Начиная этот непростой и, смею заверить, выстраданный рассказ о Руси Азовско-Черноморской, невольно переросший в остро ответственный, а потому вселявший в меня смущение, неоднократно откладываемый и вновь избираемый и уже на протяжении ряда лет не новый для меня сюжет - о Руси и ее названии, я хочу прежде обратить внимание на одно обстоятельство, общее для большей части предыдущих очерков серии "В поисках единства", которые построились как бы под углом зрения древних важных городов, городских центров (Великий Новгород, Киев, Смоленск), хотя ставились и посильно решались (в ряде случаев - впервые у нас) несравненно более широкие вопросы, затрагивающие проблему всего нашего этнолингвистического и этнокультурного ареала. Да будет мне позволено использовать этот угол зрения и сейчас. Я приглашаю при этом читателя обратить свой взор на юг, в данном случае - не на Крым, который еще будет упоминаться не один раз и при важных обстоятельствах, а на тот, в сущности, крайний юг собственной Руси, России, который, при всех ее могучих прирастаниях и разрастаниях, как был тысячу лет назад, так и остался фактически самым отдаленным южным форпостом Руси-России в ее исторически древнейших - европейских - пределах. Это Тамань, Таманский полуостров, древняя Тмутаракань. Более южные корректировки границ вследствие победоносных кавказских войн меня в данный момент не интересуют - не потому, что границы эти в силу известных причин оттеснены вспять, а скорее потому, что здесь речь пойдет в первую очередь о традиционно русском этническом пространстве.
У Тамани, снискавшей в литературе прошлого века репутацию самого скверного городишки на юге России, было большое прошлое - русское и дорусское. Это прошлое интересно и заслуживает нашего рассмотрения и даже пересмотра не только само по себе, оно небезразлично и для углубленного понимания вечного вопроса, "откуда есть пошла русская земля", в особенности же того, как и откуда она стала так называться. Важность правильных ответов на эти взаимосвязанные вопросы давно поняли не только у нас в стране: "Тот, кто удачно объяснит название Руси, овладеет ключом к решению начал ее истории"1.
Но сначала - по порядку. Самым серьезным суждением предшествующей научной мысли о Тмутараканском княжестве мы должны признать мнение о загадочности его возникновения и существования2. И наоборот, односторонне упрощенным представляются нам суждения тех современных исследователей, для которых начало русской Тмутаракани датируется лишь временем после походов князя Святослава во вторую половину Х века3, а их критика "умозрительности" мнения старых исследователей о присутствии там славян в более ранние века4 становится, как увидим далее, все более голословной. И это притом, что старое, почтенное мнение о глубоких, местных корнях Тмутараканского княжества5, в свою очередь, уже не может удовлетворить нас сегодня, когда накоплены материалы для не столь однозначных, более широких решений и неожиданно конкретных ответов в духе славянско-неславянской взаимности.
Словом, попытка дать современное решение проблеме Тмутараканского княжества вновь влечет за собой весь комплекс Азовско-Черноморской Руси, несмотря на запретительные нотки в современной критике. Повторяется типичная ситуация в науке (и науковедении), когда инициаторы запретов или анафем на проблемы, будь то "ненаучная" ("донаучная") теория дунайской прародины славян или, как в данном случае, древних корней Тмутараканского княжества и Азовско-Черноморской Руси, оказываются вынужденными расписаться - как минимум - в собственной недальновидности.
Я имею в виду недавно высказанное мнение, высказанное, надо сказать, бегло и в полной уверенности, что речь идет о вчерашнем дне науки: "Ее (легенды о Черноморской Руси, - О.Т.) абсурдность доказана еще учеными прошлого века, тем не менее ее сторонники появлялись в 20-30-ых годах, не исчезли они и ныне"6. Вот тезис, в котором я вижу типичный завал на пути к истине, и собираюсь построить немалую часть своего дальнейшего изложения в плане расчистки этого завала, для чего, думаю, накопились достаточные материалы. Надо иметь, правда, при этом в виду, что спорящие уже с давних пор подвизаются в некоем подобии заколдованного круга, избрав либо славянскую идею в интерпретации этой южной приморской Руси, либо отрицание; славянской идеи, а заодно - как бы для вящего порядка - и полное отрицание этой своеобразной Руси.
В числе одного из первых "запретителей" Черноморской Руси называют Ф. Ф. Вестберга около начала века, полемика с которым велась в основном с позиции изначального славянства этой Руси7. Позиция эта в прошлом была весьма активной, и ее защищали не последние имена в русской историографии - Гедеонов, Иловайский, Багалей и, конечно, Пархоменко8.
