Понятие добра связывалось, таким образом, с мифологическим образом "берегини". Этот образ вбирает в себя два основных значения. Во-первых, это берег водного пространства. Во-вторых, это глагол "оберегать", "беречь". Этот ряд значений сложился не случайно. После Таяний ледников, пишет Рыбаков, на территории нашей земли образовались бесчисленные озера, болота, реки. В этих условиях древний охотник и рыболов ценит берег как надежное, твердое (нетопкое) место, как землю, оберегающую его, охраняющую от зла. В языке многих народов основополагающее понятие добра связано обычно с родовым, племенным, клановым интересом: слово "добро" и "мужество", "сила" имеют один корень. Высшей положительной оценки удостаивалась, таким образом, сила, победоносно попирающая врага. В.Г.Плеханов остроумно сформулировал суть древней этики: "Добро - это когда я тебя съем, а зло - это когда ты съешь меня".
Иной была этика наших предков. Она не носила наступательного воинственного характера. Она была направлена, как и сейчас, на то, чтобы беречь, оберегать, сохранять. Она не триумфальна. Она созидательна. Она не носила и кланового социально-утилитарного характера. Наши предки "брели врозь" (семьями, не родами), заселяя землю; Охотник отправлялся на промысел в "темный лес" один. Наедине с природой формировалось представление о добре, закладывалось осевое личностное начало. Добро связалось с "твердыней", с физическим ощущением твердой нетопкой надежной земли под ногой ("Ногою твердой встать при море", Пушкин). Природное и нравственное слилось в русской душе всей полнотой единого целостного личностного переживания - переживания добра как несокрушимой твердыни, достоинства, уверенности, устойчивости. Потребность в твердой духовной опоре - "твердо стоять на своем, в своей вере, в своем слове" - сквозной образ русской духовности, как и презрение к духовной неустойчивости, лживой увертливости, к "жидкому", предательскому, неверному.
Духовная твердость - основа личности. "Каждый из нас должен найти и утвердить в себе свое "самое главное"" (И.А.Ильин. Аксиомы религиозного опыта. Париж, 1953). "Человек как личность есть как бы твердыня, - пишет Ильин, - носитель верности и самообладания".
И христианство воспринималось на Руси (и князем, и "простым казаком") персоналистично и "экологично", возможно, "нанизываясь" на дохристианскую персоналистическую ось, опираясь, вбирая в себя более древний персоналистический "логос", в котором сопричастны и нераздельны личностное начало с началом экологическим и нравственным. Так, в "Повести об Азовском осадном сидении" (1641г.) донские казаки в письме "бусурманам" о своей вере пишут так: "Христианин побожится в душе своей, да на той правде он и век стоит". И так же воспринимает веру как основу нравственной, свободно выбранной верности и князь Владимир Мономах. В "Поучении Владимира Мономаха" его главный завет детям - хранить верность крестному целованию: "проверив сердце свое, на чем можете устоять, на том и целуйте, а поцеловав, соблюдайте, чтобы, преступив, не погубить души своей.”25
Твердыня духа - это верность. Верность - величайшая ценность для молодой христианской Руси. "Верный друг - защита надежная", "сокровище духовное", он дороже "камения драгоценного".
Персоналистическая тенденция просматривается также и в исследовании архаического злого начала. Силы зла - это "упыри", "мертвяки", не-покойные", их души не обрели покоя после смерти. Д.К.Зеленин ("Очерки русской мифологии", Пг, 1916) разделил старинные русские представления о мертвых на два разряда, противостоящих друг другу. Умершие поколения родных предков (деды) - покровители и защитники живущих. Наоборот, "упыри" - это люди, умершие до срока в результате "несчастного случая" - утонувшие в трясине, "падшие с дерева", заблудшие, убитые хищными зверями (кстати, Зеленин обращает внимание на то, то к числу "мертвяков" причислялись и души "богатых" - "ненасытные", "непокойные"). Души этих людей и становятся носителями зла, летающими в ночных ветрах и убивающими людей (ср. "неустойчивый" ветер - материальный носитель зла). Казалось бы, "несчастный случай" должен вызывать сочувствие и не превращать жертву в носителя зла. Наш предок был суеверен, негуманен? Что стоит за таким "странным" представлением о сущности злого начала? За ним стоит "высокое" представление о человеке. Человек обязан знать лес, болото, трясину. Не знать, не уметь опасно. Быть плененным чуждыми человеку силами леса, болота, трясины, омута, быть побежденным рысью, волком, россомахой смертельно опасно не только для его жизни, но еще более опасно для его души: она становится орудием зла. Незнание - дорога к злу. Знание освобождает от опасности стать орудием зла. Знание освобождает от страха перед природой. Поэтому изначально отношения с природой русского человека строились в пространстве, свободном от страха - в пространстве свободы. Плоды несвободы - страх и власть. Дары свободы - любовь, родственная теплота, открытое сердце.
