Богословие диалога: «принцип персоны» архимандрита Софрония (Сахарова)
священник Георгий Завершинский
Монотонность и скука, характерные для нашей материалистической цивилизации, побуждают многих искать такие формы богословия, которые позволили бы им обрести абсолютную Основу, стоящую над всем относительным и преходящим. Мировая глобализация ведет к более активному проявлению индивидуализма в качестве альтернативного образа жизни, когда, отвечая на вызовы современного мира, человек как индивид ставит в центр существования свое персональное достоинство. В этом случае инаковость понимается как индивидуализм, а место подлинного диалога занимает замаскированный монолог. Разочаровываясь в общепринятых взглядах, человек в своей жизни жаждет личностных проявлений, которые обычно понимаются как относительные и, следовательно, не имеющие серьезного значения. Поэтому в западном обществе предметом религиозных поисков все в большей степени становится абсолютная и безличная Основа, а восточная религиозность, отвечающая подобным поискам, легко завладевает мышлением западного человека.
Оставаясь в рамках лишь психологического понимания, мы с легкостью можем придти к представлению об ограниченности и несовершенстве человеческой личности и отсюда сделать вывод о том, что «личностность» как принцип бытия неприменима к Абсолюту. Как следствие, можно даже предположить, что понятия абсолюта и личности являются взаимоисключающими, и обратиться к поиску «сверхличного принципа», «трансцендирующего все относительное»[1]. Если личность или ипостась отождествляется с ограниченным эмпирическим индивидом, человек может продвигаться в таком поиске все дальше и дальше. Предела для подобных поисков, фактически, не существует, что, как ни странно, вдохновляет многих продолжать их. При этом реальность отношений человека с Богом становится все более призрачной и, в конце концов, вообще выпадает из поля зрения человека, оставляя его в одиночестве безбожия.
Принцип личностности также «ускользает от любых определений», но он предполагает «потенциал для развития, для включения в себя полноты Божественного и человеческого бытия»[2]. Подлинный диалог основывается на ипостасном принципе, который является общим, как для Божественного, так и для человеческого бытия. Когда Я вступает в ипостасное отношение с Ты, в этом отношении всегда присутствует «вечное Ты», подтверждающее, что диалог действительно происходит на ипостасном уровне. И обратно, именно «вечное Ты» побуждает человеческое Я к поиску подлинного или ипостасного диалогического отношения Я-Ты. Эти экзистенциальные утверждения будет далее рассмотрены в свете богословского принципа персоны, сформулированного архимандритом Софронием (Сахаровым).
Свой жизненный путь и богословие отец Софроний всегда рассматривает в связи с близкими духовными отношениями со старцем Силуаном, равно как и со своим личным опытом богообщения. В контексте богословия диалога важно обратить особое внимание на тот подлинный диалог, который имеет место между старцем Силуаном и его духовным учеником отцом Софронием, когда они оба переживают присутствие «вечного Ты» подлинно персонального Бога.
Старец Силуан и его ученик жили во времена реальной угрозы самому существованию человека и чувствовали, что уберечь мир от хаоса и полного разрушения может только глубокая личная молитва за мир. Эта угроза в свое время подтолкнула религиозных мыслителей и философов прошлого века к переосмыслению гуманизма на основе личностного подхода. Многие из них, опираясь на свои религиозные традиции и убеждения, пытались уверить своих современников в том, что нет ничего более важного, чем человеческая личность, пребывающая в отношении к другой личности, которой придается не меньшее значение. Философы и богословы стремились извлечь уроки из недавней гуманитарной катастрофы Второй мировой войны. При этом не многие из них прожили жизнь так, как учили в своих писаниях. Яркий пример этого соответствия нам дают жизнь и богословие архимандрита Софрония (Сахарова).
Будучи обеспокоенным растущим влиянием восточного мистицизма, архимандрит Софроний предупреждал о том эгоцентрическом характере, который носит обезличивающая практика очищения ума от всего относительного и преходящего. Такая практика может привести «к усмотрению Божественного начала в самой природе человека», и, таким образом, к самообожению[3]. В этом случае человеческому Я приписывается своего рода «абсолютность», и тогда отношение Я к другому не требует подтверждения «вечного Ты» Бога. Отец Софроний пишет, что такая «абсолютность» представляет собой «ничто иное, как отражение Божественной Абсолютности в существах, сотворенных по образу Божию и переживающих то состояние мира, которое было характерно для человека до его появления в этом мире». Однако, будучи так или иначе отраженной, «абсолютность» уже перестает быть абсолютной. Поэтому в данном случае речь идет о естественном относительном, а не абсолютном, духе человека в его «сублимирующем порыве к Абсолюту». Отец Софроний утверждает, что, достигнутое таким образом, всякое состояние созерцания следует понимать скорее как самосозерцание, а не как созерцание Бога. «В этих условиях мы открываем для себя красоту сотворенного мира, а не Перво-Бытие. Во всем этом для человека нет спасения»[4].
