1 Добротолюбие. I. 257.
Он сам становится живым "орудием" Божиим, способным совершать столь удивительные для нас, но по существу столь "духовно-естественные" чудеса...
Понятно, что такая молитва является идеальным прообразом цельности и силы для всякой молитвы о земном, которая сама по себе всегда таит в себе некое зерно "отрешения". Именно на пути, приближающем "земную" молитву к "небесной", человек и проходит ряд ступеней, освобождающих его от обычных форм молитвы.
Первая ступень это оставление просьб. Человеку естественно и неизбежно просить у Бога помощи и благодати. Но всякому такому прошению, как бы ни было оно возвышенно по содержанию и свободно от себялюбия, – присущи все же две черты: домогательство благ и притязание на верное благоразумение. И вот, по мере очищения души и углубления в религиозное созерцание человек приобретает способность не домогаться ничего земного, принимать посылаемое, доверяться Божьему водительству – и не просит ни о чем, кроме духовной помощи и очищения; и далее он приобретает уверенность, что Божественное Провидение ведает благо и распределяет свои дары так, как человек к этому не способен. Вера родит доверие; доверие становится полным и абсолютным; и если человек просит еще о земном, то сам испытывает это, как своего рода малодушие.
Таково третье прошение молитвы Господней: "Да будет воля Твоя и на земле, как на небе" (Мтф. VI. 10). Такова молитва Исаака Сириянина: "По воле Твоей, Господи, да будет со мною!".1 Такова молитва Блаженного Августина: "Пошли, что повелишь, и повели, что захочешь" ("Da, quod jubes, et jube, quod vis"). К этому приближается молитва, приписываемая Сократу: "Владыка Зевс, даруй нам благо, даже без нашей просьбы, и не даруй нам зла даже по нашему прошению",2 и молитва Марка Аврелия: "Дай, что пожелаешь, и отыми, что пожелаешь".3 Лесков молится так: "Готово сердце мое, Боже, готово".4 Л.Н.Толстой слагает такую молитву: "Помоги мне. Господи, не переставая радоваться, исполнять в чистоте, смирении и любви волю Твою".5
1 Добротолюбие. II. 682.
2 Зелинский. Древняя Греческая Религия, стр. 101.
3 έαυτόν. Марк Аврелий, εί op. cit., X. 14.
4 "Захудалый род". Ч. 1, гл. 21.
5 Круг чтения. II. 324.
Молитва перестает "просить" – от уверенности в том, что Господу уже известно все, что человеку необходимо и спасительно; и еще в том, что и на молящегося распространяются лучи Божественного Провидения и любви. Вот почему первое и естественное обновление молитвы ведет к благодарности и радости. И только перестав просить о земном, отложив заботу и страх, человек освобождается внутренне для молитвы высшей духовности. Начинаются молитвы благоговения, преклонения, вопрошания, созерцания Бога в природе и в человеке; молитвы постижения, дивования, восторга; созерцание Божьего совершенства в Нем самом; молитвы покаяния, очищения, смирения, предания себя на волю Божию; молитвы любви, надежды и покоя.
Эти духовнейшие молитвы относятся уже ко второй ступени, на которой утрачиваются человеческие слова. Они утрачиваются сначала потому, что молящееся сердце начинает искать в своей глубине, среди "сокровенных, внутренних" слов ένδιάθετοι) – новых, еще неизреченных, неслыханных слов, вдохновенно (λόγοι точных и радостно разряжающих переполненное и пламенеющее сердце; ибо чистое сердце, по слову Антония Великого, не знает "ничего неудобопонятного", а слово его не знает ничего "неизглаголанного".1 Но постепенно молящийся замечает, что эта борьба за новые и точные, "плеротические" слова, даже удовлетворяя разум и "словесно-живущую" душу человека, растрачивают молитвенную энергию сердца.
