Показателен при этом тот факт, что обе тенденции отчетливее проявляются в крупных городах с наиболее неблагоприятной экологической ситуацией и менее характерны для сельской местности и «экологических заповедников». Это наводит на мысль о том, что снижение возраста полового влечения - не досужая прихоть «порочного» поколения, а природная необходимость, проявление и следствие закономерных изменений человеческого организма под влиянием и в соответствии с изменениями физических условий окружающей среды. Не природа вообще - для природы вообще наличие или отсутствие человека безразлично, а природа человека, как самоорганизующаяся и саморегулирующаяся система «заботится» о главном: о сохранении человека как вида, о продолжении рода, причем с минимальными из возможных в данных природных условиях генетико-физиологическими потерями. Все изменения в человеке не важны после процесса размножения.
В той же степени, в какой природе вообще безразличен человек как биологический вид, природе человека нет дела до его духовных устремлений; именно их она приносит в жертву плоти, ради удовлетворения жизненно важных витальных потребностей, обеспечивающих выживание и максимально возможную полноценность воспроизводства человека. Их приоритетная важность по отношению к культуре проступает во всей безапелляционности в «моменты истины» - когда встает вопрос о жизни или смерти человека как вида.
В самом деле, к периоду ранней молодости человеческий организм не успевает существенно видоизмениться под воздействием неблагоприятных экологических и социальных (курение, алкоголь, наркотики и т.д.) факторов и способен произвести на свет относительно полноценное в генетическом и физиологическом отношении существо, по сравнению, скажем, с тридцатилетним организмом, на котором разрушающее влияние упомянутых факторов сказывается уже в существенной степени.
Например, помимо несомненного повышения с годами риска наследственной неполноценности предполагаемого ребенка, психосоматика женщины с возрастом оказывается настолько ослабленной, что зачастую в первые же месяцы беременности включаются защитные механизмы иммунной системы, физиологически запрещающие дальнейшее развитие плода, и организм отторгает его, по существу, спасая жизнь матери. Не только эго-природа индивидуального организма, но и видовая природа человека отдает предпочтение взрослому организму, как бы «выжидая» более благоприятного внутреннего состояния. Но последнее находится в прямой зависимости от окружающих условий, и поскольку ясно, что в обозримом будущем их улучшение не предвидится, то сам собой напрашивался бы вывод о приближении заката человеческого рода, о его постепенном физическом вымирании ввиду утрачивающейся способности к воспроизводству[1] , если бы не набирающая силу тенденция акселерации, позволяющая сохранить рамки прежней продолжительности детородного периода и, по существу, означающая задействование резервов[2].
Резервные возможности человека
Природа человека пытается уберечься от губительных последствий достижений культуры, в качестве разумного распорядителя которыми человек по сей день остается несостоятельным, и она подспудно (по мимо его воли и сознания) решает эту проблему своими методами
Между тем в качестве общепринятой альтернативы экологической катастрофе в существующей литературе по-прежнему предлагаются различные концепции социальных преобразований, следствием которых было бы формирование «нового мирового сознания», «новой этики», нового отношения к природе, основанного не на борьбе и господстве, а на гармонии, «ощущении тождества с будущими поколениями людей» и т.д. Идея создания Нового общества и Нового Человека остается еще популярной в этой сфере.
Наиболее конструктивная и реалистическая позиция, на мой взгляд, представлена в концепции Э. Фромма, которая изложена в его книгах «Иметь или быть», «Бегство от свободы»; она полностью совпадает с идейной основой этой установки. Он подчеркивает, что экологические проблемы невозможно решить без коренного преобразования внутренней природы человека, без изменения системы мотиваций. При этом он подвергает критике эти взгляды, называем абстрактно механистическими стремления решить проблему без рассмотрения политических, социальных и психологических факторов, стоящих на пути любых изменений. «Бесполезно указывать на общую тенденцию необходимых изменений, - пишет он, - если это не сопровождается серьезной попыткой рассмотреть те реальные препятствия, которые стоят на пути реализации всех их предложений» [14].
