И.Н. Белобородова
Исследуется исторический опыт регулирования природопользования (на примере лесопользования) по нормам обычного права, рассматривается дихотомия экономических интересов и мировоззренческих представлений севернорусского крестьянства в отношении леса, анализируются различные формы управления лесопользованием, существовавшие на Русском Севере в середине XIX — начале XX в. и служившие формой традиционной самоорганизации крестьян (община, волость, артель), а также их трансформация в связи с капитализацией (модернизацией) традиционного хозяйства.
Нормы обычного права служили теми социальными рамками, с помощью которых регулировались взаимоотношения человека и природы и происходила регуляция биосоциальных циклов через систему правовой мотивации хозяйственной деятельности и поведения. Как показывает анализ материала и многочисленные исследования по обычному праву, для Русского Севера (по дореволюционному административному делению это территории Архангельской, Вологодской и Олонецкой губерний) была характерна значительная пестрота имущественных отношений, что в известной мере было обусловлено множественностью локальных форм традиционного природопользования, сложившихся на основе природно-ресурсного потенциала микротерриторий.
Лес и его богатства на Русском Севере достаточно рано (уже с XVII в.) были включены в систему регулирования собственности, поскольку являлись одним из важнейших ресурсных источников природопользования и служили основой формирования как традиционных форм земледелия (лесные расчистки, выгоны, сенокосы, пасеки), так и различных лесных промыслов (охота, рубка и сплав леса, смоло- и дегтекурение). Кроме того, для Русского Севера было характерно наличие таких специфических видов хозяйственной деятельности, как судостроение и солеварение, также требовавших большого количества леса.
Согласно статистическим данным, в середине XIX — начале XX в. общая площадь лесов в трех севернорусских губерниях составляла 72 130 144 десятины,
© Белобородова И. Н., 2011 или 59,6 % всех угодий (при среднем показателе по Европейской России в 38,7 %). При этом в Архангельской губернии лес составлял 45,4 % всех угодий, в Вологодской — 86,3 %, в Олонецкой — 63,4 %. Большая часть лесных угодий в этих губерниях находилась в собственности казны и удела: 99,8 %, 92,9 %, 92,9 % соответственно при среднем показателе по Европейской России в 65,09 % (см. табл. ниже).
Распределение лесных угодий в губерниях по форме владения за 1881 г.*
| Форма владения | Лесная площадь, дес. | % к общей площади угодий | Всего угодий | % к общей площади |
| а х р А | нгельская | |||
| Крестьянские наделы | 25840 | 0,008 | 291527 | 0,4 |
| Владельческие наделы | 38426 | 0,11 | 117067 | 0,16 |
| Казна и удел | 32581778 | 99,8 | 71474602 | 99,43 |
| Итого | 32646044 | 100 | 71883198 | 100 |
| Вологодская | ||||
| Крестьянские наделы | 1402276 | 4,44 | 3585936 | 9,8 |
| Владельческие наделы | 844654 | 2,69 | 1491923 | 4,08 |
| Казна и удел | 29310582 | 92,87 | 31475 | 86,1 |
| Итого | 31557512 | 100 | 36552860 | 100 |
| Олонецкая | ||||
| Крестьянские наделы | 236095 | 2,97 | 984569 | 7,87 |
| Владельческие наделы | 326052 | 4,1 | 455513 | 3,65 |
| Казна и удел | 7364441 | 92,9 | 11069927 | 88,48 |
| Итого | 7926588 | 100 | 12510009 | 100 |
| Всего по Европейской России | ||||
| Крестьянские наделы | 14016838 | 8,9 | 138277484 | 34,0 |
| Владельческие наделы | 41003321 | 26,01 | 109087084 | 26,8 |
| Казна и удел | 102596449 | 65,09 | 159532359 | 39,2 |
| Итого | 157616608 | 100 | 406896927 | 100 |
* Рассчитано по: [Сборник сведений, с. 24-29].
Преобладающей формой управления природопользованием в целом и лесопользованием в частности на Русском Севере были три формы крестьянских сообществ: община (как поземельное сообщество), волость (как административно-территориальное сообщество) и приход (как духовно-литургическое сообщество). Все они соединялись в универсальную триаду, являвшуюся, по выражению С. В. Юшкова, «миром единым, но троичным в своих проявлениях» [Юшков, с. 12]. Таким образом, мир этот аккумулировал в себе производственный, общественный и духовный опыт севернорусского крестьянства. «Яркой чертой севернорусского мира являлась его относительно широкая автономия, общепризнанное распределение функций между ним и государством, что, в свою очередь, способствовало прочной укорененности традиций мирского общественного служения» [Камкин, с. 3].