Потом или, вернее, уже тогда произошло то, что просто не могло не произойти, - некий исторический обман зрения. В самом деле - ничего не стоило спутать туманную Русь Азовско-Черноморскую с несравненно более известной Днепровской, Киевской Русью, и нет смысла, видимо, особенно пенять за это историкам, оценивая сейчас трудность вопроса и двусмысленность источников. Памятуя об этой двусмысленности источников да и самого русского вопроса на раннем этапе, не следует удивляться тому, что и проблема Азовско-Черноморской Руси обретала порой варяжский, норманнский акцент9, и мы сталкиваемся с этим не один раз. Хотя и тут комплекс сведений об Азовско-Черноморской Руси явно мешал гладкости и цельности картины ранней истории Древней Руси в целом, и отчаянные попытки избавиться от этого комплекса способны были бы вызвать даже наше человеческое сочувствие, если бы дело было только в этом. Чего стоят, например, упрямые попытки уточнить в желаемом смысле перевод знаменитых трех мест из Льва Диакона. В соответствующих местах у этого византийского историка содержатся (1) требование императора Цимисхия к князю Святославу, чтобы тот "удалился в свои области и к Киммерийскому Боспору..." (VI. 8), далее, (2) напоминание Цимисхия Святославу о том, что отец его Игорь спасся к Киммерийскому Боспору с десятком лодок (VI. 10), наконец, (3) высказывается предостережение, "...чтобы скифы (то есть русь, - Т.О.) не могли уплыть на родину и на Киммерийский Боспор в том случае, если они будут обращены в бегство"10. Оказывается, комментаторов очень встревожило, что эти действительно яркие слова о Киммерийском Боспоре (то есть Керченском проливе) как месте, куда возвращаются скифы-тавроскифы-росы, "дали многим историкам пищу для предположений о существовании приазовской Руси. Но данная гипотеза зиждется лишь на неточности перевода, как латинского - Газе, так и старого русского - Попова..."11. Но "неточность" - если считать таковой упоминание о Боспоре Киммерийском - сохранена и в новейшем, видимо добротном, переводе М. М. Копыленко, и от ключевой роли Киммерийского Боспора в толковании этого вопроса не уйти никуда ни нам, ни комментаторам, как бы они ни редактировали употребление союзов в переводах Льва Диакона. Они, эти комментаторы12, способны вызвать скорее раздражение, чем признательность, поскольку воюют с очевидностью (см. у нас, выше), попутно без всяких оснований пытаясь посеять сомнения в "четких географических представлениях" Льва Диакона, а заодно и других ученых византийцев. Все это делает для нас сомнительными доводы самих этих скептиков, желающих ограничить черноморскую сферу деятельности первых русских князей днепровским устьем.
С нашими скептиками не согласен и текст договора Игоря с греками 945-го года, где содержится совершенно недвусмысленный особый параграф, убеждающий в том, что греки знали о распространении интересов Руси также к востоку от Херсонеса и всячески противились этому: "А о Корсуньст_и стран_. Елико же есть городовъ на той части, да не имать волости князь рускии, да воюеть на т_хъ странахъ, и та страна не покаряется вамъ"13. И речь идет, заметим, о делах задолго до Владимира Святого и его появления у стен Корсуня-Херсона-Херсонеса. Но суть вопроса этим далеко не исчерпывается.
Славянский элемент на северном побережье Черного моря справедливо связывают с продвижением сюда антов уже в VI веке.14 Ближе к Приазовской Руси вспоминают свидетельство Прокопия Кесарийского (VI в.) о бесчисленных племенах антов к северу от Меотийского озера15. Оспаривать заселение Черноморского побережья антами, то есть восточными славянами или их частью, с достаточно раннего времени, таким образом, не приходится, и это признано давно16. Уже в III в. (!) одна боспорская надпись упоминает некоего боспорянина по имени ????? ????[??] - Ант, сын Папия17, хотя преувеличивать значение этого эпиграфического свидетельства не следует, слово анты не было самоназванием, оно было дано выдвинувшейся сюда окраинной части славян более древним населением этих мест, о чем у нас также далее. По этой причине нет надобности увязывать имя антов специально с приазовской номенклатурой, например, с Артанией восточных источников, как это пытались делать вслед за Нидерле18.
Мы не в состоянии рассматривать сейчас сколько-нибудь подробно трудную историческую проблему воздействия причерноморских и приазовских славян-антов на формирование приднепровской Руси - проблему, развернутую в свое время в ряде монографий Пархоменко19 и встретившую весьма сдержанное отношение со стороны Шахматова20. Хотя, если разобраться, в принципиальной идее отхода к северу этой окраинной юго-восточной, южной части местного славянства, в отступлении, славян на север перед многовековым и многократным давлением Степи нет ничего противоестественного, и, по крайней мере в среде археологов уже нашего времени, подобные мысли высказывались.
И все же именно сдержанность оценок археологов повлияла на общее состояние проблемы в науке. Археологи же склонялись к тому, что до рубежа IX-X веков славянские поселения "не выходили за пределы лесостепи" и в юго-восточную зону не углублялись21. Правда, эту слишком суммарную и чрезмерно скептическую оценку в наших глазах существенно корректирует мнение опытнейшего современного археолога: "Археологически южная колонизация почти неуловима"22. Ясно, что перед нами - классический argumentum ex silentio, иными словами - ситуация, когда из отсутствия (молчания) источников нельзя вывести ни наличия славянского населения, ни тем паче наоборот. Готовность к скептическому решению впрочем перевесила и у некоторых исследователей обрела форму вывода, что, например, русские застали в Тмутаракани этническую группу хазарского времени, "а не потомков античного населения"23.