С некоторой долей условности можно подразделить их на две группы. Первые обращены скорее к науке в ее истории, теории и практике, при этом они принимают теологию и науку как некоторые данности, чьи границы, состав, содержания достаточно ясны, а вот способ взаимопонимания и взаимодействия является проблемой. Сейчас существует достаточно много литературы, посвященной истории и философии науки. Сама возможность рассмотреть науку как проект, имеющий определенные подспудные основания и некоторую структуру, свидетельствует о частичном выходе современного сознания за пределы парадигмы нововременной науки. Более того, можно зафиксировать постепенную утрату веры людей во всемогущество науки и способность создать на ее основании удовлетворяющую всех метанаррацию. В результате происходит ослабление жестких критериев, позволяющих отличить научное высказывание от ненаучного. На этом фоне вполне понятна возросшая активность теологов, засидевшихся в окопах позиционной войны и с энтузиазмом пытающихся воспользоваться временным ослаблением «противника». Тут представлен целый спектр направлений, от химерического креационизма до перспектив участия теологии в выработке новой научной парадигмы[3].
Вторая группа мыслителей, относимая нами к стратегии адаптации, обращена скорее к теологии в ее философском и общекультурном контексте. Очень ярким примером здесь является попытка В.Н. Лосского отождествить ипостась и личность. Другим случаем подобного рода может послужить стремление Х.Яннарса сопрячь мысль Хайдеггера с Псевдодионисем, сблизив хайдеггеровский вызов бытия и отказ от метафизических структур с апофатическим богословием. Также уместно тут вспомнить владыку Антония Сурожского, столкнувшегося со вполне насущной задачей говорить о Христе людям, воспитанным в современной западной культуре. Популярность всех перечисленных авторов обусловлена как попытками модифицировать структуру теологии для прочтения ее в антропоцентричном сознании, так и употреблением лексики, которая была бы понятна слушателям и читателям, лексики, которая отсылала к смыслам, известным адресатам их сочинений.
Конечно, такая классификация достаточно условна, но маркеры влияния антропоцентрического сознания на церковной почве можно обнаружить повсюду, в частности, изучая православные журналы, Интернет-порталы, форумы. Даже если взять программу одной из самых представительных конференций – Рождественских чтений, можно убедиться в том, что главной темой их является именно человек и человеческий мир. Все увеличивается количество работ, посвященных «православной антропологии», «православной психологии», «православной психиатрии», «православной медицине», «православной педагогике».
Всеобщее потрясение метафизических основ, трансформация или даже исчезновение смысла основных метафизических концептов, оказали сильнейшее влияние на все области культуры, гуманитарного и естественно-научного знания. Избегает ли теология общей участи? В богословском сообществе мы часто хотим сделать вид, что ситуация стабильна и подконтрольна. Однако вместо серьезного продумывания вещей, которые встречаются в теологии прошлых веков, мы имеем многочисленные слова о словах, бесконечные перепевы мелодий, которые еще звучат, хотя причина звука уже исчезла. Мы можем обнаружить также и вполне академичное гуманитарное знание, которое как-то прикрыто вывеской теологии, но существует вполне самодостаточно и уютно в своей нише. При этом самый простой прямой вопрос о смысле какого-нибудь из основных богословских понятий, имеющих метафизическое происхождение, вызывает серьезнейшие трудности. Достаточно спросить современного образованного православного человека, прошедшего курс соответствующего теологического образования, что собственно такое есть «природа» человека? Вам обеспечены затруднения, смятения, попытки воспроизвести куски догматического богословия, но всякий раз скорее задействуются ресурсы памяти и вопрос о смысле понятий останется без ответа. Особую остроту такой ситуации придаст выплывающий постоянно концепт «личности», с которым пока что отождествляет себя большая часть людей. Поскольку все читали о том, что Христос спасает природу человека, и также все читали о том, что личность вроде бы природе противоположна, люди начинают беспокоиться, поскольку под вопросом оказывается как раз то, с чем они себя отождествляют.
В отличие от математики, в теологии от перемены мест слагаемых сумма меняется. Структура сознания, предполагающая по умолчанию человека в центре, – неизбежно создает другую речь о Боге. Несмотря на то, что нами зачастую используется привычный терминологический арсенал, и на это удержание привычной терминологии расходуются большие силы, от нас не могут укрыться другие смыслы, проникающие внутрь прежних терминов и структур. Перед нами встают вопросы, в чем-то сходные с вопросами III–IV века, эпохи воплощения евангельских смыслов в поле эллинской культуры, хотя эти ситуации совсем не тождественны. Есть много признаков выдыхания и опустошения прежних метафизических оснований. Быть может, мы входим в такую эпоху, когда прежние концепты просто перестают действовать. Это может вызывать головокружение и даже ужас, но мы верим, что Бог действовать не перестает. И вспоминаются слова Хайдеггера из его последнего интервью: «…теперь только Бог может нас спасти»[4].
Список литературы
[1] Коначева С.А. Бытие. Священное. Бог. - М.2010.- С.100-101
[2] Мы намеренно опускаем более детальное описание ситуаций модерна и постмодерна, поскольку при данном способе рассмотрения различия между ними не являются определяющими.
[3] Копейкин К. Научные и богословские эпистемологические парадигмы / Научные и богословские эпистемологические парадигмы. Историческая динамика и универсальные основания. – М., ББИ, 2009, - с.174.
[4] Данный текст представляет собой сокращенный вариант статьи, опубликованной в Вестнике ПСТГУ. Бурмистров М.Ю. Теология и конец метафизики/Вестник ПСТГУ. I.3(35). 2011, С.85-98