В этой триаде главная регулирующая роль в регламентации права собственности на основные ресурсные источники принадлежала общине.
С конца XVII в. по мере освоения новых земель, сокращения площадей свободных освоенных угодий, а также в силу ряда государственно-правовых (управленческих) актов преобладающей формой общины на Русском Севере становится государственная общин а-в олость, основанная на принципе подушного уравнительного пользования природными ресурсами [см.: Пав- лов-Сильванский, с. 152]. С. Щепотьев выделил три типа общины-волости, существовавшие на Севере в конце XVIII — XIX в. и различающиеся по периодичности переделов и способу владения расчищенными участками.
Особенности лесопользования на Русском Севере определялись сложившейся общинной практикой владения лесными ресурсами. Включение лесных угодий в поземельную собственность, нормы и правила регулирования поземельных отношений у русского населения Европейского Севера изучены недостаточно [см.: Бондаренко], поскольку исследователи рассматривают их, как правило, в русле общих проблем общинного землевладения, происхождения и характера северной общины. Так, сторонники общины-волости, например, полагали, что лес находился в ее владении и община сама регулировала подушное распределение земельных угодий [см.: Щепотьев, с. 105]. А. Я. Ефименко, напротив, отрицает волостной характер владения лесами. Она пишет: «Леса были такой всепоглощающей, всезахватывающей Божьей стихией, что разграничивать их не было ни смысла, ни возможности» [Ефименко А., 1882, с. 65].
Однако, как показывает анализ материала, разграничение прав собственности не только имело место, но и постоянно усложнялось, что порождало противоречия между государством и обществом. В основе этих конфликтов лежали не только экономические интересы, но и мировоззренческие представления, зафиксированные нормами обычного права. Исследование их дихотомии и является основной целью нашей статьи.
Поскольку лес во второй половине XIX — начале XX в. находился по преимуществу во владениях казны, то нормы обычного права в его отношении претерпевали некоторую корректировку, которая, впрочем, мало изменила существующие отношения. Этот факт отметил еще П. С. Ефименко, который в середине XIX в. писал: «Свободное бесплатное пользование пастбищами в лесах обратилось в законное право, отнятие которого может повлечь большие потери для жителей, т. к. они в здешней губернии не получают особых участков для бесплатного пользования лесом» [Ефименко П., с. 75—76].
Лесные угодья на Русском Севере составляли объект общего волостного владения, и отвод лесов всегда производился для всей волостной общины или для группы селений. Благодаря глубоко укоренившемуся взгляду северных крестьян на лесные угодья как на запасной фонд пополнения недостатка пахотных земель путем расчистки лесов, крестьяне до того привыкли смотреть на лес как на общую собственность всех жителей округа, что иногда даже несколько волостных общин объединялись вместе для совместного владения такими угодьями. В этом отношении весьма показателен и приговор 40 деревень Кадниковского уезда Вологодской губернии, входивших в три стана. В 1853 г. жители этих деревень «положили постановить сей полюбовный приговор, чтобы нам, как ныне состоим в одном составе общества нераздельно, потому и въезжаем для лесных угодий по удобности, одному другого не запрещать, также пользоваться распашками, сенными покосами и скотскими выгонами» [Щепотьев, с. 105]. Помимо общинного лесопользования каждый домохозяин по приговору общины имел право пользоваться определенным количеством леса «за уменьшенную крестьянскую пошлину». На сельском сходе определялось, сколько требуется отпустить каждому хозяину лесных материалов. Лес, который крестьяне получали один раз в год, мог быть передан другому лицу заимообразно, т. к. продавать его публично запрещалось [см.: Сельская поземельная община, с. 4]. Если леса не хватало, то можно было купить его за полную стоимость «по билетам лесного ведомства».
Общинное регулирование лесопользованием наблюдается и в отношении таких мелких лесных промыслов, как сбор грибов и ягод, заготовление веников и трав. Так, повсеместно на Русском Севере, и особенно в районах развития этих промыслов, практиковалось т. н. заповедывание ягод. «Для этого в начале лета собирается в данной деревне сход и постановляют приговор не собирать ягоды до известного времени, а ослушникам определяется наказание в виде денежного штрафа. В день “расповедания” ягод отправляются почти все поголовно для сбора» [Герасимов, с. 123—124]. По свидетельству А. А. Чарушина, нарушение общественного запрета на сбор ягод до «росповеди» (обычно Иванов (Петров) день, 24(29) июня[1]) наказывалось общиной одним из самых суровых («позорящих») наказаний: виновного раздевали на сходе до нага, вешали на шею корзину с собранной ягодой и всей деревней водили по улицам «с криками, смехом и пляской и звоном сковород и колокольцев» [Чарушин, 1913а, с. 324].