Отъ этого мифическаго родоначальника химии перейдемъ къ простымъ смертнымъ, въ действительномъ существовании которыхъ можно не сомневаться, именно, къ греческимъ философамъ. Эти маститые мудрецы сумели сделать кое-какие ценные вклады въ сокровищницу точныхъ наукъ.
Все мы знаемъ, что древние принимали четыре элемента, изъ которыхъ произошло все сущее— огонь, воздухъ, воду и землю; индуссюе философы принимали еще пятый Элементъ, нечто въроде теперешняго эфира. Но учение о четырехъ элементахъ было разработано Эмпедокломъ, жившимъ въ V веке до Р. Хр. А еще до него за двъсти лътъ уже делались попытки объяснений происхождешя видимого Mipa. Такъ, знаменитый Фалесъ училъ, что все, что мы видимъ, восприняло начало изъ воды; она обладаетъ способностью сгущаться, и тогда изъ неё порождается земля, или разряжаться— и тогда она даетъ начало воздуху. На смену этому Фалесову учению явилось учеше Анаксимена, ставившее въ основу миротворения воздухъ; онъ, то сгущается, то разряжается, и даетъ начало всъмъ видамъ вещества. Гераклитъ основнымъ началомъ считалъ огонь и училъ, что все сущее можетъ обратиться въ огонь, и, наоборотъ, огонь можетъ превратиться во все прочее.
Мы обязаны отметить эту попытку дрейнихъ мудрецовъ привести всъ тъла къ одному исходному началу, потому что она совпадаетъ съ тенденциею, господствующею и въ наше время въ физической наукъ; человъческий умъ мечтаетъ объ этой праматерии, о первоначальномъ веществъ, которое дало начало всему разнообразию материальной вселенной. Наше время только колеблется между материей и энергией, веществомъ и силой. Что-то, какое-то изъ этихъ двухъ началь, должно было послужить исходною точкою миротворения.
Едва ли не самый крупный вкладъ въ историю точныхъ наукъ совершилъ Демокритъ, жившж въ V веке до Р. Хр. Онъ, кажется, первый усомнился въ «элементахъ», т. е. въ томъ, что вода, воздухъ, земля— простые тела, и училъ, что это вещества сложные, состоящия сами изъ чего-то болъе простого. Но особенно важно и существенно было то, что онъ остановился мыслью на делимости вещества; онъ отринулъ способность вещества делиться до безконечности; онъ положилъ предать этой делимости, мельчайшую, неделимую частицу материи и назвалъ ее атомомъ. Это былъ сущий творецъ атомистической теории. Онъ принималъ, что атомы вещественно одинаковы и отличаются лишь по виду и размеру; они постоянно движутся, и все, что совершается въ мире, сводится къ движенно, перемещению, отпадению и присоединению атомовъ. Последующие философы, однако, не удовлетворялись единствомъ вещества и охотно принимали взгляды Эмпедокла, проповедывавшаго учение о четырехъ элементахъ— огне, воде, воздухе и земле. Это учение подхватилъ и разработалъ знаменитый Аристотель. Сочетаниемъ эле-ментовъ, училъ онъ, обусловливается все разнообразие видимаго намии Mipa… Онъ, однако, принималъ единство вещества, и этимъ какъ будто бы примыкалъ къ Демокриту. Не довольствуясь четырьмя элементами, съ помощью которыхъ ему казалось труднымъ объяснить все миротворенie, онъ принялъ еще нечто въ роде пятого элемента индусскихъ философовъ, эфира; онъ и пустилъ въ ходъ это слово. Онъ училъ, что эфиръ наполняетъ все видимое пространство и что главная его роль состоитъ въ томъ, чтобы оживлять, направлять деятельность техъ, другихъ, четырехъ элементовъ. О влиянии Аристотеля, не только на современниковъ, но и на все умственное движение средневековой Европы, нечего и распространяться; это общеизвестно.
Периодъ времени отъ Аристотеля (IV в. до Р. X.) до III в. по Р. X. не отличился ничъмъ выдающимся, что относилось бы до нашего предмета. Но въ III въкъ нашей эры основалась и быстро вошла въ цветущее состояние такъ называемая Александрийская философская школа, которая оставила глубокие слъды въ алхимии. Основателемъ ея былъ Аммоний Саккасъ, а его ближайшими последователями Порфиръ, Ямвлихъ, Плотинъ, Лонгинъ.
Главною задачею философовъ Александрийской школы было примирение Аристотеля съ Платономъ; ихъ и называютъ новоплатониками. Но рядомъ съ этимъ они широко проповъдывали мистицизмъ. Такъ, по Плотину, цель философии состоитъ въ непосредственномъ слиянии души человеческой съ сущностью божества; онъ называлъ это слияние эносисомъ или аплосисомъ (единение, упрощеже) и училъ, что человъкъ можетъ достигнуть этого состояния путемъ созерцания и экстаза; онъ уверяетъ, что ему не одинъ разъ удавалось самолично видъть Бога лицомъ къ лицу. Ямвлихъ, учение котораго еще болъе проникнуто мистицизмомъ, прямо проповъдывалъ магию, давалъ наставлежя о томъ, какъ входить въ сношежя съ божествами и съ демонами; уверялъ, что самъ творилъ чудеса.
