В памяти отчетливо запечатлелось: август 1953 года. Я, студент третьего курса Казахского горно-металлургического института, приехал в родное село Акчатау на каникулы.
Акчатау граничит с Абайским и Абралинским районами. Однако понятие «граница» в здешних местах воспринимается чисто символически: безбрежная степь, обрамленная ожерельем гор, одинаково накрывается белым снежным покровом зимой и, сбросив его по весне, переливается на солнце изумрудом первой зелени.
Необычное, тревожащее сердце зрелище предстало моему взору: через село, по разбитому проселочному тракту лошади и быки тянули повозки с немудреным домашним скарбом, были в повозках места для стариков, детей, больных, многие женщины и мужчины шли следом.
Это жители отдельных поселков двух районов — Абралинского и Абайского, потушив очаги - извечный символ жизни на земле, они покидали на время свои дома. Держали путь подальше от родных мест, точно не зная причины своего переезда. Доходили до них слухи, что где-то рядом будут взрывать бомбу. Что их ждало впереди? Когда вернутся на землю предков? Это были вопросы, на которые не было конкретного ответа.
Эвакуация. Впервые в жизни полоснуло по сердцу это горькое слово — в мирное время и без стихийных бедствий... Это уже потом, с годами, когда привычными стали сотрясающие степь и горы взрывы и связанные с ними людские трагедии, эвакуация стала восприниматься местным населением как очередная беда, как обреченность, против которой не находилось средств борьбы.
Жители Абралов тогда еще не подозревали, что их район через год-два будет ликвидирован, а многие навсегда покинут землю своих предков.
Не предполагал я тогда, что это было начало большой человеческой трагедии, растянувшейся на четыре долгих драматических десятилетия. Что спустя много лет стану одним из активных участников ее завершения, что на мою долю выпадет тяжелая участь личного к ней сопричастия.
Позади незабываемые студенческие годы. Казалось бы, ординарный случай - тысячи молодых специалистов ежегодно покидают стены вузов, чтобы занять свое место в общем созидательном строю. Думаю, что для каждого в отдельности диплом о высшем образовании - начало судьбы. Как она сложится, каким будет мой завтрашний день? Стоя у начала жизненного пути, никто не знает, куда он доведет - многое зависит от обстоятельств, но многое - и от себя. Тогда, на пороге трудовой биографии, я твердо знал одно: у меня есть специальность, я — инженер-металлург по цветным, редким, благородным металлам, и будущее связывал только с поставленной целью: быть достойным инженером на производстве.
И, конечно, моя дорога пролегала через дремлющую под июльским зноем степь, в родной аул Акчатау. Меня там ждали родители, друзья, аульчане.
Вдали от родного дома, в шумной разноликой Алма-Ате, в веселой студенческой среде как-то блекли яркие краски степных просторов, и только оказавшись здесь, понимаешь, как прекрасен наш край, особенно в пору буйного летнего цветения. Перечерченная горными увалами степь жила, подчиняясь своим извечным законам: на джайлау чабаны нагуливали отары овец, кажущийся однообразным пейзаж оживляли вкрапленные в зеленовато-жухлую безбрежность юрты, табуны лошадей. Изредка дорогу перечеркивали весело журчащие ручьи. Текла своим чередом ничем не омраченная, привычная жизнь. И в унисон этому покою накручивались одна на другую мысли о вечности и неповторимости жизни. Вечны, как земля, небо, воздух, наши корни, думалось мне; неповторимо Рождение каждого человека.
Всю жизнь несу в себе память о том дне, когда дипломированным инженером прибыл в Акчатау. Добрые улыбки, поздравления аульчан. Не успел переступить порог дома, как хлынули гости - сам собой получился праздничный дастархан. Много добрых слов и напутствий было сказано мне в те незабываемые дни. И они шли от чистого сердца.
Радовались не только родители и близкие, но и многие мои земляки, возможно, весь аул. Мой диплом праздновали два дня. Аксакалы и старейшины аула особо подчеркивали, что Кешрим один из тех двух-трех, кому удалось учебу довести до получения высшего образования.
Послевоенные годы были трудными. Кто оставался дома, в том числе и мы, подростки, брали на свои плечи тяжелый груз сельских забот — больше было некому. За все послевоенные годы лишь нескольким юношам из нашего аула удалось поступить в высшие учебные заведения, не всем, однако, удалось их окончить. Я был среди тех. кто смог преодолеть трудности. Вот почему гордость аксакалов и старших была особая. Слушая их искренние, сердечные напутствия, я каждой клеточкой ощущал, как много надежд возлагают на меня аульчане, и знал, что отныне должен сделать все, чтобы оправдать добрые напутствия. Вся моя последующая жизнь, как бы трудно не приходилось, всегда была освещена повышенным чувством ответственности, которую принял на себя в тот памятный день.
