Мир со Швецией и Польшей
Тяжелое наследство досталось избранному молодому царю.
Пограбленные врагом города, сожженные села, вытоптанные, заброшенные поля, толпы нищих, голодных, ограбленных, полуодетых — вот что мог видеть он по пути из Костромы в Москву. Чуть не половина земли была вконец разорена войной и разбойными грабежами. Убитых, умерших с голоду, угнанных в плен было не сосчитать. В царской казне не было ни рубля.
А враги теснили со всех сторон. Шведы сидели в Новгороде. Поляки заняли войсками целый край по Днепру и Десне с двумя десятками городов и грозили самой Москве. Татары без перерыва грабили, опустошали южные окраины. Русская земля, не оправившаяся еще от страшной смуты, не имела силы бороться со всеми врагами. Надо было мириться, с кем возможен был мир.
Со шведами помириться было нетрудно. Они хотели ни разорять, ни завоевывать русской земли. Им нужны были несколько городов на берегу Балтийского моря, по Неве и по Ладожскому озеру. Эти места — Водская пятина Новгорода Великого — испокон веков принадлежали русским. Но напрасно спорили русские послы — шведы только посмеивались и говорили: «Этих городов вам не видать, как своих ушей». «Это вы говорите, забывая Бога, — грозились послы, — а мы, прося у Бога милости, будем доискиваться своего. Не отдадите теперь без крови — отдадите потом с кровью». Но шведам угрозы были не страшны, а выбить из занятых ими городов крепко засевшие там войска не было силы. Мир был заключен в Столбове в 1617 году. Широкая полоса русской земли по морю, Неве и Ладожскому озеру и дальше за Невою (Карелия) -осталась в руках шведов. Бедная, болотистая страна не дорога была сама по себе. Шведам важно было отрезать Россию от моря, чтобы ослабить ее, не дать ей разбогатеть. Россия пугала соседей своими размерами, только раздоры и смута на время обессилили ее, и шведы спешили воспользоваться этим несчастьем, чтобы сколько можно помешать дальнейшему развитию Русской земли. Шведский король Густав-Адольф, очень довольный выгодным миром, говорил: «Теперь этот враг не может без нашего дозволения ни одного корабля спустить в Балтийское море. Большие озера, болота и сильные крепости отделяют нас от него. У России отнято море, и теперь, Бог даст, русским трудно будет перепрыгнуть через этот ручеек».
Русские сами понимали хорошо, как тяжела для них потеря приморских земель. Но им в 1617 году было не до того, чтобы спускать корабли на Балтийское море. Королевич Владислав стоял с польской ратью под стенами Москвы. Он требовал, чтобы его признали царем.
А у молодого царя Михаила не было даже столько войска, чтобы выйти в поле: с трудом можно было отбиваться за стенами Кремля.
Однако москвичи так упорно и стойко отбили все приступы польской рати, что Владиславу пришлось отступить от Москвы. Поляки сами утомлены были долгой войны 1618 году было заключено между Россией и Польшей перемирие на 14 с половиной лет. Россия могла вздохнуть и оправиться немного от разорения.
Из Польши вернулся, согласно условию перемирия, отец государев, митрополит Филарет Никитич. С почетом и ликованием встретил его народ. Молодой царь сам выехал навстречу отцу и поклонился ему в ноги. Филарет был посвящен в сан патриарха и стал помогать сыну в делах государственного управления.
Их стараниями и трудами выборных от земли из года в год стали приводиться в порядок государевы и земские дела. Усаживались на землю разогнанные смутой помещики и крестьяне; царские воеводы теснили и ловили разбойничьи шайки; собирали, где могли, деньги в казну.
Среди многих тяжелых забот великих государей и земских людей забота о ратных людях была главной. Без хорошего войска нельзя было жить, потому что каждый день нападали и грабили со всех сторон разбойники и татары, а впереди грозила неизбежная война с Польшей. Владислав продолжал называть себя царем России и готовился оружием отвоевать для себя Русский престол и Русскую землю.
