Проблема перевода Библии в переписке Августина и Иеронима
А. К. Сидоренко
Библия была и во многом остается духовным и культурообразующим фактором в жизни европейских народов. От того или иного понимания и интерпретации положений и постулатов, в ней содержащихся, часто зависело, в какие формы облечется мысль Европы, какими путями пойдет мировая цивилизация.
Сохранившаяся переписка блаженного Августина с блаженным Иеронимом, двумя ключевыми фигурами в истории европейской цивилизации, дает прекрасную возможность ощутить пульс и накал идеологических столкновений вокруг библейских положений и текстологических коллизий (Септуагинта и Масоретский текст). Их время было поворотным для судеб европейских народов; они и сами во многом определяли эти судьбы…
Знакомство с перепиской позволяет сделать вывод о том, что полемика двух великих мужей оказывается современной и полезной для мировоззренческого выбора человека XXI в. Она позволяет понять логику сохранения Септуагинты в восточно-православном духовном и культурном ареале, опирающуюся не на произвольный консерватизм, а на глубинное цивилизационное самоопределение, заложенное не только мыслителями Востока, но и Запада. В этом смысле Августин и Иероним — наши современники. Для нас важно то, что Августин отстаивал приоритет Септуагинты, того перевода Библии на греческий язык (3 в. до н. э.), который лег в основу восточно-православной духовной традиции и цивилизации. Наш славянский перевод Писания, выполненный братьями Кириллом и Мефодием, ориентирован именно на этот извод Библии. Его воздействие прослеживается во всей отечественной культуре.
Блаженный Августин и блаженный Иероним никогда не встречались друг с другом, хотя неоднократно высказывали горячее желание беседовать лично. Их общение ограничивалось перепиской, которая была непростым делом в то время, о чем свидетельствуют несколько пропавших писем и недоразумения с задержкой некоторых из них на несколько лет. Сохранилось 18 писем 1 из, несомненно, более обширной их переписки, протекавшей, с перерывом, между 395 и 419/420 гг. Переписка рассматривается нами лишь в заявленном аспекте.
Обмен письмами начинается письмом 28 [1] Августина Иерониму. Оно было написано в 394 или 395 г., но попало к адресату лишь 8 лет спустя [16, 930]. Однако вышло так, что оно циркулировало в Риме независимо от воли Августина, из-за чего потом случилась размолвка между двумя мужами, поскольку Иерониму сообщили, что Августин якобы выпустил в Риме какую-то книжку с критикой его переводов.
В этом письме Августин констатирует единство духовное, которое его связывает с Иеронимом, о чем свидетельствуют, во-первых, общение в едином духе, а во-вторых, слова Алипия, друга Августина, который был у Иеронима в Палестине и передал впечатления от их встречи и о том, что Иероним любит Августина (ep. 28, 1).
Далее Августин переходит к существу дела и говорит, что все ученое сообщество (studiosa societas) африканских церквей хотело бы, чтобы Иероним взялся за перевод толкований на Писание греческих отцов. Далее излагаются принципиальные положения на тот период, касающиеся перевода Библии. Очевидно, что Августин хочет направить переводческую энергию Иеронима в сторону от нового перевода Священного Писания вообще. Он предостерегает Иеронима от этого замысла, если только он не будет осуществлен так, как была переведена ранее Книга Иова с греческого языка, т. е. чтобы в примечаниях была бы видна разница между его переводом и текстом Септуагинты, который, как отмечает Августин, пользуется высочайшим авторитетом в Церкви 2 .
Августин полагает, что едва ли можно найти в еврейском тексте Писания что-нибудь такое, что бы избежало внимания и оценки столь компетентных знатоков языка, каковыми были прежде всего Семьдесят переводчиков, явивших редкое единодушие в своем деле. Однако, говорит он, его приводят в замешательство последующие после Семидесяти переводчиков с еврейского, которые, как передают, хотя и обладали компетенцией и познаниями в еврейском языке, тем не менее были часто друг с другом не согласны, так что явилась нужда после них еще что-то открывать и объяснять. Если их несогласие проистекало из некоторой темноты еврейского текста, то где гарантия, что и Иероним не споткнется в этих местах; если же там все ясно, тогда они не ошибались, и в чем же в таком случае смысл работы? (ep. 28, 2). Совершенно очевидным является то, что для Августина важна прежде всего Септуагинта, а не еврейский текст Священного писания. Эталоном же переводчиков для него выступают Семьдесят толковников.
В письме 67 [2], написанном, вероятно, в 402 г., Августин, в частности, свидетельствует свое глубокое уважение к Иерониму: «Если и можно что-либо где-либо в моих писаниях найти такого, в чем бы обнаружилось, что я думаю иначе, чем ты, то, полагаю, ты должен знать, а если знать не можешь, верить, что сказано это не против тебя, но так, как мне думалось» 3 .