Труды Фромма, являясь, по сути, развернутым исследованием этих препятствий в самых различных аспектах, выполняют поставленную им задачу. Однако некоторая абстрактность все же сохраняется.
Результаты исследования и на этой стадии повисают в воздухе, как если ограничиться выявлением препятствий и при этом не выяснить, насколько они реально преодолимы в условиях конкретной социальной действительности.
В самом деле, как подчеркивает сам Фромм, создание нового общества и нового человека, возможно только в том случае, если на смену старым мотивациям извлечения прибыли и завоевания власти придет новая, а именно - быть, отдавать и понимать; если на смену рыночному характеру придет характер продуктивный, любящий, а на смену кибернетической религии - новый, радикально-гуманистический дух [14]. Может ли все это осуществиться? С помощью каких средств, и есть ли у человечества надежда на решение этой проблемы? И Фромм полагает, что шансы на то, что в человеке и обществе произойдут необходимые изменения, весьма малы [14]. «Трудно поверить, - пишет он, - что не предпринимается никаких серьезных усилий, чтобы избежать того, что так похоже на окончательный приговор судьбы. В то время как в личной жизни только сумасшедший может оставаться пассивным перед лицом опасности, угрожающей его существованию, те, кто облачен государственной властью, не предпринимают практически ничего, чтобы предотвратить эту опасность, а те, кто вверил им свою судьбу, позволяют им пребывать в бездействии» [14]. Фромм высказывает предположение, что объяснение этому можно найти в том, что бесконечные конференции, резолюции, переговоры усыпляют сознание и желание выжить как руководителей, так и руководимых, создавая видимость того, что путь к спасению известен и что они находятся на правильном пути, хотя никаких серьезных изменений в действительности не происходит, - т.е. действует своеобразная «магия принятия решений», за исполнение которых никто не ответственен.
Второе возможное решение он связывает с психологической структурой и лидеров и рядовых членов общества, порождаемой самой системой. Никого больше не шокирует, отмечает он, что ведущие политические деятели и представители деловых кругов способны ставить личный успех выше общественного долга и принимать решения, которые служат их личной выгоде, но вредны и опасны для общества. «В то же время рядовые члены общества столь же эгоистично поглощены своими делами и едва ли обращают внимание на все, что выходит за пределы их собственного узкого мирка», а если они и осознают серьезность положения, то необходимые изменения в образе жизни должны быть настолько радикальны, что люди «предпочитают жить под угрозой будущей катастрофы, нежели приносить сегодня те жертвы, которых потребовали бы эти изменения» [14]. По-видимому, здесь нелишне было бы упомянуть и о подчеркиваемой американским публицистом С. Н. Паркинсоном мере мистифицированности сознания большинства людей по отношению ко всей совокупности существующих структур власти; он пишет, что на самом деле «совет благородных мудрецов» существует лишь в воображении, и только «подросткам, учителям и авторам пособий по истории государственных учреждений продолжает казаться, что мир сравнительно разумен» [10].
И последнее из приводимых Фроммом объяснений, которое существует «помимо объяснений фатальной пассивности человека в вопросах жизни и смерти» и которому он придает, по всей вероятности, определяющее значение, состоит в том, что никакими альтернативными моделями корпоративного капитализма, социал-демократического или советского социализма или технократического «фашизма с улыбающимся лицом» мы в настоящее время не располагаем [14].
В конце книги «Иметь или быть?» он приводит собственную альтернативную модель «нового объединенного человечества, живущего в братстве и мире, свободного от экономической детерминации, от войн и классовой борьбы», но сам же относится к ней как к утопии и не видит иного выхода, кроме как «притягательной силе новых идей», что вряд ли можно расценивать как действительный выход, - скорее, это похоже на последнюю надежду обреченного.
Наверное, не со всеми положениями концепции Э. Фромма можно сегодня согласиться, однако некоторые выводы в результате ее анализа сделать можно.