Войско во времена Московских царей было устроено не так, как теперь. Казна не имела средств кормить и содержать его в мирное время. Служилые (военные) люди вместо денежного жалованья получали от казны землю — поместья; крестьяне, жившие на земле помещика, были его крепостными, должны были обрабатывать его поля, кормить его своим трудом, чтобы он мог исправно нести государеву службу. Зато когда наступит война, поскачут из города по окрестным поместьям гонцы с приказом, чтобы помещики шли на сборное место «конны, людны и оружны»: на конях, со своим оружием, со своими съестными запасами и с вооруженными на свой счет людьми. А кончилась война — помещики разъезжались опять по своим усадьбам до новой войны.
Такие служилые люди — помещики назывались дворянами, или боярскими детьми.
Была у нас и пехота — стрельцы. Их набирали из вольных людей, давали им казенную одежду и оружие — ружье, саблю, бердыш; устраивали в полки и каждый полк селили особой деревней — стрелецкой слободой. У каждого стрельца была своя изба, огород, иногда участок пахотной земли; многие заводили в слободе лавочки, занимались каким-нибудь ремеслом — словом, жили своим хозяйством, как мелкие мещане, только под надзором полковника и офицеров, которых назначали в стрелецкие полки из дворян.
Стрельцы стоили казне довольно дорого, зато их полки были всегда в сборе и скоро могли двинуться в случае войны.
Немало труда пришлось положить, чтобы привести в порядок военные силы Москвы, расстроенные годами смуты, чтобы собрать исчезнувшие стрелецкие полки, наделить поместьями обнищавших дворян, усадьбы и земли которых были опустошены дотла, переписать служилых людей и их поместья в новые книги. Но всего этого было мало для неизбежной войны с Польшей.
В войнах Смутного времени ясно сказалось, что наши войска — и стрелецкие, и дворянские — много уступают в военном искусстве и шведам, и полякам: у тех и ружья, и пушки, и даже холодное оружие были гораздо лучше наших; и порядку, дисциплины в полках больше; и военный строй искуснее; и оружием солдаты владели лучше, потому что всю жизнь занимались одним делом, учились военному искусству и были привычны к войне. А наши дворяне большую половину жизни проводили по своим деревням, отвыкали от войны; у тех, которые победнее, лошади были очень плохи и не поспевали за добрыми конями богатых помещиков; понятно, что строя держать дворяне не могли, да и не учились тому, а сражались просто толпой, как татары. И оружие было у всех разное, у многих совсем плохое: ружья, пистолеты редко у кого были — только у богатых, остальные приходили на войну по старине — с луком и стрелами, с саблей, а то так и просто с топором или рогатиной.
Теперь, готовясь к опасной и тяжелой войне, царь и патриарх, посоветовавшись, решились на новое дело: нанять на службу несколько немецких полков, выписать из Швеции и Англии опытных офицеров, которые обучили бы русских всем хитростям военного строя и иноземного искусства. Оттуда же выписали тысяч десять ружей. Казалось, дело пошло хорошо. На доброе жалованье и солдаты, и офицеры из шведов, англичан, немцев, голландцев потянулись охотно в неведомую им Московию. Набрали из мелких, обедневших помещиков несколько полков, роздали им выписанное из-за границы оружие и стали обучать иноземному военному искусству. Эти новые полки получили название рейтаров, драгун, солдат; офицеры в полках были из иностранцев. Когда истек срок перемирия и началась война, больше половины войска, посланного против поляков, было уже из полков иноземного строя.