Письмо 68 [3] Иеронима Августину (в переписке Иеронима 102) (402 г.) демонстрирует готовность обсуждать спорные вопросы, однако это отнюдь не предполагает того, чтобы сам Иероним вдруг оказался бы неправ. Он не воспринимает всерьез замечания Августина, расценивая их как проистекающие из свойственной молодым людям привычки нападать на авторитеты, каковым Иероним по праву себя считает (ep. 68, 2).
В письме 71 [2] Августина Иерониму, написанном около 403 г., выражается тревога по поводу нового перевода книги Иова, сделанного Иеронимом с еврейского языка. Прежний перевод этой же книги с греческого был сделан им с удивительной тщательностью, которая проявлялась в том, что там особыми знаками были помечены места и даже частицы, которые наличествуют в греческом и отсутствуют в еврейском тексте, и наоборот. Почему такая же тщательность не была проявлена и сейчас, спрашивает Августин? (ep. 71, 3).
На самом деле блаженный Иероним был здесь не виноват, потому что первый перевод книги Иова (ок. 390 г.) осуществлялся им с Септуагинты в Гекзаплах Оригена 4 , откуда и были перенесены все знаки, там находившиеся и указывавшие на добавление недостающих в Септуагинте мест, по сравнению с еврейским текстом, из более позднего перевода Ветхого завета Феодотиона 5 на греческий язык. Второй перевод этой же книги (ок. 393 г.), выполненный уже с еврейского языка, естественно, таких знаков не содержал [17, 324–325].
Во всяком случае, Августина смущает то, что по новому переводу будет сложно судить о разнице между Писанием, сохранившимся на греческом и на еврейском языках. Но Августин предъявляет более серьезные претензии: он считает, что вообще необходимо переводить Писания лишь с греческого языка, а именно Септуагинту, и это по нескольким причинам. Во-первых, если перевод Иеронима будет широко читаться во многих церквах, то это отдалит латинские церкви от греческих, и противоречие между двумя переводами сразу же будет очевидным, как только будет издан текст на греческом языке, который широко употребляется (ep. 71, 4). Далее, «если вдруг окажется, что кто-нибудь в переводе с еврейского обнаружит нечто непривычное и выдвинет обвинение в фальсификации, то едва ли можно будет добраться до еврейских свидетельств, дабы защитить пререкаемое» 6 . А если даже и это будет достигнуто, то кто потерпит осуждения столь многих латинских и греческих авторитетных отцов? К тому же даже и спрошенные, евреи могут ответить нечто противоположное тому, что думает Иероним, так что его присутствие всегда будет совершенно необходимым, а с другой стороны, кто может быть судьей между ними? (ep. 71, 4).
В качестве иллюстрации Августин приводит случай, произошедший в одном собрании верующих, где епископ читал повествование о пророке Ионе в интерпретации Иеронима, что вызвало бурную реакцию со стороны тех, кто привык веками к привычному чтению и пению (особенно греков). Когда же проконсультировались у евреев, то те ответили («по незнанию или по злобе»), что оба варианта можно найти в еврейских книгах; епископ же вынужден был вернуться к привычному чтению, дабы не потерять паству (ep. 71, 5). Августин делает такой вывод из этой истории: «…Нам очевидно, что в некоторых вещах и ты мог ошибаться; ты же посмотри, насколько сложной может быть ситуация, когда Писания не могут быть исправлены соотносимыми свидетельствами употребительных языков» 7 . Здесь речь идет о весьма важной проблеме того времени: ориентация на еврейский текст предполагала достаточное количество знающих этот язык людей, причем христиан. Между тем Иероним, оставаясь в этой области в одиночестве, и сам вынужден был прибегать к помощи посторонних помощников, чтобы выйти из затруднительных ситуаций в переводе. Во всяком случае, критерий коллегиальности при переводе для Августина немаловажен, в чем Септуагинта для него являла совсем иное качество, нежели новый перевод отдельного лица.
Заключает он это письмо похвалой нового перевода блаженным Иеронимом Евангелия с греческого языка, который почти во всех случаях не представляет проблем при соотнесении с «греческим Писанием» (scripturam Graecam) (ep. 71, 6). В связи с этим Августин вновь касается вопроса об источниках Священного Писания и просит Иеронима пояснить, почему во многих местах разнятся значения и смысл еврейских и греческих кодексов (Септуагинты)? (ep. 71, 6). По его мнению, далеко не маловажное значение имеет также то обстоятельство, что Септуагинта получила такое широкое распространение и употреблялась апостолами; да и Иероним свидетельствовал о ее достоинстве (ep. 71, 6). Поэтому назрела необходимость перевести именно Септуагинту на правильный латинский язык, потому что существующие версии латинского перевода столь неисправны, что его боятся даже цитировать в качестве богословского аргумента из опасения, что в греческом кодексе может быть по-иному (ep.71, 6). Итак, Августин в этом письме придерживается своей ясной позиции преимущества Септуагинты и необходимости нового латинского перевода, который в силах выполнить только Иероним. Этим он сослужил бы огромную службу Церкви. Ответ Иеронима на это письмо Августина не сохранился [16, 932].