.
Исследования по ментальности, национальному характеру - это проекции цивилизационной специфики в разные сферы.
Например, специфика национальной экономики - проекция цивилизационной специфики в конкретную сферу. Я пытаюсь выйти на определенные генеральные закономерности системы, которые задают собой все частные сферы российской культуры и цивилизации.
Культурология в нашей стране имеет свою традицию.
Первое ее направление: исследование культуры как самодостаточного феномена. Второе, которое ближе мне и ближе к проблематике нашего семинара, - исследование культуры в единстве с социальностью (исследование социокультурного организма, социокультурного целого). На стыке, где культура и социальность взаимопроникают, в сфере, где культура задает формы социальной жизни, а социальное воздействует на культуру, располагается сфера моих преимущественных интересов.
Социокультурное исследование - молодая дисциплина, здесь еще не выработан отточенный методологический аппарат. Может быть, здесь такой аппарат и невозможен.
Исследователь вырабатывает свои модели интуитивно, нет процедур доказательного построения модели. Но эти модели объясняют, с его точки зрения, какое-то многообразие фактов. Читатель, знакомясь с этой моделью, опрокидывает ее на свое видение фактов, и тоже оценивает эту модель интуитивно - работает она или нет. То есть удостоверение происходит не научно, а экзистенциально. Все это создает тот проблемный методологический фон, который надо иметь в виду.
Задача нашего сегодняшнего исследования - вскрыть ту сумму культурных смыслов и положенностей, которые стоят за идеей власти в культуре. Объектом исследования является самая широкая, самая массовая культура, то есть тот уровень культуры, который задает все последующие.
Как можно анализировать массовые представления? Либо исследуя содержание сознания людей (опросами, анкетированием), либо исследуя содержание их деятельности, совокупность социальной и культурной терминологии, которую они создают. Исследуя эти факты, можно понять, что люди думают по поводу тех или иных сущностей. Я всегда относился очень настороженно к попыткам выяснения реальных представлений людей из их собственного осмысления (автомодель). Между автомоделью и реальностью культуры есть принципиально неустранимая дистанция. Поэтому важно исследовать не только то, что люди сами говорят по поводу своей культуры, по поводу отдельных ее феноменов, но и то, как они устраивают свою жизнь. При анализе этих объективных моментов мы раскрываем некоторые сущности, которые ускользают из автомодели.
Исследуя отношения к власти, мы стоим перед проблемой: где здесь моменты имманентного характера, а где моменты наведенные внешними контекстами. Так, Англия, уходя из своих колоний, везде оставляла свою политическую систему: парламент со спикером. Политические традиции оставлялись в наследство этим молодым странам. Где-то потом произошли перевороты и к власти пришли другие режимы, достаточно жесткие, где-то английская система, претерпев трансформацию, сохранила преемственность. ГДР 60-х годов - что было здесь от политических традиций Германии, а что было наведенным присутствием в ГДР советских сфер влияния? Эти проблемы усложняют нашу задачу - выявление представлений о власти. Но на нашу удачу в ХХ веке произошел уникальный для исследователя эксперимент. В России в 1917 г. произошел политический переворот, смысл которого состоял в том, что в эсхатологической перспективе власть как таковая снималась. Декларировался отказ от старых традиций. Общество базировалось на представлении о должном. Это были исходные точки, на которых выстраивалась практическая модель власти советской эпохи. Если идет отказ от старых традиций, а в работах классиков марксизма-ленинизма, по крайней мере дореволюционного периода, отчетливых параметров о должной власти не просматривается, возникает вопрос - откуда могли взяться конкретные модели власти, которая возникла в СССР? Они появляются из глубин традиций, из массовой ментальности, которая была единственным моделезадающим полем, из которого люди осознанно или неосознанно черпали приемлемые для них модели жизни. Эволюция советской системы показывает, что модели, не отвечающие традициям, постепенно отмирали. Например, если в дореволюционной большевистской прессе допускались карикатуры, в том числе и на Ленина, допускалась внутрипартийная критика, то во время становления советского общества в его классической, канонической форме, эти вещи умирают.
Происходит очищение традиций от элементов, которые им не соответствуют.
Вспомним, что в советское время были так называемые группы скандирования (на съездах, заседаниях). То есть аффекты были заданы и расписаны. Как этот феномен вытекает из представлений теоретических? Никак. Он возник и развился в ходе становления этого общества как целого.
Таким образом, анализ сформировавшихся форм власти будет анализом традиционного ядра русской культуры, которое актуализовалось и развернулось в советскую эпоху.
