинают ощущать себя как нечто оформившееся помимо власти (в известной степени под влиянием различных доктринеров), то есть рабочие начинают думать о себе как о пролетариате, крестьяне как о "людях земли" и в этом качестве постепенно противопоставляют себя городу в целом. Даже городское мещанство ощущает себя какой-то компактной массой. Идет процесс социальной самоидентификации, который принимает вовсе не парламентские, а часто откровенно насильственные формы. Народ заявляет о себе языком бунта. И здесь уместно еще одно замечание. Бунт в России - это не способ достижения вполне практических целей. Бунт - это указание на то, что низы определенных действий власти не принимают (часто в силу чисто моральных сдержек, а то и суеверий). Бунт - это и демонстрация, и апелляция к верхам, которые другого языка уже не различают. Подлинная причина "стихийного" бунтарства в том, что система обратной связи перестает действовать: патерналистская власть не различает "гласа народа".