В силу того положения, что человек сотворен «по образу и подобию Божию», следует искать форму или принцип, который бы относится и к Богу, и к человеку. Этот принцип, с одной стороны, должен исходить от Бога как Творца в соответствии с Его триединым бытием, представляющим собой совершенное общение любви, а с другой стороны, оставаться одним и тем же для всех людей. Однако путь, следуя которым дух человека вступает в Божественную вечность, различен для каждого из нас, что указывает на множественность тварного человечества и на его разнообразие в единстве образа. Аскетический отшельнический опыт и практика общинной монашеской жизни привели отца Софрония к тому, чтобы сформулировать принцип персоны как подлинный след вечности в тварном бытии человека. Именно этот принцип, заключенный в каждом человеке как образ Божий, изнутри, имплицитно побуждает людей пребывать друг с другом в общении любви.
Отец Софроний пишет, что душа обретает себя, прежде всего, когда она предстоит Богу лицом к лицу. «Персона рождается свыше, поэтому она уже не подчиняется законам природы, но превосходит земные границы и вторгается в иные сферы. Она не может быть описана. Она единственна и уникальна»[5]. Поскольку отец Софроний считал ипостась, или «персону», высшей основой бытия, он никогда не формулировал никакие другие определения личности. «Как принцип, определяющий все иные аспекты бытия, персона не подлежит никаким ограничениям, а, следовательно, и какому бы то ни было иному определению»[6]. Он представляет персону как активное откровение и предлагает своего рода «динамическое определение» человеческой личности, которое раскрывает ее в «способности к самопознанию и самоопределению», в «обладании творческой энергией» и в «даре познания не только сотворенного, но и Божественного мира»[7].
Главное богословское достижение отца Софрония заключается в его утверждении, что человек, являющийся образом Абсолюта, ипостасен, поскольку ипостасно Абсолютное Бытие. Его вера в Бога как духа и в ипостась как духовный образ бытия человека привела к осознанию, что, подобно тому, как Божественный Логос воспринял человеческую плоть, став видимым и познаваемым, человеческий дух также не бесформен и не абстрактен, но наделен возможностью самовыражения посредством собственного тела. Человеческая ипостась действительно существует, поскольку Воплощенный Христос ипостасно открыл, что Бог – это не иллюзорный плод человеческого воображения, созданный из страха перед неведомыми безличными сферами, а подлинная реальность. Божественный Дух объемлет все сущее и ипостасно сообщает эту же возможность человеку[8].
Способность человека к общению не претворяется в жизнь автоматически, сама по себе. Реализация ее потенциала возможна только в любви, которая представляет собой наиболее глубокое содержание личностного бытия, «самое возвышенное выражение его сущности». Личность актуализирует себя не через противопоставление, а через отношение любви. В этом даре любви заключается подобие Богу. «Личность как таковая является совершенством, превосходящим все остальные тварные совершенства. Радуясь открывшейся ему свободе, человек созерцает Божественный мир». Личность находится вне пределов научного или философского определения и, поэтому, непознаваема извне до тех пор, пока сама не откроет себя. «Поскольку Бог таинствен, то и в человеке есть потаенные глубины. Человек не является ни творцом бытия, ни его завершением. Альфа и Омега – это не человек, а Бог. Богоподобие человека заключается в образе его бытия. Подобие бытия – это именно то подобие, о котором говорит Писание»[9].
По сути, Откровение Триединого Бога состоит в раскрытии ипостасных отношений, которые характерны не только для внутритроичного бытия, но и вовне призваны стать характерными для человека. Бог приглашает человека к личному или ипостасному участию в Его Откровении. Диалог инициируют две взаимодействующих (di£) вещи (lÒgoi) – «мыслящий адресат мирового разума (lÒgoj) и причинный принцип побуждающего разума (lÒgoj)»[10]. Откровение Бога-Слова диалогично, то есть через ипостасное приглашение, представлено как в личностном, так в безличном творении. Сам «способ творения» таков, что он предполагает возможность распознавания личностного принципа как «побуждающего разума» и принятия этого принципа всем сердцем и без какого бы то ни было сомнения в том, что Бог – это именно Тот, Кто в вечности говорит «АЗ ЕСМЬ». Таким является истинное приглашение к диалогу тех, которые созданы способными произнести те же слова в подлинном диалоге с Богом. Однако возможен ли вообще такой диалог? И если – да, то каким образом? Архимандрит Софроний формулирует соответствующие вопросы несколько иначе: «Где подлинное Бытие, и где мираж нашего падшего воображения? Где воистину живая вечность, и где обманчивые притяжения нашего духа к сознаваемым нашим же умом идеям? Является ли принцип персоны-ипостаси ограничительным сам по себе, и следовательно – недостойным и неприложимым к Богу, или воистину именно сей принцип есть образ Живого Абсолюта: Я ЕСМЬ СЫЙ?»[11].