Рибер А.
Историография одно из наиболее традиционных направлений в изучении истории духовной культуры и общественной мысли. По давно установившейся традиции историографию принято считать частью "истории идей". В этом смысле в гораздо большей степени, чем это готовы признать очень немногие из историков, ее можно рассматривать как явление, которое Томас Кун называет "интернализмом" в истории науки. Иначе говоря, историки, пишущие о природе своей дисциплины, полагают, что ей свойственна известная независимость от посторонних влияний за исключением влияния тех дисциплин, которые сами связаны с миром идей, как, например, философия, антропология, литературная критика. Так действительно считают историографы независимо от идеологических склонностей или методологических подходов, будь они марксистами, эмпириками или постмодернистами. Историографы часто избегают пользоваться потенциально очень полезными методологическими понятиями, которые могли бы быть заимствовать из области социологических знаний, Это поразительным образом выявилось применительно к историкам-марксистам, которые с готовностью механически использовали социальные категории при оценке творческого процесса и, если это не касалось их самих, навешивали историкам такие ярлыки, как дворянский, буржуазный, империалист или социалист.
На противоположной стороне интеллектуального спектра наблюдается та же тенденция в среде постмодернистов, которые просто подменили язык, присущий социальным наукам, языком поэтическим.
Разумеется, в то же время было бы заблуждением настаивать на том, что упрощение (редукционизм), которое свойственно обществу и представителям культуры, лежит в основе исторической мысли. Всегда сложно объяснить нетрадиционные явления: Вико и Бургкгардты нашего времени либо не считаются с общественным мнением и господствующей парадигмой, либо не входят в сообщество историков, и, тем не менее, нельзя отрицать, что история как дисциплина, если даже и отступила от каких-то принципов или традиций под влиянием разного рода нападок со всех сторон, продолжает оставаться некой интеллектуальной конструкцией, ареной столкновения противоположных точек зрения, концепций и идей, в той мере, в какой они могут быть оторваны от фактов, служить центром притяжения интересов большинства авторов и читателей. Одним словом, история это мир идей и личностей, но если кто-то хочет понять, как пишется история или в данном случае как писали историю России в Соединенных Штатах, недостаточно проследить судьбу отдельных исследователей или произвести, как выразился один историк, утонченное анатомирование идей. Цель настоящей статьи, таким образом, выявить те социальные и общественные, а также личные, идеологические и методологические факторы, которые оказали определяющее влияние изучение истории России в США.
Структурный и культурный контексты
Преподавание и изучении истории России в американских университетах началось относительно поздно и стало профессией при весьма специфических обстоятельствах. Следует отметить, что с самого начала проявление интереса к истории России в очень значительной степени было связано с политикой. До 1914 г. лишь немногие американцы преподавали историю России или занимались ее исследованием, а кто это делал, были разочарованы в своих попытках обеспечить себе условия для постоянного продолжения занятий.
Пионеры
На протяжении почти всего XIX в. русско-американские отношения оставались достаточно хорошими во многом потому, что общим соперником этих стран была Великобритания, Россия оказала поддержку Северу в период гражданской войны и в 1867 г. продала Америке Аляску. Но к 90-м годам XIХ в американском общественном мнении произошел раскол противовес русофобам состоятельный сторонник Прогрессивного движения (формы демократического популизма) Чарльз Р. Крейн во время нескольких своих поездок в Россию оказался, под впечатлением русского стиля жизни и начиная 1891 г. попытался основать в Соединенных Штатах первый центр для её изучения, чтобы бороться с тем, что он называл неоправданным предубеждением. Он создал лекторий в Чикагском университете, цитадели прогрессистов, для того, чтобы приглашать известных лекторов из-за границы, таких, как Томащ Масарик в 1901 г и Павел Милюков в 1903. Среди сторонников движения прогрессистов, критически относившихся к России точнее к самодержавию и русский бюрократии, был бесспорный чемпион среди бесстрашных путешественников и талантливый писатель Джордж Кеннан (дальний родственник знаменитого американского дипломата), который в 1891 г. написал яркую и обличительную книгу о тюрьме и ссылке в России. Кроме того, распространение сведений о погромах в 80-х годах XIX в. и наплыв еврейских эмигрантов, спасавшихся от преследований царского правительства бегством в Новый Свет, усилили раскол в американском общественном мнении.
Между тем новая попытка привлечь внимание к истории России была предпринята Арчибальдом Кэри Кулиджсм, профессором истории Гарвардского университета, который пользуется в Соединенных Штатах репутацией основоположника изучения истории России и Восточном Европы. Еще в 1894 г. он включил историю Россию в свои курсы, хотя никогда не учил русский язык и мало что публиковал об этой стране. Тем не менее, он призывал своих слушателей, американских историков, изучать Россию в контексте истории северовосточных европейских стран, вместе с историей Швеции и Польши, и использовать при этом широкий подход, который позднее получил название "междисциплинарного". Его призыву поначалу не вняли, но спустя полстолетия его идеи в разных формах вошли в американскую научную жизнь в качестве основополагающих. Некоторые из студентов Кулиджа стали преподавать историю России, но только двое из них посвятили свои диссертации специально русским темам. Наиболее известный из них Фрэнк Голдер, который родился в России, но воспитание и образование получил в Соединенных Штатах. Возможно, он оказался первым американцем, который работал в русских архивах. Голдер был специалистом в области русско-американских отношений, преимущественно в бассейне Тихого океана. Голдер помог нескольким историкам-эмигрантам из России, включая Г. Вернадского, устроиться в Соединенных Штатах. Благодаря своей необыкновенной энергии и предприимчивости, проявленным при розыске материалов из русской истории в течение нескольких поездок в Россию, в частности во время работы в Гуверовской администрации помощи голодающим (АРА), он заложил основы Американского Института библиотековедения и архивоведения при Стэнфордском университете. Двое из наиболее известных студентов Кулиджа стали готовить специалистов по русской истории в Соединенных Штатах. Это Уильям Л. Лангер, преемник Кулиджа в Гарварде, и его соперник в прошлом Роберт Кернер, который начал работать в Беркли. Оба, конечно, тяготели к занятиям проблемами русской экспансии и внешней политики и привлекали своих студентов к разработке тех же сюжетов.
Не удивительно поэтому, что первым крупным историком, по собственной инициативе приступившим к изучению внутренней истории России, стал Джеройд Т. Робинсон один из основателей американского россиеведения. Будучи выходцем из сельской глубинки Юго-Запада, он вначале сочетал свои занятия историей в Стэнфорде и Колумбийском университетах с журналистской работой в разных крупных тогдашних либеральных журналах. В 20-х годах он был одним из первых американских историков, который имел возможность жить и заниматься исследовательской работой в Советском Союзе и свободно ездить по стране. Поскольку он интересовался аграрной политикой на американском Юге и был связан с движением прогрессистов, то предпринял амбициозное исследование по истории крестьянства России от крепостного права до революции. Превосходно написанное и основательно документированное, оснащенное ценными статистическими сведениями из опубликованных и архивных материалов, это исследование стало классическим в американской историографии. Его попытка повторить свой опыт в Советском Союзе в 1937 г. была встречена с подозрением и это, возможно, усилило его разочарование по поводу социалистического эксперимента. Небольшой семинар Робинсона по истории России в Колумбийском университете отличали очень высокие требования, и в нём была подготовлена (до его приглашения накануне войны в Вашингтон) только одна докторская диссертация.
Несмотря на усилия пионеров и небольшой группы занимавшихся с ними студентов, изучение России продолжало оставаться па обочине американской исторической науки. Показателем сравнительно слабой изученности истории России в Соединенных Штатах служило незначительное число статей по данной тематике, опубликованных в ведущем американском историческом журнале Америкэн Хисторикал Ревью. В своей статье в сотом выпуске этого журнала Теренс Эммонс обратил внимание на то, что за исключением нескольких статей Голдера, двух сообщений русских ученых (одного о роли России в международной дипломатии и второго о положении профессии историка в период русской революции) и двух статей студентов Кулиджа о внешней политики России, все они были опубликованы в период между концом 1910 и началом 20-х годов; вплоть до окончания второй мировой войны на страницах этого журнала о России ничего не публиковалось.
Отчасти такое отношение к русской истории было ярко выраженной реакцией на приход к власти большевиков и на волну антикоммунистических настроений, которые охватили американское общество в начале 20-х годов, когда впервые появился страх перед красной опасностью. Однако американские историки относились с известным пренебрежением не только к изучению истории России, почти такое же отношение распространялось и на другие страны, если не считать Западной Европы. Задолго до образования Американской Ассоциации историков в 1884 г. американские исследователи были озабочены установлением, или, точнее говоря, восстановлением после гражданский войны (1861-1865 гг.), атмосферы национальной идентичности и единства цели. Подавляющее число сочинений на исторические темы было посвящено англосаксам, что же касается собственно американской истории, то предпочтение отдавалось возникновению американской демократии. Если молодые американцы и ездили за границу для научных занятий, то обычно в Германию протестантскую, спокойную, рассудительную и безопасную по сравнению с римско-католическими странами. Возвращались они поклонниками немецкой системы семинарских занятий и культа объективности, которому строго следовали при проведении аспирантских штудий в США. В свою очередь, их студенты, преимущественно принадлежавшие к верхушке общества, были также протестантами и безоговорочно принимали эту систему. Кроме того, среда, из которой можно было бы черпать кадры для преподавателей русской истории и слушателей для заинтересованной аудитории, продолжала сокращаться. Поток иммиграции из Восточной Европы и Восточной Азии отсутствовал до конца XIX столетия, а когда он начал возрастать, то состоял преимущественно из малообразованных неквалифицированных рабочих. Перед второй мировой войной 90 % иммигрантов из России принадлежали к этой категории людей. Многие из них были евреями, бежавшими от преследований царских властей, и у них едва ли мог проявиться интерес к истории России, разве только не для того, чтобы отозваться о ней с осуждением. Короче говоря, и состояние изучения истории и социальный состав иммигрантов в США отнюдь не способствовали в какой бы то ни было мере росту интереса к изучению России.