Конечно, женское сообщество расколото внутриполовой конкуренцией, прямым следствием общего кризиса государства и нации, проявляющегося в повышенной смертности молодых мужчин и массовом пьянстве выживших. Чем глубже будет кризис, тем сильнее разовьется эта конкуренция. Она подобна инфляции: в стране все более переоцененными оказываются мужчина и доллар. Но на последнем рубеже российские женщины умеют сплачиваться: вспомним Февральскую революцию 1917 года, начатую демонстрациями женщин Петрограда, поддержанными армией (кстати, женщины оказались последними, кто защищал Временное правительство).
Для такого сплочения есть объективные предпосылки в изменении глубинных мотиваций и механизмов контроля поведения человека в постиндустриальную эру. Эти изменения еще в 40-е годы XX века выявил американский социолог Д. Рисмен, противопоставивший человека индустриальной эры, все еще связанного с традиционными нормами поведения, убеждениями и идеологией, и человека постиндустриальной эры, чье поведение регулируется скорее внешним примером, модой, соблазнами, которые предлагает ему общество потребления [15]. В философии постмодернизма первая стратегия оценивается прежде всего как мужская, вторая, связанная с искушением, соблазнением, провокацией - скорее как женская [16]. Фактически это означает, что патриархат изживается не только в семье и государстве, но и в глубинных основах сознания. Мир феминизируется.
В современной элиасовской социологической школе, долгое время отстаивавшей принцип самоконтроля как завоевание человеческой культуры, сейчас под давлением реалий постиндустриального общества наметились компромиссы, сближающие идеи Н. Элиаса и Д. Рисмена. Их сторонники опираются на размышления первого о тенденциях контролируемого снятия внутреннего контроля за поведением, ставшего к началу XX века слишком жестким. По их мнению, «принципу приказа», неотделимому от самоконтроля, приходит на смену «принцип соглашения», ориентированный главным образом на просчитывание социальных реакций на свои поступки. В этих условиях никаких реальных границ для поведения человека не существует: все возможно постольку, поскольку не затрагивает чужих интересов [17]. Однако субъект поведения при этом уже не может ориентироваться исключительно на собственные представления о должном - он вынужден постоянно оглядываться на окружающих и оценивать их впечатление о своей деятельности и ее результатах. Так снова мужская стратегия поведения, опирающаяся на внутренние представления о праве и долге сменяется женской, при которой потребность нравиться и находиться в гармонии с окружающими выражается в постоянном внимании к настроению людей как отражающему тебя зеркалу.
В условиях растущей непредсказуемости как в общественном развитии, так и в политике все большее значение приобретает не волевой принцип постановки и достижения определенных целей, а создание имиджа, провоцирующего человека на определенное отношение к данному руководителю или политическому течению, растормаживающего его активность, заставляющего продемонстрировать свои возможности, пойти на согласованную деятельность, что может дать лучшие результаты, чем последствия агитации или принуждения. Так «мужской» волевой принцип в политике сменяется «женским», провокативным, которым, как мы помним, отлично пользовалась еще Екатерина П.
Применять все эти женские стратегии все же лучше женщинам, чем мужчинам. Из истории известно, насколько неэффективной зачастую оказывалась политика женщин-императриц в патриархальном мире. Маскулинизация женщин-правителей, ярче всего проявившаяся к старости у Екатерины II, - зрелище неприятное и стыдное. Неестественной все чаще кажется и феминизация современных мужчин-политиков, стремящихся придерживаться веяний века. Особенно трудно представить себе такую подмену в России, где тяга к крайностям, став национальной чертой, в значительной степени определила мужскую, господствующую субкультуру. Современные формы социальной и политической жизни начисто отрицают возможность сохранения экстремизма («идейности») как культурной доминанты. В то же время в России XX века с ее губительными ориентациями на самопожертвование человека с одной стороны и его самоуничтожение - с другой, женская субкультура оказалась носителем важнейшей ценности меры, центральной для западного мира и периферийной (но не менее важной) в наших условиях.
