.
Либерализм времен Екатерины II отличался строгой приверженностью к монархическому строю и верой в идеалы просвещения и воспитания. Его политическая философия сводилась к теории договорных отношений между обществом и государством, единственно способных, по мнению идеологов старого либерализма, легитимировать существование власти и развить ее правовые принципы. Перед ними не стояло проблемы специфичности, уникальности отдельных государственных форм; ими всецело владела идея единого, универсального человечества, чуждого всякого национализма и сепаратизма. По этой схеме, народы разобщены лишь постольку, поскольку они находятся на разных стадиях исторического и политического прогресса. Европа достигла вершин цивилизации. Соответственно, следование в ее фарватере приведет и другие народы к общему благу. Необходимо лишь перенять знания и учреждения высокоразвитых стран. Как писал выдающийся русский просветитель XVIII в. С.Е.Десницкий, все народы проходят через «четвероякие состояния» - первобытное, пастушеское, хле-бопашественное и коммерческое; «по оным четверояким народов состояниям мы должны выводить их историю, правление, законы и обычаи и измерять их различные преуспевания в науках и художествах». А так как Россия находится еще в хлебопашественном состоянии, ей предстоит движение вперед, по пути обновления и модернизации. Такова «формула прогресса» русского либерализма просветильской эпохи. Он не хотел знать ни отечественной истории ни отечественных традиций, вдохновляясь исключительно законотворчеством и реформами. Неудивительно, что он легко адаптировался к самодержавию и переродился постепенно в апологетический монархизм.
Свое новое возрождение русский либерализм переживает в 50-60-е гг. XIX в. Теперь его заботит не одно формальное равенство граждан, возвышение закона в общественной жизни. Перед ним стоят задачи иного плана. Одна из них - сравнительное изучение человеческих цивилизаций под углом зрения их самобытности и нетождественности друг другу. Славянофил А.С.Хомяков делит человечество по религиозному признаку на «иранство» и «кушитство». Его последователь Н.Я.Данилевский создает теорию культурно-исторических типов, утверждавшую идею разнонаправленного развития цивилизаций. Так в политологию проникает культурологическое начало, изменившее представление о сущности человеческой истории. Россия и Европа предстают носителями разных типологических черт, порожденных несходством, несовпадением духовного и политического опыта. Попытка П.Я.Чаадаева аксиологизировать этот опыт по принципу отрицательности и положительности особого успеха не имела, хотя поначалу вдохновила зарождающийся русский радикализм. Новый либерализм, признав полное различие России и Запада, стремился вместе с тем выявить некие «средние величины», которые равно просматриваются в обеих цивилизациях и могут быть использованы для «наведения мостов» между «руссицизмом» и «европеизмом». К таким величинам были отнесены прежде всего идеи национального государства, гражданского общества, личности. Обстоятельства исторической жизни народов накладывают на них свой специфический отпечаток, однако в последовательной эволюции государственных форм они все более занимают превалирующее положение и определяют политическое сознание общества. И это совершается не вследствие заимствования, а органично, по свойственной всем людям жажде свободы и блага.
Русский либерализм середины XIX - начала XX в. раздробляется на множество течений, направлений, идей, с перевесом то религиозных, то светских тенденций, и объединяющим их моментом выступает прогностический элемент относительно будущности российской государственности. В одних случаях это архаическая вера в возрождение «допетровской системы», в других - надежда на экуменическую трансформацию православия и изменение сущности самодержавия, в-третьих - мечта об «абсолютной демократии» и гражданском обществе и т.д. Неудивительно, что под крылом либерализма сошлись славянофилы и «государственники», консервативные «реалисты» и представители теократических убеждений. Это было поистине «вавилонское смешение» политологических исканий, и только общая неудовлетворенность существующим положением дел, при одинаковом неприятии «революционизма», придает им характер некоего единого и однородного идеологического движения.