Казалось бы, что общего можетъ быть между химией (хотя бы и въ её зачаточномъ видъ) и искусствомъ сношежя съ безплотными силами? А между тъмъ учение неоплатониковъ потому-то и возымело такое капитальное значение среди алхимиковъ, что оно учило колдовству. Въдь алхимикъ ставилъ передъ собою задачу невозможную и неосуществимую даже и для современного химика, и самая жалкая неудача была обычнымъ венцомъ его трудовъ и стараний. Онъ и сознавалъ свою немощность, и въровалъ, что если бы пособникомъ ему явился какой-нибудь могучий духъ, будь то хоть самъ нечистый, то его мечтания, силою этого пособника, мигомъ осуществились бы. Какъ же было ему не прилепиться къ учению, которое давало ему въ руки средства и способы войти въ сношение съ такими сотрудниками, въ особенности, если ему при этомъ улыбалась возможность подчинить ихъ своей воле, и заставить ихъ на себя работать?
Первые алхимические мечтания, кажется, и начались именно въ нъдрахъ Александрийской философской школы. Александрия была крупнъйшимъ умственнымъ центромъ Египта. Египтяне, между прочимъ, издавна научились выдълывать дешевые подражания золоту и драгоцъннымъ камнямъ. Вникнувъ въ учение новоплатониковъ, усмотрели въ немъ что-то, весьма поощряющее. Въ самомъ дълъ, мудрецы толковали объ единствъ материи; если эта идея върна, то следовательно, все материи сводятся къ одной материальной сущности, и разница между ними только въ высшихъ свойствахъ — цвътъ, тяжести; значитъ, если бы удалась попытка перелицовки этихъ внъшнихъ саойствъ, то и можно было бы превращать одинъ въ другой разные металлы, изъ дешевого металла, хотя бы свинца, дълать золото. Таково, можно думать, и было зарождение основной задачи алхимиковъ. Разрабатывая все дальше, все глубже эту мысль, люди направили свои мечтания сначала на добываже первобытнаго, первоначальнаго вещества, праматерии, изъ которой можно изготовить все, что заблагоразсудится, а затъмъ такого волшебнаго снадобья, которое представляло бы собою что-то въ роде универсальнаго бродила, закваски, способной превращать что угодно во что угодно. Вотъ это-то таинственное бродило и получило назваше философскаго камня или камня мудрости, камня мудрецовъ, великого эликсира, краснаго льва, и т. д. И люди, одержимые этимъ мечтательнымъ блужданиемъ ума, тратили подъ его побуждетемъ неимоверное количествосредствъ, времени, труда, энергии вплоть до XIX века, да, кажется, и теперь еще не вполне отказались отъ этой мечты.
Промежуток времени съ III-гo по Vlll векъ по Р. X. опять скуден движениемъ въ области химии. Наследниками первыхъ алхимиковъ явились на этотъ разъ арабы, высшие носители культуры начала среднихъ вековъ. Среди арабскихь ученыхъ VIII века яркою звездою воэсиялъ алхимикъ Абу-Муса-Джабиръ-аль-Куфи, известный въ средневековой литературе подъ именемъ Гебера. Его рукописные творения, драгоценные останки этой младенческой эпохи научной литературы, свидътельствуютъ, что знаменитому аравитянину было известно кое-что изъ области металлургии, химии, медицины. Онъ, напр., описываетъ плавильные печи, способы перегонки жидкостей, знаетъ приемы отделения золота отъ серебра, серебра отъ свинца; ему знакомы ртуть и её соединетя — сулема и красная окись; онъ зналъ ляписъ (азотносеребряную соль), нашатырь, купоросы—мевдный и желъзный,поташъ, соду; онъвладелъ секретомъ превращетя раствора содывъ растворъ едкаго натра, посредствомъ обожженной извести; онъ умелъ растворять съру въ едкихъ щелочахъ и осаждать ее изъ этого раствора кислотами; онъ зналъ какъ приготовлять сърнистую мъдь и киноварь, т. е. сърнистую ртуть; онъ получалъ дымящуюся сърную кислоту посредствомъ накаливажя квасцовъ; онъ зналъ, что при перегонке селитры съ серною кислотою получается азотная кислота и что эта последняя въ смъси съ нашатыремъ даетъ царскую водку, жидкость. которая была такъ названа потому, что въ ней таетъ золото.
Мы нарочно привели здесь этотъ, почти полный, перечень всехъ фактовъ и наблюдений, которые были въ распоряжении химиковъ начала среднихъ вековъ, для того, чтобы читатели, знакомые хоть отчасти съ современною химиею, могли судить о бездне, разделяющей алхимию отъ химии въ этомъ смысле, т. е. со стороны размеровъ запаса фактическаго материала. Ведь все, что зналъ Геберъ, можно выучить, «вызубрить», въ одинъ день, тогда какъ современную химию всю, во всемъ её объеме выучить, всю удержать въ голове, прямо невозможно, уже просто потому, что теперь она каждый месяцъ накопляетъ столько новаго фактическая материала, сколько его содержалось во всехъ Геберовскихъ сочинешяхъ, купно взятыхъ. А между темъ этотъ убогий запасъ познаний держался сотни летъ, почти не раздвигаясь въ ширь; новые факты пристегивались къ нему одинъ за однимъ, разделенные часто большими промежутками времени. Геберъ охотно вдавался и въ чисто теоретически разсуждежя. Онъ былъ поклонникъ Аристотеля, т. е. сторонник единства вещества и тщился доказать, что все металлы состоять изъ двухъ основныхъ началъ- ртути и серы; вдумываясь въ темный стиль Гебера, можно догадаться, что подъ ртутью он подразумевал не то, что теперешняя наука видитъ в ней,а как бы совокупность свойств металла: блеск, ковкость, тягучесть; при накаливании металлы сгорают, превращаясь в землистое вещество, и символомъ этого свойства, горючести, Геберъ избралъ съру. Нельзя сказать, чтобъ это положеше блистало удобопонятностью, но такъ приходится понимать разсуждешя Гебера.