Как первому руководителю области в период противостояния мне не раз приходилось вступать с Белоусовым в споры в его же рабочем кабинете до этого заседания и потом. Воспитанный в духе командно-административной системы, он твердо уверовал в правоту своего мнения и своего слова, был непререкаемо категоричен, не терпел никаких возражений. Каждое мое выступление, каждую реплику встречал в штыки. Наше взаимное неприятие друг друга в конце концов дошло до открытой конфронтации.
Я тоже встречал любые его слова в штыки. Как-то на одном из совещаний в его кабинете присутствовали У. К. Караманов и Е. М. Асанбаев, тогда секретарь ЦК Компартии Казахстана. Между мной и Белоусовым вновь произошла стычка.
Вскоре, уже в Алма-Ате, У. К. Караманов мне рассказал, что звонил ему Белоусов и просил призвать к порядку Бозтаева, унять его пыл.
Благополучно отбыв в Москву со своей комиссией, Игорь Сергеевич оставил пострадавшему населению полный короб обещаний, а мне — грозную неопределенность. Все его поведение как бы предупреждало: остановись, пока не поздно!
Ни в первом квартале, как обещал, ни потом И. Белоусов так и не приехал в область. Расчет его был прост, и он не скрывал этого: пусть пройдет время, народ, подстрекаемый руководством области, успокоится, потом можно будет с ним договориться. Однако он позвонил мне из Москвы и сказал: «До конца года взрывов на полигоне не будет».
Причина его неприезда нам известна: надеялся на продолжение взрывов, а мы стояли на своем — прекратить немедленно.
В дни работы Съезда народных депутатов СССР, в апреле 1990 года, я его спросил на ходу: «Игорь Сергеевич, вы приедете к нам?». Он ответил резко: «С чем? С программой — разоружаться?» У руководителя ВПК просто не было достаточных аргументов для встречи с людьми.
Перед уходом с поста председателя ВПК, уже в начале 1991 года, Игорь Сергеевич стал другим. Он как-то сказал: «Спешите, чтобы я мог вам чем-то помочь». Именно с его помощью, несмотря на возражение Министерства обороны, мы получили разрешение на разработку на территории полигона месторождения угля «Юбилейное». По-видимому, Белоусов понял всю бессмысленность противостояния.
ПРОТИВОСТОЯНИЕ (Часть 6)
Мне довелось встречаться со многими должностными лицами ведомств, связанных с полигоном. Расскажу еще об одной такой встрече - с министром среднего машиностроения СССР (впоследствии Министерство атомной энергетики и промышленности) Львом Дмитриевичем Рябевым. Это, если можно так сказать, один из хозяев полигона. От позиции Рябева многое зависело. Лев Дмитриевич встретил меня в кабинете в присутствии двух своих работников. Как уже стало привычным, я начал свой визит с рассказа о ситуации вокруг полигона. Рябев грубо меня оборвал:
— Прошлое Вашего народа меня не интересует. А сегодня полигон чист.
— В таком случае, — сказал я,— нам не о чем говорить. Ушел от Рябева глубоко разочарованным.
Впоследствии Рябев получил новое назначение, стал заместителем председателя Совмина СССР. Между нами навсегда остались холодные отношения. При случайных встречах на пленумах ЦК КПСС или Съездах народных депутатов мы делали вид, будто не замечаем друг друга.
Непреклонность Белоусова, Рябева, этих столпов ВПК, была подобна непробиваемой каменной стене, вызывая в душе тревожное чувство сомнения: сможем ли одолеть этот казавшийся неприступным барьер?
Забегая вперед, хочу сказать, что мы имели мощную поддержку другой группы людей.
Среди активных сторонников прекращения испытаний и закрытия полигона был Вице-Президент Академии наук СССР, академик Евгений Павлович Велихов. Скажу без преувеличения: его твердая позиция на этот счет сослужила нам добрую службу. Евгений Павлович — ученый-ядерщик с мировым именем, прочно завоевавший международный авторитет.
Дважды приезжал он в Семипалатинск, посещал полигон, бывал среди жителей районов, прилегающих к полигону. Сложилось у него однозначное мнение: испытания немедленно прекратить.
Понятно, что большой ученый руководствовался не эмоциями и всплеском антиядерного настроения. Его выводы были основаны на строгой логике фактов. Причем, не тех, что лежат на поверхности. Человек конкретных знаний и действий, Велихов опирался на свой талантливый дар научного предвидения.
После посещения полигона Евгений Павлович обратился со специальной запиской к М. С. Горбачеву, где научно обосновал необходимость запрещения ядерных испытаний на Семипалатинском полигоне. Я постоянно обращался к нему и советовался и при встречах, и в телефонных разговорах.
Велихов и сейчас проявляет немало заботы в решении новых задач, возникших после закрытия полигона.