С дипломом инженера и с направлением прибыл в Усть-Каменогорск, на свинцово-цинковый комбинат. В отделе кадров меня направили на свинцовый завод мастером рафинировочного цеха. Начальник цеха встретил меня, мягко говоря, неприветливо.
— Бозтаев, нет для тебя такой должности,— сказал, будто отрезал.
— Что можете предложить?— спросил я робко.
— Пойдешь рядовым плавильщиком.
Пришлось согласиться. Начальник цеха словно решил испытать мой характер. Три года держал плавильщиком на участке с примитивной технологией, высокой загазованностью: свинцовый завод, пущенный три года назад, еще проходил период освоения. Люди здесь не выдерживали более 2-3 месяцев работы — свинцовое отравление в те годы было явлением обычным.
Однако желающих здесь работать оказалось немало — манили высокие заработки. Мне было суждено на этом очень трудном участке три года отработать плавильщиком и старшим плавильщиком. Выдержал. Тогда и потом в крови и организме вообще свинец не был обнаружен. И отношу это на счет своего здоровья, закаленного в трудные годы детства, свежего воздуха степных просторов, да и был молод, и физически крепок.
Как бы трудна не была моя работа на Усть-Каменогорском свинцово-цинковом комбинате, я горжусь своей принадлежностью к «горячей» профессии. Привычными, будничными стали товарищество, солидарность среди рабочего люда, помогающие в жизненных передрягах, и даже постоянный, ежечасный риск. Каждую минуту из огненной пасти металлургической печи могут вырваться неуправляемая раскаленная лава, горячие газы, тогда беды не миновать. Неслучайно же в горячих цехах так жестко требуется соблюдение правил техники безопасности. Тем не менее, производственный травматизм и ожоги были явлением частым.
Не обошла стороной эта беда и меня. В тот день, как и всегда, как старший плавильщик, я вскрыл экспериментальную вакуумную печь по дистилляции цинка из серебристой пены. Неожиданно при соединении горячей цинковой пыли с воздухом произошел взрыв. Меня отбросило в сторону. Остался жив, но получил ожог лица, обгорели ресницы, через несколько дней облезла кожа на лице. Спасло то, что перед началом вскрытия печи, как и положено по технике безопасности, по всем правилам надел спецовку из несгораемого сукна — брюки, куртку, шляпу, рукавицы, а лицо закрыл щитом.
Словом, отделался легким испугом. Рабочие и инженеры с солидным металлургическим опытом успокаивали меня: «Вот и принял боевое крещение, теперь ты по-настоящему наш».
Тот, кто имел дело с большой металлургией, знает, что жидкий свинец и цинк безостановочным серебристым ручейком текут из печи, разливаясь по чушкам. Текут непрерывно сутки, месяцы, годы. Это наше национальное богатство.
Часто, с непередаваемым чувством восхищения наблюдая за этим захватывающим зрелищем, я думал о том, каким неисчерпаемым богатством мы владеем. Почему же, имея его, живем бедно, не можем обеспечить себе достойные условия жизни? Позже пришло понимание: не умеем рационально распорядиться своим богатством.
Комбинат производит десятки цветных и благородных металлов, редких и редкоземельных элементов и поставляет их во многие страны мира. Технология их получения сложная. Но работа была очень интересной. Я увлекся техническим творчеством. Многие свои идеи удалось воплотить в жизнь, они дали большой экономический и технологический эффект.
Мне предложили возглавить в цехе общество технического творчества. Появились сподвижники. Работали увлеченно, не считаясь со временем, и немало сумели сделать по совершенствованию производства, за что мне было присвоено почетное звание «Заслуженный рационализатор Казахской ССР».
Работая на производстве, поднимался со ступени на ступень — от рядового плавильщика до технолога и начальника цеха. Был по-настоящему предан своему профессиональному делу и даже в мыслях не допускал, что когда-нибудь насовсем смогу с ним расстаться. Но говорят же: мы предполагаем, а судьба располагает по-своему. Вступил в члены КПСС, вскоре меня избрали секретарем цеховой парторганизации. По должности, как старший мастер, я подчинялся начальнику цеха, а как парторг от него не зависел. Парадокса в этом не усматривал, работал добросовестно, отдавая делу знания, силы, выполнял все распоряжения начальника цеха - таков был внутризаводской порядок. В то же время руководило мной какое-то особое чувство ответственности, личной причастности к жизни цехового коллектива. Не скрою: часто приходилось вступать в конфликты с начальником цеха, который привык действовать единолично.
ВЗГЛЯД В ПРОШЛОЕ (Часть 2)
В декабре 1967 года, через одиннадцать лет непрерывной работы на свинцовом заводе, меня пригласил к себе первый секретарь горкома партии Садык Ахметович Койчубаев. Это был авторитетный, опытный работник, инженер-горняк, хорошо знающий производство. Он живо интересовался моей семьей, моими взглядами и жизненной позицией. Лишь в конце беседы сказал: