Социалистическое государственное устройство и неограниченная партийная власть оказывали содействие принятию некомпетентных волевых решений из ряда экологически опасных проектов, гигантомании, тотальной милитаризации экономики и, как следствие, отсутствия средств для решения экологических и социальных проблем развития. За характером и масштабами исследования в украинской историографии чернобыльская проблематика, как проявление тенденции с глобальными последствиями, принадлежит к числу “белых пятен”.
Она стала социально-экологической границей политики псевдотехнокритического развития, тоталитарного советского общества, знаковым для человечества символом тысячелетия, которое прошло, социально-экологическим рубиконом перейти который планетарной цивилизации не дан. Общество и до сих пор имеет лишь приблизительное представление про фактическую радиационную ситуацию, масштабы загрязнения площадей и ресурсов.
“Десятилетия административного диктата привели к ухудшению, деформированию структуры украинской экономики. Авария на ЧАЭС есть следствием не только кричащей безответственности, а и притупления ощущения опасности, заложенной в этой самоедской структуре”, – подчеркивал президент Украины Л.Д. Кучма. Техногенная нагрузка на окружающую среду превышает сейчас максимально допустимые границы в 10-15 раз. Чернобыль, об угрозе которого постоянно и постоянно и не раз предупреждала украинская наука, стал катастрофическим, но не единым напоминанием о масштабах и возможных последствиях этой угрозы. За последние 25-35 лет количество технологически опасных явлений техногенного характера увеличилась в Украине в 3-5 раз.
Развитие аварии
Взрыв на АЭС произошел в 1 час 23 минуты. В 3:25 мин. начальник штаба ГО Чернобыльской атомной электростанции С. Воробьёв доложил дежурному штаба ГО Киевской области об аварии. О её характере и масштабах сообщено не было.
По словам С. Воробьёва, других очевидцев и непосредственных участников событий на АЭС, происходило следующее.
Прибыв на станцию около 2 часов 25 мин., начальник штаба ГО АЭС по указанию директора Брюханова открыл убежище, куда стал собираться руководящий состав. Как выяснилось в дальнейшем, помещение было прекрасным местом для размещения органов управления, осуществления непосредственного руководства по ликвидации последствий аварии. К сожалению, другое такое же убежище использовалось по прямому назначению из-за недостатков в его содержании оказалось невозможным. А ведь ещё осенью 1985 г. Штаб Гражданской Обороны СССР в ходе проверки указал руководству станции на серьёзные недоработки в оборудовании этого убежища. Устранить их не удосужились, произошедший взрыв, привел к пожару, совместными силами огнеборцев атомной станции и пожарных других подразделений пожар ликвидирован. Радиоционная обстановка на АЭС и в г. Припяти опасности не представляет. Затем были определены задачи прибывшей группы работников штаба гражданской обороны области: уточнить радиационную обстановку на месте аварии и др. По сути дела, это явилось началом ведения разведки силами ГО и вообще разведки в районе АЭС.
Первые измерения проводились дозиметрическими приборами, которые по своим пределам измерений не могли дать полной объективной информации об уровнях ионизирующего излечения.
Поэтому требовалось срочно достать другие приборы и выяснить реальную угрозу. Кроме того, в таких условиях, помимо общих, необходимы были и индивидуальные замеры, т. е. каждый из работников, находящийся в опасной зоне, обязан иметь личный прибор. Они бывают разные. Одни прикалываются к одежде, другие - прикрепляются к карману, как авторучка. Такой «карандаш» имеет небольшое окошечко, глядя в которое можно сразу узнать полученную дозу облучения. Такие дозиметры на станции имелись, но находились под замком и, кроме того, не были подготовлены к работе.
Директор станции, не смотря на то, что в его подчинении находилась специальная служба дозиметрического контроля, всё-таки поручил составить отчет об уровнях радиации не ей. Это сделал секретарь парткома, который находился рядом с директором.
Информация, представленная дозиметром АЭС, носила сравнительно спокойный характер. Её давали на основании измерений маломощных приборов. Так был подготовлен документ, из которого следовало, что уровни радиации действительно повышены, но не до такой степени, чтобы объявить общую тревогу, проводить какие-то массовые предупредительные мероприятия.