В напряженный антиядерный период громко и требовательно звучал голос председателя Комитета защиты мира СССР, писателя и публициста Генриха Аверьяновича Боровика, чье имя известно во многих странах планеты.
Генрих Аверьянович также бывал у нас, видел, знал полигон и беды людей вокруг него не понаслышке. Вся страна слышала страстные выступления Боровика на сессии Верховного Совета СССР, по телевидению и радио. Генрих Аверьянович бескомпромиссно призывал к закрытию полигона. Приезжая в область, он оказывал конкретную практическую помощь — при его содействии получены новейшее оборудование для центра детского восстановительного лечения и медикаменты.
Генрих Аверьянович как-то мне сказал, имея в виду ВПК, что после его известного выступления по центральному телевидению на него было оказано серьезное давление.
Несомненно, помощь и поддержка этих и многих других влиятельных людей, чей авторитет и объективность общеизвестны, сыграли положительную роль в напряженной и кропотливой антиядерной работе.
В те годы постоянным представителем Казахстана в Москве был Серикболсын Абдильдин. С. Абдильдин — земляк семипалатинцев, уроженец Аксуатского района. Он был по-человечески искренне заинтересован в скорейшем прекращении ядерных взрывов, в центральных органах горячо отстаивал наши интересы. А мы в свою очередь неоднократно обращались к нему с различного рода вопросами и всегда встречали понимание.
Ушел в историю 1989 год, первый год противостояния. Как бы трудно ни было, успех был довольно ощутимый. Из запланированных ВПК на год 18 ядерных взрывов на Семипалатинском полигоне состоялись лишь 7. Однако неопределенность осталась. Мы не знали, что ждет нас в этом плане в 1990 году.
На этот год ВПК запланировал провести на Семипалатинском полигоне 9 взрывов. Значит впереди - неизвестность, предстоит напряженная борьба. В январе мне позвонил Белоусов и сказал, что взрывов в первом квартале не будет. Это было маленьким облегчением, но не решением напряженного вопроса.
Тем временем в череде нескончаемых дел и забот, связанных с руководством областью, определенное место стали занимать вроде мелкие, незначительные, на первый взгляд, но чувствительные события.
Это были отдельные телефонные звонки из Центра, их авторы намекали на серьезные неприятности, которые якобы ждут меня. Об этом они говорили мне и при встречах в Москве.
Позволю себе привести рассказ В. В. Малинина, руководителя группы от Семипалатинской области, принимавшего участие в подготовке проекта постановления.
Прочитав его, возможно, кто-то посчитает, что мной руководили честолюбие и какие-то личные амбиции. Нет! Я откровенен перед читателями, как перед самим собой: за многие годы работы с людьми привык брать на себя ответственность за их судьбы и всегда руководствовался только этим основополагающим критерием.
Вот что рассказывал В. В. Малинин: «Мы приехали в Москву 4 октября 1989 года, чтобы принять участие в подготовке проекта правительственного постановления о ядерных испытаниях на Семипалатинском полигоне. Предстояло вплотную работать в ВПК.
Нас провели по кремлевским апартаментам в нужный отдел. Сели за внушительных размеров стол: три генерала, три полковника, два доктора наук из гражданских.
Начальник отдела боеприпасов А. П. Александров представил друг другу участников совещания и сразу же перешел к делу. Мы не рассчитывали на сиюминутное понимание проблем и должную поддержку, однако не думали и о том, что встретим открытое нежелание понимать. Более того, представители ВПК - крупные ученые-ядерщики, выросшие в этом ведомстве до генералов, люди прямые и категоричные, считавшие свою позицию однозначно непререкаемой, наши предложения встретили с нескрываемым пренебрежением. В наш адрес последовали неуважительные реплики:
— Вы ничего не понимаете, ваши требования не имеют под собой оснований. Они направлены на подрыв оборонной мощи страны.
— Вам вообще не положено вникать в наши дела.
— Не может быть и речи о запрещении испытаний.
Разговор в таком духе продолжался несколько часов.
Мы старались держаться спокойно, не выплескивать своих эмоций, хотя это было нелегко. Встреча ничего не дала сторонам. Но мы воочию убедились в том, что отстаивать свою позицию будет чрезвычайно трудно.
Белоусов своим распоряжением создал большую группу, которая должна была работать над вопросом о подземных ядерных испытаниях на полигонах страны. Ее возглавил генерал-полковник, первый заместитель начальника генштаба Вооруженных Сил СССР Б. А. Омеличев, человек интеллигентный, не позволяющий себе резких выпадов и грубости. В группу вошли заместители министров финансов, атомной энергетики и промышленности, представители Госкомгидромета, Госплана, Госкомтруда и других заинтересованных ведомств.
Шли очень напряженные дни. Раз в неделю группа собиралась в Генштабе. Не скажу, чтобы разговор проходил гладко. Каждый раз в наш адрес сыпались обвинения, упреки в непонимании государственной важности, а порой и угрозы.