Двуединство стратегий провоцирования активности партнера и ограничения ее эксцессов, характерное для сексуального поведения женщины, становится в существующих условиях социально и политически значимым для России, где сейчас во многом утрачены как инициатива государства в стимулировании экономической и политической активности, так и разница не только между законным и незаконным, но и приличным и неприличным. Отсутствует и общественное соглашение о границах дозволенного, нарушение которого ставило бы самого богатого и влиятельного человека вне общества. Женщина у власти могла бы проявить себя в качестве общепризнанного примера нового стиля поведения и жизни, одновременно обозначив пределы приличий в политической и экономической сферах и закрыв их нарушителям доступ в подведомственную ей сферу власти и личных контактов.
Так женская стратегия поведения может выступить как скрытая, спящая, до поры до времени невостребованная цивилизационная альтернатива господствующему стереотипу социальной деятельности.
Постоянный парадокс российской политики: государство, не способное в должной мере осуществлять регулирующие функции в обществе и постоянно балансирующее на грани хаоса, все время пытается выйти из этого положения путем волевой стратегии, через демонстрацию силы и принуждения. Отрицательный эффект этой стратегии отмечается А. Ахиезером на протяжении всей истории страны [4]. Похоже, только смена стратегий, признание государством своей слабости и «соблазнение» общества преимуществами социальной активности и правового ее регулирования может составить антитезу этой застарелой тенденции. Только тогда и возможно будет обретение им подлинной силы, ибо обольщение слабостью, по Ж. Бодрийяру, и придает мощь, наделяет способностью соблазнять и провоцировать активность [18]. Мужской стереотип образа государства при этом меняется на женский.
В этих условиях наиболее слабой чертой российских женщин-политиков выступает, как и в XVIII веке, стремление к «политическому унисексу» в стиле М. Тэтчер или М. Олбрайт, волевой политике, традиционной для нашего государства. В результате для них становится невозможным обрести подлинную, женскую по своей сути силу, «соблазнить электорат», понравиться которому в нынешних условиях - их ключевая задача, не менее жизненно важная, чем для правительниц прошлого - Елизаветы Петровны или Екатерины П в их молодые годы.
Список литературы
1. Женщины в исторических судьбах России. Кострома, 1995. С. 33.
2. Васильева Л. Н. Жены русской короны. М 1999. Кн. 2. С. 287.
3. Анисимов Е. В. Женщины на русском престоле. СПб., 1997.
4. Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта. М., 1991. Кн. 1-3.
5. Соловьев СМ. История России с древнейших времен. В 15 кн. М., 1962-1966.
6. Ключевский В. О. Соч. В 8 т. М., 1956-1959.
7. Плеханов Г. В. История русской общественной мысли. М. - Л., 1925. Кн. 1-3.
8. Пономарева В. В. Академия наук и становление научного знания в России // Общественные науки и современность. 1999. 5. С. 10.
9. Ионов И. Н. Российская цивилизация. IX - начало XX века. М., 1998.
10. История России с древнейших времен до наших дней. В 12 т. М., 1967. Т . IV. С . 33.
11. Mennel S. Civilization and the Human Self-image. Oxford-New York, 1989.
12. Соловьев С. М. Учебная книга по русской истории. М., 1915.
13. Платонов С. Ф. Русская история. М., 1996. С. 299, 311.
14. Энгельгардт А. Н. Из деревни. 12 писем . СПб ., 1898. С . 383, 384.
15. Riesman D. The Lonely Crowd. New York-London, 1950.
16. Гараджа А. Деконструкция - дерридаизм в действии // Искусство. 1989. 10.
17. Swaan A. de. Vom Befehlprinzip zum Verhandlungprinzip // Der unendlische Prozess der Zivilisation. Zur Kulturologie der Modeme nach Norbert Elias. Frankfurt-am-Main-New York, 1991.
18. Боорийяр Ж. Фрагменты из книги «О соблазне» // Иностранная литература. 1994. 1.