Таким образом, и представления о зле связаны с целым набором требований, предъявляемых личности. Главное из них - знание, просвещенность, образованность. Истина освобождает ("И познаете истину, и истина сделает вас свободными", Еванг.). И этот народ, столь преданный истине, в течение столетий (и до сих пор) был лишен качественного образования. Ломоносова спас для России своим личным авторитетом и заступничеством Феофан Прокопович (обнаружилось "преступление" Ломоносова, то, что он - сын крестьянина, сын христианина).
С концепцией личности тесно связана и тема земли, которая занимает особое место в народной космологии. "Солнце, месяц, звезды и зори ближе к Богу, - пишет Г.Федотов в очерке "Мать-земля". - Но не к ним обращено религиозное сердце народа". Из всего космоса русский человек выделил землю. "Матушка-земля сырая", "земля-кормилица" по-матерински близка человеку. Растительный покров, наброшенный на нее, сообщает ее "рождающей глубине одеяние божественной красоты". Земля - воплощение красоты мира. Земля - хранительница нравственного закона, нравственной правды, нравственной чистоты. К земле идет человек, чтобы найти утешение, покаяться в грехах, обрести твердую нравственную опору. Когда Алеша Карамазов поколебался в своей вере после смерти старца Зосимы, он вышел в сад у скита. "Над ним широко, необозримо опрокинулся небесный купол, полный тихих сияющих звезд". Он стоял, смотрел и "вдруг, как подкошенный, повергся на землю.
Он не знал, для чего обнимал ее, он не давал себе отчета, почему ему так неудержимо хотелось целовать ее всю, но он целовал ее, плача, рыдая и обливая своими слезами, и исступленно клялся любить ее, любить во веки веков". "С каждым мгновением он чувствовал явно и как бы осязательно, как что-то твердое и незыблемое, как этот свод небесный, сходило в душу его". "Он пал на землю слабым юношей, а встал твердым на всю жизнь бойцом.”26
"Незыблемое" и "твердое" личностное начало рождается не из рационалистических размышлений стоика, не из жесткого высокомерия кантовского категорического императива, надменно попирающего голос сердца, а наоборот, из самой нежной, чистой - непостижимой! - любви к земле, к природе. И эта взаимосвязь твердой незыблемости личностного начала и нежности растепленного сердца создает сложное, укладывающееся в известные схемы духовное пространство.
Образ земли - это и образ глубины. В античной традиции прекрасна и совершенна только поверхность земли. Существовать, "быть" - это значит вырваться из глубины земли ("только совершенное допущено быть") на поверхность, освещенную солнцем. Земля хтонична. Она порождает чудовищ. Античного человека отталкивает вид "голой", черной земли: откинешь камень - под ним "безвидная", неприглядная сырая земля. Такова и интенция души античного человека: путь души - это путь вверх, душа расцветает и достигает полной своей силы на высоте (см.: В.Ф.Эрн. Верховное постижение Платона).
Иначе строится пространство русского человека: "путь вверх" только завершает путь в личностную глубину. В глубине души звучит голос совести. В глубине души человек слышит голос Бога ("Из глубины воззвах"). Образ души - это образ глубокого чистого колодца. Этот образ соответствует восприятию земли как глубины. Певец любимых на Руси духовных стихов фиксирует расстройство мира: волк есть "неповеленное", темный лес враждебен человеку. Но расстройство мира поверхностно. Оно затрагивает только земную кору, но не тело земли. В глубине земля остается неповрежденной, по-матерински чистой. Ее глубина чиста и плодоносна. Из нее бьют целебные источники. В ее глубину уходит священный колодец, около которого издавна "клали требы" наши предки. В ее глубину уходят корни священных дубов и берез. В духовную глубину уходят и корни человеческого духа (укорененность духа). Из духовной глубины бьют божественные источники любви и света.
Личностное пространство уходит не только в глубину. Укорененный дух не только устремляется "вверх", не только соединят небо и землю; ему не свойственно одиночество, устремленность на небеса высших ценностей души. Укорененный дух (такова его мощь) увлекает вместе с собой навстречу световым лучам высшего идеального мира весь космос.
В интереснейшем исследовании Марии Некрасовой "Народное искусство России" [М., 1983] рассматривается космология русского дома. Дом - единство единств, гармония гармоний. Высшее средоточие всего мирового порядка. Дом - это образ единства и гармоний Вселенной, образ единства ее стихий, образ единства человека и космоса, образ единства нравственного и природного начала. Дом - это маленькая Вселенная, космос, "здесь царил высший порядок". Красный угол уподоблялся заре: в нем помещались солярные (солнечные) символы. Потолок - свод небесный. Резные украшения дома - лучистые круги (символы солнца) - помещались ниже ажурных полукружий, символизирующих дождевые капли. Такова была картина мира наших предков: "хляби небесные" находятся выше солнечного свода, над ним. В доме все подчинено порядку, общему с природой, и, как все в ней, гармонично.