Чтобы проверить всё на месте, в район 4-го энергоблока направили специалистов. Но, побывав там, они не доложили, что реактор разрушен. Вместе с тем от других людей поступали и тревожные сообщения. Например, сведения о реакторном графите, найденном на территории энергоблока. Десятки людей уже поступили в медсанчасть.
В общем, оснований для того, чтобы серьезно встревожиться, было достаточно, но должных выводов сделано не было.
Отсюда следовали и практические действия. В результате с территории станции были выведены далеко не все люди, без которых вполне можно было обойтись. Для тех же, кто все-таки требовался на своём рабочем месте, не определили графика пребывания в опасных условиях. Не было сделано и предупреждение об опасности, чтобы утром люди не шли на работу на объекты в районе ЧАЭС. Обстановка требовала введения целого ряда ограничений как на самой АЭС, так и в городе. Но ничего этого не сделали. Утром, как всегда на станцию приехала очередная вахта. И всех пропустили на свои рабочие места.
На тот факт, что реактор разрушен, указывали многие обстоятельства. Скажем, интенсивное свечение над аппаратом и высокая температура вокруг него. Кроме того, работникам попадались разбросанные на территории АЭС блоки графита. Были и иные доказательства. Кое-кто утром даже рассмотрел повреждённый реактор из бинокля.
Следовательно, говорить о том, что определить истинную картину аварии не представлялось возможным, нелепо. Другое дело, что эта авария случилась впервые за всю историю атомной энергетики. Поэтому в её возможность не верили, последствий случившегося практически никто не представлял. И всё-таки руководители ЧАЭС явно уходили от той информации, которая говорила о серьёзности положения дел.
Руководители города решили не пугать народ, никаких экстренных объявлений по радио не делать. Правда, определённые меры безопасности всё-таки приняли. Город начали мыть поливной машиной. С улицы убрали некоторые торговые точки. Детям в школе выдали йодистые препараты. Не очень организованно, но с обеда их получало уже и население.
Некоторые горожане, кто больше, кто меньше, уже знали о случившемся. Определённая тревога у людей, конечно, была, но абсолютно отсутствовали признаки паники.
На территории ЧАЭС и в некоторых других местах действительно необходимо было принятие крайних мер для обеспечения безопасности людей. Но в самом городе Припять радиационная обстановка объективно ещё не требовала немедленной эвакуации.
Что касалось самостоятельного выезда за город, то здесь людей подстерегала явная опасность. На некоторых, подходящих к городу дорогах, в части ближайшего к городу леса, в районе железнодорожной станции имелись радиоактивные пятна, действительно опасные для жизни человека. Вот почему любые самостоятельные передвижения из города были недопустимы.
26 апреля трудно было ещё делать какие-то серьезные выводы. Радиационная обстановка, поведение развалившегося реактора, характер и интенсивность его выбросов только-только изучались.
Ситуация, если за сто км. от Киева относить взрыв на АЄС, а правительство Украинской республики своевременно не известили об опасности радиационного облучения населения, кажется абсурдной и недопустимой в любом цивилизованном государстве. Тем не менее, в Украине происходило именно так. Хроника получения информации выглядела таким образом: 26 апреля 1986 г. - Председатель Совета Министерств СССР М. Рижков позвонит к Председателю Совета Министров Украины О. Ляшку в 2-й часу 40 минут на Чернобыльской станции. Это было первое сообщение на правительственному уровне про катастрофу на ЧАЭС.
26 апреля был исходный день. Утром членов правительства Украины созвали на срочное заседание. Никто из членов не знал истинно, что же произошло не ЧАЭС. Говорили о пожаре, который на восьмой час утра ликвидировали подразделы пожарной охраны. Обеспокоенность, вопреки отсутствию надлежащей информации, все-таки заставила употребить первых предупредительных мер. К Припяти направили полк гражданской обороны, подразделы МВД и КГБ, курсантов учебных заведений милиции Киева. Но все службы действовали "наугад", ведь информации о размерах аварии и опасности для окружающей среды в первый день после катастрофы в Киеве не было. Директор станции В. Брюхаов, в соответствии с предписанием, сообщил о нештатной ситуации очередного Министерства энергетики СССР, который и позвонил по телефону М. Рижкову. Вся информация на ЧАЭС и дальше поступала в Москву.