Писатель останавливается именно на этих эпизодах, соединяя девственную красоту альпийских лугов или Динарских гор и непорочную чистую детскую душу, распахнутую навстречу чарующей красоте мира, когда «благодать в природе, благодать в душе» [5, с. 102], которая — увы! — теряется взрослым человеком. Зачастую с возрастом отошедшим от Господа, устремившим все свои силы на достижение ничтожных и мелких, земных, материальных благ. В финалах каждой из трех частей рассказа слышна горькая печаль по ушедшей поре беззаботного счастья. «Где вы, безмятежные, радостные дни моего счастливого детства?» [5, с. 102], — с тоской и болью звучат финальные аккорды рассказа.
Но автор не дает унывать своему читателю. За выступающим на передний план отчаянием мы слышим уже голос писателя-проповедника, учащего нас не забывать благодарить Того, Кто дает нам все блага: «Бог дарил мне мгновения настоящего счастья» [5, с. 90], — таков итог первой части этой маленькой трилогии. Философские размышления уже взрослого человека о мимолетности человеческого счастья, введенные отцом Саввой в текст, обращают читателя к вопросу об ответственности за собственную жизнь, которую он получил как дар и растрачивает не по назначению.
Несколько особняком стоят произведения священника Ярослава Шипова. Следует отметить, что рассматриваемые рассказы в наиболее полном сборнике (2012 г.) писатель располагает рядом, что дает основание выделить их в своеобразный цикл. Эти «детские» рассказы подводят читателя к осознанию глубоких духовно-нравственных жизненных явлений.
В выбранных для анализа текстах повествование ведется от первого и от третьего лица. Все происходящее с героем-ребенком читатель видит одновременно и изнутри, уже претворенным в сознании взрослого человека, дающего оценку давно минувшим происшествиям и переживаниям.
Важную роль играют финалы. Через реплики героев или лаконичные, кажущиеся невзначай брошенными фразы автор-повествователь раскрывает смысл того, что каждым человеком познается ценой нелегких испытаний.
За простыми сюжетами и эпизодами скрыт глубокий подтекст, религиозно-философские основания, сопровождающие взросление человека. Вводя в канву сюжета реальные или имитированные повествователем автобиографические элементы, писатель показывает нравственные тупики и озарения своих героев, драматические узлы становления их личности.
По такому принципу выстроен рассказ «Должник». Главную сюжетную линию составляет небольшой период детства Петьки Скряб- нева, самого обыкновенного мальчишки-подростка. Но сочетание его имени и отчества (Петр Андреевич) наводит читателя на сопоставление с известным героем А.С. Пушкина в «Капитанской дочке». Не сразу становятся доступными пониманию раздумья над прожитой жизнью уже немолодого, пятидесятилетнего героя, мучительный поиск ответа на вопрос: «Но я ведь за это кому-то должен?» [10, с. 455]. Здесь автор подвел героя к моменту, который подробно осветил в своих творениях св. Иоанн Златоуст, — «Хотя б «спасибо» сказать» [10, с. 455]. Но кому сказать это драгоценное «спасибо», писатель оставляет догадаться читателю.
В рассказе «Первые послевоенные», описывая трагическую ситуацию, окончившуюся смертью детей в пионерском лагере, отец Ярослав зашифровал подоплеку событий в финале. На фоне внешней красоты нового лагеря автор отмечает ее искусственность: «все как на единообразных картинках» [10, с. 461]. Эта фраза становится ключом к пониманию заключительной реплики уже повзрослевшего героя-пове- ствователя: «Нас переполняло счастье, и казалось, что так будет всегда ...» [10, с. 461]. Со свойственной ему сдержанностью писатель передал горечь от осознания фальши идеалов, искренно увлекавших детское воображение. К этому идеологическому жесту примешивается грусть о невозможности вернуть светлую, чистую пору: во все времена и при всех режимах детские сердца открыты навстречу прекрасному, не догадываясь о той тяжести, которая со временем будет давить на них неодолимой болью.
Лаконичный стиль рассказов дает писателю возможность четко, скупо, вместе с тем точно охарактеризовать действующие лица. Через выразительную деталь художник передает способность детей увидеть такое, что в суетной погоне за земными благами теряют взрослые. В эпизодах с пулеметной лентой и ржавым стволом винтовки, которые малыш отыскал в местах, уже не раз проверенных старшими ребятами, автор обращает внимание на одно внешнее преимущество маленьких детей, они «ближе к земле» [10, с. 458]. К прямому смыслу фразы примешивается и переносный: истинная мудрость доступна детским чистым сердцам, про которые так красноречиво говорит Спаситель, благодаря Бога Отца: «Славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл то младенцам» [3, с. 47], (Мф., 11, 25), подчеркивая, что в этом благоволение Божие.