Возникает религиозное ощущение, что Богу не нужно слов, ибо Он видит "сердце" и совершающееся в нем даже при безмолвии, и воспринимает огонь сердца непосредственно: "ибо Господь близь".2
Тогда начинается сведение словесного состава молитвы к малейшим размерам. Андрей Юродивый восклицал только: "Господи, Господи!" и обливался слезами. Макарий Великий знает и молчащую молитву, и "взывающую с воплем".3 Исаак Сириянин советует: "когда предстанешь в молитве пред Богом, сделайся в помысле своем как бы немотствующим младенцем".4 Ибо слова имеют в душе человека земное, чувственное значение. Каждое из них сопровождается целой свитой ассоциаций, образов, чувств, воспоминаний и страстей. Освободиться в молитве от слов есть способ погасить в себе слишком человеческое и опростать свое внутреннее пространство для божественного.
1 Добротолюбие. I. 83.
2 Феофан Затворник. Путь ко спасению. 240.
3 Добротолюбие. I. 215.
4 Там же, II. 682.
Именно с этим связана третья ступень восхождения – к неразвлеченной молитве, свободной от земных образов. Феофан Затворник пишет об этом так: "Когда приходит молитва с чувством, тогда никакого труда нет держать безобразность в молитве. Это дает разуметь, что безобразность в молитве есть настоящее дело, и что для достижения сего надо добиваться Молитвы сердечной", сходящей "из головы в сердце".1 Выражая этот совет философически, можно сказать, что в молитве надо сдерживать акт чувственно-земного воображения и предаваться акту чувства, и, прежде всего, акту нечувственной любви и возникающему из него акту нечувственного созерцания.2 Авва Исаия передает это словами: молитва не должна быть "расхищаема помыслами".3 Евагрий Монах поясняет, "когда ум во время молитвы не воображает ничего мирского, значит он окреп".4 Нил Синайский советует: "Подвизайся ум свой во время молитвы делать глухим и немым; и будешь тогда иметь возможность молиться, как должно";5 ибо "молитва есть отложение помышлений";6 и надо "простираться... к невещественной молитве".7
1 Письмо о личной молитве. См. П.Смирнов. Жизнь и учение Пресса. Феофана М. 1915. стр. 157.
2 Ср. у Марка Подвижника: "пребывай в сердце умом" (Добротолюбие. I. 534); "ум начал молиться из сердца" (там же. 546).
3 Добротолюбие. I. 463. Срв. у Ефрема Сир. II. 473.
4 Там же, 576.
5 Добротолюбие. II. 207.
6 Там же, 216.
7 Там же, 224.
Так слагается этот путь, возводящий человека через преодоление просьбы, слота и образа – к высшему парению сердца и сердечного созерцания. Антоний Великий советует: "когда молишься и вспоминаешь о Боге, будь как птица, легко и высоко парящая".1 Нил Синайский прибегает к тому же образу: "молитва постника – парящий ввысь орлий птенец".2 В этом парении и достигается "высшая" молитва, которая описывается в православной аскетике так.
Макарий Великий пишет: "Будучи восхищен молитвой, человек объемлется бесконечной глубиной того века и ощущает он такое неизреченное удовольствие, что всецело восторгается парящий и восхищенный ум его, и происходит в мыслях забвение об этом земном мудровании, потому что переполнены его помыслы и, как пленники, уводятся у него в беспредельное и непостижимое, почему в этот час бывает с человеком, что, по молитве его, вместе с молитвой отходит и душа".3 По-видимому, именно так отошел в вечность Преп. Серафим Саровский.
1 Добротолюбие. I. 96.
2 Там же, II. 230.
3 См. у И.В.Попова "Мистическое оправдание", стр. 47.
Иоанн Кассиан повествует: "Господь присных своих приводит... к той пламенной, весьма немногими дознанной или испытанной, даже, скажу, неизреченной молитве, которая, превосходя всякое человеческое понятие, не звуком голоса, не движением языка и произнесением каких-либо слов обозначается, и которую ум, излиянием небесного онаго света озаренный, не слабой человеческой речью воображает, но, собрав чувства, как бы из обильнейшего некоего источника изливает из себя неудержимо и неизреченно, некако исторгает прямо к Господу, то изъявляя в этот кратчайший момент времени, чего, в себя пришедши, не в силах бывает он ни словом изречь, ни проследить мысленно".1