На беду, военные действия сразу пошли неудачно. Русское войско осадило Смоленск — очень сильную крепость, которую нельзя было взять скоро. Поляки тем временем закупили крымских татар, и те бросились грабить южные окраины России. «Не спорю, — говорил польский канцлер (министр), — хорошо ли это по-христиански — напускать поганцев на христиан, но по земной политике это вышло очень хорошо». Помещики тех окраин, проведав, что татары жгут их усадьбы и угоняют в неволю их жен и детей, стали уезжать из лагеря, спеша защищать свои семьи. Войско сразу уменьшилось, а сильная польская рать в это время подошла на выручку Смоленска. Полки иноземного строя оказались плохо обучены, в сражении теряли строй и дрались по-старому, каждый за себя. Да и наемные офицеры-иноземцы, служившие только ради денег, не проявили в бою большой храбрости. Русское войско было разбито и отступило от Смоленска.
Несмотря на это поражение, Россия была еще достаточно сильна, чтобы продолжать войну. Видя это, Владислав отказался от мысли завоевать Россию и признал Михаила Федоровича царем. Но земли, захваченные поляками в Смутное время, остались в их руках: все Приднепровье, по реку Десну, до 20 старых русских городов — в том числе Смоленск, Чернигов, Новгород-Северск, Брянск, Дорогобуж. Истощенная смутой Русская земля еще не в силах была вырвать из рук врагов своих исконных владений.
Татары
Ценой тяжелых уступок куплен был мир со Швецией и Польшей. Затихла война на западной границе. Но прочного мира и покоя не знала в то тяжелое время Русская земля.
На южном рубеже, между Десной и Доном, Россия не имела тогда точных, договорами установленных границ. Крайние русские городки (в теперешней Курской и Харьковской губерниях) уходили здесь в дикую, безлюдную степь. Необозримой равниной раскинулась эта степь по всему югу теперешней России — с Буга на Днепр, с Днепра на Донец и на Дон и дальше — на Волгу и на Урал, сливаясь здесь с азиатскими степями. Теперь эти места (Херсонская, Екатери-нославская, Харьковская, Курская губернии) — житница России, ее лучшие, самые хлебородные земли. Но тогда соседство этой безлюдной, хотя и цветущей степи висело постоянной угрозой над нашей южной окраиной.
За степью, на гористом полуострове Черного моря залегло с XV века страшное разбойничье гнездо — татарский Крым. Каждый год, едва земля покроется травою, орда, то большой толпой, то малыми шайками, выезжала в степь на добычу. Привычные кони быстро переносили разбойников через степь к границам Польши или России. Открытого нападения татары избегали: они шли не на войну, а на грабеж — и всегда старались пробраться незамеченными, по оврагам, мимо сторожевых военных постов, как можно глубже в населенную землю. И вдруг, повернув назад, уже не скрываясь, начинали быстро отступать в степи, рассыпавшись широким строем, зажигая всюду пожары, грабя все, что попадалось под руку, гоня перед собою все живое — скот и людей. Самая дорогая добыча, за которой они приходили, были именно люди. Угнать их в Крым, продать богатым турецким купцам — этим жила и обогащалась дикая орда. На всех рынках в Крыму и в Турции толпами продавались рабы — пленники из России или из Польши. Торговля была выгодная, и турецкие купцы сами раздавали оборванцам-татарам лошадей и оружие и снаряжали их на их страшный промысел, на охоту за людьми. В редком зажиточном турецком доме не было русского раба или рабыни. Всего тяжелее приходилось тем, кто попадал гребцами на корабли: большие корабли двигались тогда на веслах; рабы-гребцы, цепями прикованные к скамьям, без устали, до изнеможения работали тяжелыми веслами, а турок-надсмотрщик бичом подгонял тех, которые, выбившись из сил, гребли слабо. Такова была судьба русских пленников, попавших в турецкую неволю. Никаким договором нельзя было защититься от хищных набегов из Крыма. Московское правительство, чтобы немного хоть ослабить их, чуть не каждый год посылало крымскому хану и его мурзам (князьям) богатые подарки. Но и подарками можно было разве только уменьшить набеги: если не шел сам хан, то простые татары шли на разбой от себя.