« Два слова о двух Мариях ».
В жизни Цесаревича Александра Александровича - сына царя – реформатора Александра Второго, и будущего императора России, Александра Третьего - было как бы две «зари» чувства, две совершенно разных главы Жизни, каждая из которых трепетно хранила тайны его сердечных увлечений, томлений, сомнений, разочарований, надежд и горечи. Образы двух Женщин не меркли в тайниках его Души до самой смерти. Одна из них стала - Возлюбленной, другая – Женой. Одна из них умерла столь рано, что ее след затерялся в пыли времени навсегда, если не навечно; о другой - написаны документальные исследования, романы и повести. Собираются даже снимать полнометражный художественный фильм – эпопею о годах ее бытия на Земле, ибо век бывшей Принцессы датской, русской Государыни, был долог и покрыт не только венценосным пурпуром мантии, но и горечью скорби и слез от потери семьи и близких, Страны и Дома, в котором родились все ее дети и умер ее супруг, император Александр Третий.
Лик княжны Марии Мещерской запечатлен на нескольких редких фотографиях, явно не очень хорошего качества, расплывчатых, смутных.
Лик же императрицы Марии Феодоровны, гордой датчанки, сумевшей стать истинно русской царицей, «которую любили все, начиная от высшего света и кончая низшими чинами кирасирских полков, шефом которых она была»* (*кн.Лидия Васильчикова, фрейлина ) тщательно фотографировали и рисовали немецкие, датские и русские мастера, среди которых был, например, знаменитый передвижник - портретист Иван Крамской.
После императрицы русской остались в датских, английских и русских архивах горы материалов: альбомы, рисунки, письма, дневники, приветственные послания главам держав и деятелям культуры, памятные книжки, целые тома выписок и цитат из прочитанных книг.
Княжна Мария Элимовна Мещерская не оставила по себе никакой особой памяти, кроме учрежденной ее мужем, Павлом Демидовым, в Париже большой Мариинской рукодельной мастерской - приюта, где от 300 до 400 бедных парижанок находили ежедневную работу, обеспечивающую им средства к существованию.
Архивы Марии Мещерской - Демидовой неизвестны, а если когда – либо и будут открыты, навряд ли заинтересуют исследователей.
Но две этих Женщины, две Марии, остались навсегда запечатлены в сердечной памяти души человека, который их любил. Каждую - по – своему. Одну он обожал со всем сердечным пылом восторженной юности и со всею неожиданною страстью бурных порывов своего нетерпимо - горячего нрава. Другую – боготворил и трепетно лелеял, как человека, сумевшего стать не только верною женой, матерью, но и преданным, искренним другом, с которым было надежно и тепло, не только во дни «штиля», но и во времена всяческих жизненных бурь и невзгод… Цесаревна, а потом – императрица - Мария ничего не знала о сердечной тайне жениха и супруга, он не счел нужным посвящать ее в свое прошлое. Мария же Элимовна Мещерская знала отлично, что будущее ее возлюбленного Цесаревича будет связано прочно с принцессою Датской. Отстаивать свое право на любовь она не могла. Потому что прятала ее не только от нескромных взоров посторонних, но даже и от самой себя. Лишь на пороге смерти призналась Мария преданной подруге, Александре Васильевне Жуковской, что любила в своей жизни только один раз, и вовсе не отца своего ребенка.. Судьба ее, словно отсвет слабой рано погасшей в бездне Небес звездочки, если бы даже она и упала бы кому то в ладони памяти, то не обожгла , а просто согрела бы. На секунду. Минуту. Звездное мгновение, называемое вечностью.
Часть первая. «Первая Мария или просто – М. Э ».
16 февраля 1844 года – лето 1868 года, Париж.
Именно из – за этой женщины Цесаревич, наследник российской короны имел твердое, но и безумное одновременно, намерение отказаться от престола, пожертвовать долгом, обязательствами и фамильною честью, изменить ход истории династии и целой страны.
Мы никогда , пожалуй, и не узнали бы обо всей этой пылкой истории искренней страсти, сильного и горького чувства, погасшего под давлением разных обстоятельств, порою весьма странных и непонятных для нас сейчас на взлете века двадцатого, если бы не дневник Цесаревича Александра Александровича, который его уговорил регулярно вести друг и наперсник - князь Владимир Мещерский, дальний родственник Марии Элимовны. Конечно, в дневнике своем Цесаревич отмечал не только вехи любовных переживаний, но и обыкновенные события жизни.
Но роман, опаливший душу и сердце обоих высоким, чистым огнем, кстати сказать, тоже начался - более, чем обыкновенно!
Мария Мещерская была фрейлиной императрицы Марии Александровны, и на вечерних чтениях и чаепитиях и прогулках, сопровождая «дорогую Мама»* (*ударение в тексте на этом слове всюду – на втором слоге – на французский манер. – С. М.) они и встретились впервые – взглядами и светскими полуулыбками весною 1864 года? Та весна не предвещала еще серьезных поворотов в Судьбе второго императорского сына. Был жив его старший брат – наследник престола Николай Александрович, Никс – душа компании молодежи Зимнего дворца, Петергофа, Павловска и Царского Села…..
