Оборонительная позиция Веллингтона характеризуется именем прилагательным "крепкий", "укрепленный" (fest), но следует остерегаться понимать это слово в его техническом значении, ибо оно здесь применено лишь в смысле степени.
"Вдоль фронта шла глубоко врезанная, окаймленная изгородями поперечная дорога". Но это касается лишь небольшого участка фронта.
Когда пруссаки начали свою атаку (в половине пятого), Веллингтон ввел в сражение все свои резервы "вплоть до последнего человека". Если это понимать буквально, то это абсолютно неправильно. Веллингтон еще в 8 часов вечера располагал совершенно нетронутой дивизией (Шассэ) и одной очень мало использованной (Клинтон). Такая фраза вполне допустима, если признать, что ее целью является изобразить, какого колоссального напряжения стоило Веллингтону удержать свои позиции, – одним словом, если эту фразу понять символически. В этих словах содержится явное преувеличение, так же как и в словах "укрепленная" позиция или "глубоко врезанная, окаймленная изгородями поперечная дорога, шедшая вдоль фронта". Но если эти слова понять буквально, то будет совершенно непонятно, каким образом английская боевая линия могла вечером выдерживать натиск старой гвардии Наполеона.
В 1 час пополудни главная масса прусской армии должна была находиться на высотах Сен-Ламбер. Сен-Ламбер находится лишь на расстоянии 0,75 мили от окраины поля сражения. Если главная масса прусской армии находилась уже в 1 час дня на этом месте, то было бы также непростительно и непонятно, что Блюхер так поздно вступил в бой.
Описав неудавшуюся атаку императорской гвардии на английские позиции, автор продолжает свое повествование следующими словами: "В это время Блюхер уже нанес тот удар, который решил участь наполеоновской армии и привел ее к гибели, а именно – взял приступом Плансенуа".
Тот, кто будет филологически истолковывать фразу "в это время Блюхер уже", должен будет прийти к тому выводу, что Плансенуа было взято в то время, когда англичане и [49] французы еще сражались между собой. К такому выводу надо будет тем более прийти на основании раньше сказанного, что еще до атаки, произведенной французской гвардией, батареи прусского корпуса Цитена "на далеком расстоянии обстреляли настильным огнем правый фланг противника" и что "вплоть до центра расположения французских войск распространилась страшная весть, что на правом фланге все проиграно".
Если бы мы случайно узнали из другого источника, что Плансенуа было взято пруссаками в 61/2 часов, тогда как атака императорской гвардии была произведена лишь в 8 часов, то всякие сомнения в истинности этого факта, казалось, должны были бы исчезнуть. На самом же деле Плансенуа после первого занятия его пруссаками было у них снова отнято французской гвардией (все эти перипетии пропущены у Трейчке), и этот второй захват Плансенуа произошел лишь после неудачной атаки французской гвардии против англичан. Так как Плансенуа находилось целиком позади французской боевой линии, то, если бы рассказ Трейчке был правильным, оставалось бы совершенно непонятным, каким образом французская армия могла избежать того, чтобы быть отрезанной и взятой в плен.
Эта историографическая ошибка, по-видимому, произошла от того, что единственной целью автора было изобразить как можно ярче момент решительного поворота в ходе сражения, причем достойным образом осветить участие в этом событии Пруссии. Реальная связь тактических моментов его гораздо меньше интересует, поэтому он пользуется словами "в это время..., уже" лишь как обстоятельствами времени или простыми союзами, совершенно не давая себе отчета в том, какую цепь событий он этим конструирует в своем описании.