В рассказе «Туда и обратно» можно обнаружить символическое обобщение. Только что научившийся плавать Сережа Белов напоминает современное человечество, которое в большинстве своем, как маленький герой в Волге, плавает в потоке жизни «сначала по-собачьи, потом — нельзя сказать, чтобы брасом, но — похоже, и наконец — саженками» [10, с. 462]. Незамысловатый сюжет с переплыванием детьми Волги становится аллюзией на жизненные пути. За поведением мальчишек угадываются существенные черты нашего общества. Автор выделяет мелкие, но значимые детали, которые метко характеризуют юных героев, а затем невзначай распространяются и на все человечество. Для ребят этот заплыв становится своеобразной школой взросления, не случайно после столь трудного возвращения на спасительный берег писатель называет мальчика полным именем Сергей, так как от «Сережи» этот новый опыт его отдалил.
Развивая тему неслучайности человеческих судеб в потоке жизни, о.Ярослав останавливает взгляд на трагической гибели Юрки — одного из смельчаков, пустившихся в эту авантюру. Перед своей гибелью ребенок приносит своеобразное покаяние: «Я сегодня и без того уже мать обидел ...» [10, с. 464]. Это многоточие, так характерное для синтаксиса прозаика, призвано подчеркнуть нарушение одной из евангельских заповедей: «Бог заповедал: почитай отца и мать» [3, с. 66], (Мф., 15, 4). В нескольких словах освещается другая не менее важная тема — наказания. Маленькие пловцы на обратной дороге к дому рассуждают «о карах, которые могли их ждать на противоположном берегу» [10, с. 464] — за их непослушание. Писатель выбирает именно это слово — кара, ассоциативно проводя параллель с Божием наказанием, на которое человек сам себя обрекает, не желая жить по воле Божией, самовольно «уплывая», как делают это персонажи рассказа.
Необходимо остановиться еще на двух эпизодах. В первом рыбак пересекает путь пловцам и смотрит на них «пристально и серьезно» [10, с. 464], но молчит. Так Сам Господь встречается на жизненном пути каждого, и уже от человека зависит, станет ли он просить, примет ли Его благую помощь или лишит себя ее, воспользовавшись предоставленной ему свободой. Не менее важна вторая сцена. Спасительным маяком горят лампадки в церкви на кладбище, но в нее ребята так и не заходят (как и многие, заблудившиеся в этом жестоком мире, заглядывают в окна, удовлетворяясь лишь попутным любопытством).
Автор не идеализирует своего героя. Путь духовного становления непрост. Сергей Белов пытается прояснить скрытый смысл пережитого только спустя много-много лет. Стимулом к этому стала одна «бессмысленная» [10, с. 466] для маленького героя и окружающих его взрослых фраза незнакомого старика на похоронах Юрки: «Счастливый. Какие там у него грехи» [10, с. 466]. Именно эти два коротеньких предложения, запавшие в юную душу, становятся поводом для духовной работы ставшего взрослым героя.
Писатели-священники не только раскрывают чистые и непорочные сердца, но и заостряют сложные бытийные проблемы, ведущие к постижению истоков человеческих судеб, духовных оснований всех поступков и событий.
Важной особенностью поэтики произведений священнослужителей является тенденциозно заявленный проповеднический «уклон», который проступает весьма отчетливо в рассказах священника Владимира Чугунова и протоиерея Саввы Михалевича. Художественный стиль о. Ярослава Шипова отличается большей многозначностью, установкой на думающего читателя, которому предстоит пережить случившееся с героями как собственную жизненную драму, включить ее в собственный жизненный опыт и искать Истину самостоятельно. Здесь нечто большее, чем урок нравственного воспитания. В душе читателя пробуждается некая жажда поиска (сформулированная Пушкиным как «духовная жажда»), присущая героям и автору простых и на первый взгляд лишь нечаянно записанных житейских, по-своему занимательных историй.
Список литературы
Апостол. — Минск: Белорусская православная церковь, 2006. — С. 512.
Гржибкова Р. «Чтобы звук и краски вскричали смыслом»: мистерия детства А. Белого // Слово и образ в художественной литературе. — М., 2003. — С. 7.
Евангелие. — М.: Отчий дом, 2006. — С. 480.
Макарова Л.А. Воцерковленная Россия И.С. Шмелева. Малые жанры прозы. — М., 2012. — С. 142.
Михалевич Савва, протоиерей. Год на сельском приходе. — М.: Благо, 2004. — С. 160.
Феофан Затворник. Начертание христианского нравоучения. — М: Правило веры, 2005. — С. 688.
Флоренский П. Иконостас. — М.: Мир книги, 2007. — С. 464.
Чугунов Владимир, священник. Дыхание вечности. — Николо-Погост: НООФ «Родное пепелище», 2008. — С. 320.
Шиманский Г.И. Нравственное богословие. — Киев: Издательство имени святителя Льва, папы Римского, 2010. — С. 680.
Шипов Ярослав, священник. Первая молитва. — М.: Сретенский монастырь, 2011. — С. 624.