Отношение к власти, концепция власти - один из фундаментальных, структурообразующих элементов любой культуры. В сцеплении с другими элементами он выражает системные качества. В истории есть несколько концепций власти, которые модели власти по разному структурируют.
Мне представляется продуктивным рассмотреть власть через две крайние модели - власть как социальный институт и власть как сакральная сущность. Понятно, что любая реализуемая в истории власть в обществе несет в себе какие-то элементы сакральности. Но она может переживаться по преимуществу либо как социальный институт, либо как сакральная сущность. Все реализовавшиеся в мировой истории модели располагаются между этими полюсами. Мне представляется, что переживание власти как сакральной сущности - один из самых устойчивых элементов нашего традиционного сознания. Специфика советского классического этапа (между 32-м и 56-м годом) - откатывание в культуре к предшествующим уровням развития социальности. В нем реализовывались наиболее архаические пласты культурной памяти, которые оказывались базовыми моделями, формировавшими в том числе и концепцию власти.
В представлении о сакральной власти априорно можно выделить некоторые атрибуты (в двух измерениях), которые присущи сакральной власти как таковой. В социологическом измерении: власть отделена от общества, скрыта от взора; находится вне ответственности. Она источник права, находящийся над законом; держательница мира, т.е. владетельница всего сущего; источник и податель благ и их распределитель. В онтологическом измерении: источник бытия; сущность, онтологизирующая собой весь социальный и культурный космос; смыслонаделяющее и вызывающее к жизни начало; сила, предстательствующая перед космическими стихиями; источник истины; совершенство и благо; источник нравственности, пребывающий над нравственностью; едина и неразделима; наделена высшим непререкаемым авторитетом; всесильна и всемогуща; вечна; надличностна и надчеловечна; необъемлема человеческим рассудком, закрыта для умствования.
Эти атрибуты присущи сакральной власти как чистой модели.
Попробуем опрокинуть эти априорные представления на знакомую нам советскую действительность.
Социологическое измерение.
Отделена от общества, скрыта от взора. Этот признак носил очевидный характер. Высшая власть являла себя подданным в строго зафиксированных традицией случаях: праздники, юбилеи, съезды, похороны и т.д. Реальная механика власти была принципиально закрыта. Интересно то, что ни у кого, за исключением либеральной интеллигенции, эта закрытость власти не вызывала сомнений, недовольства.
Она воспринималась массовым сознанием как должная.
Иcходящая от самой власти информация представляла власть как трансцендентную. Потребность широких масс в информации удовлетворялась слухами. Они были недостоверны, не имели сакрального статуса, т.к. исходили не от власти, которая никогда не может ошибаться.
Власть вне ответственности и над законом. Власть мыслится как предстательствующая перед творцом. В монотеистическом обществе она ответственна перед богом, в более раннем, доосевом - срастается с идеей бога, являет собой его эманацию. Поэтому нет и не может быть инстанции, перед которой она могла бы отвечать. В советской ситуации реализовывался принцип ответственности низшей власти перед высшей. Иерархическая модель.
Внекритичность власти в советскую эпоху была массовой и не знала каких-то изъятий. Критика была только сверху вниз. Причем она доходила до какого-то уровня, скажем, до уровня горкома. Иногда была критика сверху отдельного ведомства, министерства. Но всякое ведомство - часть сакрального целого. Критика противостояла представлениям об этом целом, возможно не вербализованным, но заданным и массовой традиционной русской культурой и свойственным конкретным агентам власти, которые выстраивали политический механизм. В первые десятилетия советской власти на страницах "Правды" звучала критика крупного деятеля одного ранга по отношению к деятелю другого ранга. Это была отрыжка предшествующей жизни, она не отвечала традициям и была изжита.
Внеответственна власть как целое, в смысле неподсудности низшим уровням. Конечно, была ответственность низшей власти перед высшей. Как мне представляется, в советский период, с одной стороны, ответственность власти делигировалась от верхнего уровня к нижнему (ошибки возможны только на низких уровнях), с другой стороны, любой начальник старался прикрывать своих подчиненных. Ситуация была весьма неопределенной.
Об ответственности и внеответственности. В советскую эпоху были реализованы две модели. Сталинская - автократическая, при которой глава власти абсолютно безответственен. Под ним - политическая элита, партия, любой представитель которой был ответственен перед главой власти. Другая модель - послесталинская: с переходом к коллективному руководству внеответственным становится верхний уровень как целое. Причем этот переход нес в себе зерна размывания, отрицания, так как традиционному сознанию ближе идея о внеответственного одного высшего лица.