Трейчке ни в коем случае нельзя считать неточным историографом. Напротив, он тщательно и критически изучил все источники и обратил должное внимание также и на отдельные факты. Но к тактической стороне дела он проявляет мало интереса. Его взгляд не затрагивает этой стороны, и именно поэтому столь поучителен приведенный пример его описания сражения. Ни один из источников, повествующих о германо-римских войнах, нельзя сравнить с Трейчке по точности передачи фактов. Напротив, риторический момент проявляется в них гораздо сильнее и необузданнее, причем под словом "риторика" мы здесь вовсе не должны, понимать один лишь "словесный треск". Хотя риторика в действительности очень часто снижалась до чисто внешних украшений речи, все же мы полагаем, что здесь она была тем, чем она должна была бы быть на самом деле, т.е. подлинным искусством речи, выражающей сильное внутреннее чувство, пафос рассказчика.
Но ни в коем случае не следует обобщать этого наблюдения и говорить о недостоверности всех исторических свидетельств. Существует много разных видов историографии, которые необходимо отличать друг от друга. Рассказы Геродота, Ксенофонта, Полибия и Цезаря также имеют свои ошибки, но это совершенно иного рода ошибки, происходящие от иных причин, нежели ошибки Трейчке или Тацита. Но один из этих историков не сделал бы тех ошибок, которые мы вскрыли в описании Трейчке сражения при Бель-Альянс, но для нашего способа восприятия эти ошибки являются основными. Для Трейчке же, для которого все сводилось к характеристикам и к силе впечатления, эти ошибки, – как, впрочем, и для его читателей, – являются чем-то второстепенным. С тех пор как описывается это сражение, я являюсь, может быть, первым критиком, который натолкнулся на такого рода ошибки и их отметил, так как мы, к счастью, все еще привыкли смотреть на эту книгу, как на произведение искусства, а не как на "источник". Мы ничуть не уменьшим всей своеобразной ценности Трейчке и Тацита, если будем скептически подходить к каждому отдельному обороту в их рассказах и устанавливать возможность того, что из них выпали не только отдельные связующие звенья, но и целые крупные соотношения событий.
До настоящего времени исследователи, подвергавшие Тацита в качестве исторического источника критическому анализу, исходили из того основного положения, что описание Тацита является правильной и надежной картиной событий, которая нуждается лишь в правильном и точном истолковании, в крайнем случае лишь в некоторых добавлениях и исправлениях. Я же утверждаю, что совершенно неправильно извлекать из его риторических образов и сочетаний фраз, подвергая их истолкованию, подлинные события и факты и что, [50] напротив, можно с самого начала быть вполне уверенным в том, что он в гораздо большей степени, чем Трейчке (в его описании сражения при Бель-Альянс), нуждается в дополнениях и исправлениях для того, чтобы ясно выступила причинная связь событий.
Римский пост у устья Везера
Друз, по свидетельству Флора (IV, 12), построил укрепления также на Везере и на Эльбе. Тацит ("Анналы", I, 28) рассказывает нам, что во время большого восстания римских солдат в 14 г. бунтовал также и гарнизон крепости Вексиллары в стране хавков. Здесь, очевидно, идет речь о крепости, построенной Друзом на Везере, а именно – у устья этой реки.
Хавки, как это принято считать, жили по обоим берегам Везера вплоть до Эмса. Мух же в своей работе "Родина германских племен" ("German. Stammsitze", S. 54) вполне обоснованно предположил, что ампсиварии жили на Нижнем Эмсе. Если это даже неправильно и если область хавков начиналась от правого берега Эмса, то все же римская крепость находилась, наверное, не здесь, а близ устья Везера. Если мы примем, что римская крепость была расположена близ устья Эмса, то она должна была находиться на левом берегу и, следовательно, не в области хавков, а в области фризов. Правый берег был бы чрезвычайно опасным местом для крепости и постоянно требовал бы принятия мер предосторожности, причем из такого расположения нельзя было бы извлечь никакой пользы, так как здесь, наверное, не было никакого прочного моста. Крепость "у хавков" имела смысл лишь при устье Везера, может быть, на дюнном острове. Именно здесь, если только римляне серьезно относились к установлению своего господства в области Везера, необходимо было создать укрепленный пункт.