1. Народ и государство в учении славянофильства. При всем разногласии суждений о славянофильстве, несомненной остается его либеральная направленность. Оно возникло в 40-60-е гг. XIX в. в качестве реакции на западноевропейские революции того периода. Славянофилам казалось, что революции, особенно 1848 г., окончательно развенчивают «внешнюю образованность» Запада, делая его непригодным «к участию в христианском развитии». Отныне инициатива «прогресса» принадлежит России, которая во всей «полноте» и «чистоте» сохранила «церковное предание». В общем раскладе различия между Россией и Европой оказывались несоединимыми. Одни из столпов славянофильства И.В.Киреевский свел их к неутешительному конфронтационному итогу: «...Там церковь смешалась с государством соединив духовную власть со светскою и сливая церковное и мирское значение в одно устройство смешанного характера, - в России она оставалась не смешанною с мирскими целями и устройством... Там волнение духа партий - здесь незыблемость основного убеждения; там прихоть моды - здесь твердость быта... Там раздвоение духа, раздвоение мыслей, раздвоение наук, раздвоение государства, раздвоение сословий, раздвоение общества, раздвоение семейных прав и обязанностей, раздвоение нравственного и сердечного состояния: раздвоение всей совокупности и всех отдельных видов бытия человеческого, общественного и частного». На этом основании славянофилы критиковали тех, кто «желает постоянно вводить Россию в систему европейских государств», считая достаточным простое «возвращение» к допетровской правительственной системе.
Общая концептуализация политологии славянофильства принадлежит К.С.Аксакову (1817-1860), ранее других определившемуся как в отношении Запада, так и в «понятии об отношении народа к государственности». «Отделиться от Западной Европы - вот все, чего нам надо», - так кратко он формулирует сущность своего «русского воззрения».
Примечательно, что в оценке западноевропейской действительности Аксаков руководствовался тезисом о «несовершенстве земного правления», который содержался в Манифесте Николая I от 14 марта 1848 г. по поводу Французской революции. По своему интерпретировав эти слова, идеолог славянофильства придает им достаточно вольное звучание, близкое к отрицанию правительства. На его взгляд, Запад сотворил себе из правительства кумир и, обоготворив его, преклонился перед ним, т.е. уверовал в возможность его совершенства. Естественно, что оборотной стороной обоготворения правительства стала революция; именно с ее помощью Запад мечтал достичь скорейшего общественного и политического блага. Но все, к чему он пришел, свелось лишь к конституции и республике, одна из которых «есть осуществленная ложь и лицемерие», а другая - «самая вредная правительственная форма». Россия, напротив, никогда не обоготворяла своего правительства и не требовала от него никакого совершенства. Она смотрела на него, как на «дело второстепенное», ставя на первое место веру и спасение души. Поэтому пока Россия жила «самобытной жизнью» и не увлекалась «иностранной модой», ей не угрожала никакая революция, и законный порядок оставался непоколебимым. Однако «грех обожания» правительства, отмечает Аксаков, все же проникает в Россию, и ответственность за это несет само правительство. Власть издревле существовала в России в форме православной монархии, никак «не боготворимая, не требующая веры в ее совершенство, но сама верующая в одно совершенство Божие». Но Россия подверглась влиянию Запада, и правительство, заимствуя у него материальные усовершенствования, «в то же время внесло в русскую жизнь западное понятие о власти, стало изъявлять притязание решать все задачи жизни, вмешиваясь в русский быт, и, таким образом, стало, хотя отчасти, в положение правительства западного», т.е. сперва испытало обоготворение, а затем - «революционные попытки».
Вместе с тем следует иметь в виду, что в аспекте аксаковской критики европеизма существенное значение имело не вообще ослабление правительственной системы как таковой, а в первую очередь вмешательство ее в общинный быт народа, «иго государства над землею». В составленной им в первые месяцы царствования Александра II «Записке о внутреннем состоянии России» (1855) Аксаков, развивая свою идею о необожании государства, разрабатывает целую теорию «негосударственности» русского народа. Согласно этой теории, истинное гражданское устройство возможно лишь там, где государство не вмешивается в дела народа, а народ - в дела государства. Это и есть идеальные отношения народа и власти: «Правительству - неограниченная свобода правления, исключительно ему принадлежащая, народу - полная свобода жизни, и внешней, и внутренней, которую охраняет правительство. Правительству - право действия и, следовательно, закона; народу – право мнения и, следовательно, слова». Таким именно было гражданское устройство России до Петра I. Русский народ, не имея в себе политического элемента, отделил от себя государство, предоставив неограниченную власть правительству. Но не желая государствовать, он сохранил за собой нравственную свободу, свободу жизни и духа. Так возникло разделение всей России на государство и землю (правительство и народ) и связанное с этим различение государева и земского дела. Под государевым делом разумелось управление государством, и в особенности военное дело, как самое яркое выражение государственной силы. Под земским же делом понимался весь быт народный, включая не только духовную, общественную жизнь, но и материальную: земледелие, промышленность, торговлю. Отношение между земством и государством строилось на основе взаимного невмешательства в дела друг друга, которое продолжалось вплоть до петровских преобразований.