Впрочем, серьезный, несколько неуклюжий, молчаливый брат живого и подвижного цесаревича Никса, чем - то, определенно, привлек темноглазую и стройную Марию Мещерскую – девушку - не красавицу, но обладавшую твердым и сильным характером алмазной огранки и манерами утонченной светской дамы, приобретенными под крылом непреклонной, любимой «бабушки Кати» - княгини Екатерины Ивановны Мещерской, урожденной графини Чернышевой, в одиночестве воспитывающей девочку после ранней смерти ее родителей.
Отец Марии Элимовны оставил в душе своей матери - княгини глубокую, не заживающую рану – женился против ее воли на бедной столбовой дворянке Варваре Степановне Жихаревой. По страстной ли любви, по обязательствам ли долга – то не имело особого значения, поскольку плодом увлечения Элима Петровича – дипломата, поэта, чиновника русской миссии в Турине, а затем - в Париже, стала темноглазая, живая, как ртуть Мария, страстно им любимая.
Ради девочки он соглашался терпеть все: видимую и постороннему глазу прохладность отношений с женою – особой нервной и вспыльчивой, обладавшей нетерпеливым и страстным характером и горячностью душевных движений, (что не очень принято было в светском обществе!), и даже то, что у своенравной молодой княгини Вареньки не складывались отношения с властной и неприступною свекровью – друг друга они едва терпели! Но метаться меж двух огней родственной неприязни бедному Элиму Петровичу суждено было весьма недолго.
Князь Мещерский скончался на руках супруги когда их малютке - дочери не было еще и года. Он умер в возрасте тридцати шести лет от роду, сгорев в огне скоротечной чахотки. После него остались горы неоплаченных счетов, записанные в отдельную, изящную книжечку «долги чести», фамилии секундантов на будущих и прошлых дуэлях, да полный секретер листов веленевой бумаги, измаранной с обеих сторон стихотворными строками, преимущественно на французском языке.. Но стихами - не проживешь, долги князя требовали срочной оплаты и молодая вдова - княгиня, с малым ребенком на руках вскоре осталась почти без средств.
Варваре Степановне, разумеется, пришлось смирить гордыню и идти на поклон к свекрови – знатной и богатой чудачке - вдове Обер – прокурора Синода, князя Петра Сергеевича Мещерского. Мать, потерявшая сына, и бабушка, обретшая внучку, у которой были глаза отца и его манера улыбаться, вспыхнув, сменила гнев на милость, и все годы своей короткой жизни
Мария Мещерская жила, ни в чем не нуждаясь, но неизменно ощущая себя всего лишь перышком, мячиком, бросаемым безжалостным порывом ветра или волн чужих прихотей и амбиций с места на место: она то и дело вынуждена была метаться по Лазурному берегу от Ниццы до Канн - от матери к бабке и – обратно, приноровляться к вспышкам ревностей, гнева, несдержанных, не утаенных мелочных обид и вечных личных счетов двух женщин меж собою. Они обе бесконечно делали Марию объектом своего молчаливого тщеславия, отчаяния, скорбей, неутоленной жажды жизни, похороненной общей любви, да мало ли чего еще?!... Сиротская доля, как ни поверни, несказанно горька, а в пятнадцать лет Мария испила ее до самого дна - она лишилась и матери!
Бабушка, взявшая ее под свою опеку, предоставила внучке полную самостоятельность, изменившую характер ее далеко не в лучшую сторону. Рано поняв, что можно играть людскими сердцами и душами, щедро потакая, подыгрывая их тщеславным слабостям и скрытым желаниям, Мария Мещерская так и поступала. В парижском свете слыла отчаянною особой, острою на язык, знающей все приемы изысканного и остро ранящего сердца кокетства - «грозою мужчин», одним словом!
При бабушке же вела себя «светская стрекоза» с покорностью любящей внучки, никаких истерик и капризов не закатывала, манеры ее были всегда отменны, отчего гордая Екатерина Ивановна и решилась, наконец, прибегнуть к протекции сиятельных родных своего покойного мужа, чтобы просить внучке фрейлинского шифра при дворе императрицы Марии Александровны. Протекция состоялась, шифр был милостиво обещан, и старушка - княгиня поспешно вернулась из теплой Ниццы в снежный Петербург с ненаглядною своею Машенькой. Та скоро поселилась в верхнем, фрейлинском, этаже Зимнего, начались ее дежурства при Государыне: присутствие на вечерах, балах, чаепитиях, прогулках, в театрах.. Словом, обычная, несладкая, при всем внешнем блеске, жизнь «свитской девицы», как иногда в шутку называли фрейлин старые придворные острословы.
Мария на свою долю, однако, не жаловалась. Тезка ее порфироносная, Государыня Мария Александровна, была не только строга, но и ласкова, нотациями не мучила, и вообще, очень полюбила душою и сердцем шумную и веселую, но всегда очень милую и светски корректную компанию молодых людей, состоящую из сыновей ее: Никса, Саши, Володеньки и Алексея, князя Владимира Мещерского, племянника – Николая Лейхтенбергского, молодого графа Иллариона Воронцова -Дашкова да нескольких новеньких фрейлин, как - то - Сашеньки Жуковской, дочери почтенного Василия Андреевича, наставника императорского, да грациозной «парижской сиротки» Мари Мещерской.