4. Диалектика мифа
Миф не есть выдумка, или фикция, не есть фактический вымысел. Разумеется, мифология есть выдумка если применить к ней точку зрения науки, да и то не всякой, но лишь той, которая характерна для узкого круга ученых новоевропейской истории последних двух – трех столетий.
А с точки зрения самого мифического сознания ни в каком случае нельзя сказать, что миф есть фикция и игра фантазии.
Миф не есть бытие идеальное. Это есть сама жизнь. Для мифического субъекта это есть подлинная жизнь и со всеми ее надеждами страхами, ожиданиями и отчаянием, со всей ее реальной повседневностью и чисто личной заинтересованностью. Миф не есть научное построение. Миф насыщен эмоциями и реальными жизненными переживаниями; он, например, олицетворяет, обоготворяет, чтит или ненавидит, злобствует.
Миф состоит из живых личностей, судьба которых освещена эмоционально; наука всегда превращает жизнь в формулы, давая вместо живых личностей их отвлеченные схемы и формулы. Поэтому необходимо надо считать, что уже на первобытной ступени своего развития наука не имеет ничего общего с мифологией.
Но если брать реальную науку, т.е. науку, реально творимую живыми людьми в определенную историческую эпоху, то такая наука всегда не только, сопровождается мифологией, но и реально питается ею, почерпая из нее свои исходные интуиции. Итак, наука, как таковая, ни с какой стороны не может разрушить мифа. Миф не есть метафизическое построение. Миф – это самое реальное и живое, самое непосредственное и даже чувственное бытие. Характеризуя миф как потустороннюю сказочную действительность, мы не вскрываем существа мифа, а лишь выражаем свое отношение к нему, т.е. характеризуем самих себя, а не миф. Пусть миф – сказка. Но это верно только тогда, если мы твердо запомним, что эта сказка есть реальное и даже чувственное бытие, осязаемое жизненное событие. Миф не есть ни схема, ни аллегория. Аллегория есть прежде всего некая выразительная форма выражения. Миф никогда не есть только схема или только аллегория, но всегда прежде всего символ, и, уже будучи символом, он может содержать в себе схематические, аллегорические и усложнено-символические слои. Миф не есть поэтическое произведение. Вопрос об отношении мифологии и поэзии весьма запутанный вопрос. Мифический и поэтический образ суть оба вместе виды выразительной формы вообще.
Нельзя сказать, что сущность поэзии заключается в изображении прекрасного или одухотворенного, т.е. нельзя сказать, что сущность поэзии заключается в тех или других особенностях ее предмета. Когда мы говорим, употребляя некритические понятия, что поэзия изображает прекрасное, то это вовсе не значит, что предмет ее действительно прекрасен. Всем известно, что предмет ее может быть и безобразен или мертв. Стало быть, поэтичен не самый предмет, к которому направлена поэзия, но способ его изображения, его понимания. Мифологический образ мифичен в меру своего оформления, т.е. в меру своего изображения, в меру понимания его с чужой стороны. Мифичен способ изображения вещи, а не сама вещь сама по себе.
Миф не есть личностная форма. Личность предполагает прежде всего самосознание, интеллигенцию. Личность этим именно и отличается от вещи. Поэтому отождествление ее с мифом оказывается совершенно несомненным.
Личность же есть всегда вещественная осуществленность интеллигенции символа. Личность есть факт. Она существует в истории. Она живет, борется, порождается, расцветает и умирает. Она есть всегда обязательно жизнь, а не чистое понятие.
Всякая живая личность есть так или иначе миф.
Миф не есть специально религиозное сознание. Сходство мифологии и религии заключается в том, что обе эти сферы суть сферы бытия личностного. Религия и мифология – обе живут самоутверждением личности.
В религии личность ищет утешения, оправдания, очищения и даже спасения. В мифе личность также старается проявиться, высказать себя, иметь какую-то свою историю. Религия есть всегда то или иное самоутверждение личности в вечности.
Миф как таковой, чистая мифичность как таковая – не должны быть принципиально религиозными. Так, религия всегда живет вопросами ( или точнее, мифами) о грехопадении, искуплении, спасении, грехе, оправдании, очищении и т.д. Может ли миф существовать без этих проблем? Конечно, сколько угодно. Религия пре вносит в миф только некое специфическое содержание, которое и делает его религиозным мифом, но самая структура мифа совершенно не зависит от того, будет ли она наполнена религиозным или иным содержанием. В мифе личность вовсе не живет обязательным религиозным самоутверждением в вечности. В ней отсутствует самый нерв религиозной жизни жажде спасения и искушения.
Миф не есть догмат, но история. Энергийное, смысловое или феноменальное, смысловое или феноменальное проявление и становление бытия личностного в мифе есть становление историческое. Догмат фиксирует смысловое, энергичное содержание религии. Миф не есть историческое событие как таковое. Легче всего понять историю как ряд фактов, причинно связанных между собою. Для понимания мифа дает чрезвычайно мало. История всегда есть история понятых или понимаемых фактов. В историческом процессе можно различать три слоя
Во-первых природно-вещественный слой. История есть действительно ряд каких-то фактов, причинно влияющих друг на друга. Кто-то воевал с кем-то, потом было разрушение страны, потом случилась еще тысяча разных фактов. Это – сырые материалы, которые при внесении в них каких-то совершенно новых точек зрения, могут стать историческими материалами.
Второй слой доставляет мифу его фактический материал и служит как бы ареной, где разыгрывается мифическая история. При его помощи мы можем увидеть миф, увидеть подлинно исторические факты.
Однако, в-третьих, исторический процесс завершается еще одним слоем. История есть некое становление сознания. Это диалектически необходимый слой исторического процесса. В истории мы находим не просто мертвые факты и не просто кем-то со стороны познаваемые и понимаемые факты. История есть еще история и само сознающих фактов. Она есть творчество сознательно – выразительных фактов, где отдельные вещи входят в общий процесс именно выражением своего самосознания и сознательного существования.
Миф есть чудо. Если взять христианскую мифологию, то творение мира есть величайшее чудо. Искушение – величайшее чудо, рождение, жизнь и смерть человека. – сплошное чудо, не говоря уже о такой мифологии, как мифология Богоматери, Воскресения, Страшного Суда и т.д. Спрашивается: что же такое является тогда чудом; если не – чуда вообще нет, если вся мировая и человеческая жизнь, со всеми ее мелочами и подробностями, есть сплошное чудо? Явно, что взгляд на чудо, как на вмешательство высших сил не выдерживает никакой критики.
Чудо есть явление социальное и историческое, законы же природы суть установки и явления механические. Закон природы ровно ничего не говорит об абсолютной реальности протикаемого явления.
Мифическая целесообразность, или чудо применима решительно к любой вещи, и можно говорить лишь о степенях чудесности, вернее – даже не о степенях чудесности, а о степенях и формах первозданиию блаженного личностного бытия и о применении их к эмпирически протекающим событиям. Можно сказать, что нет даже степеней чудесности, что все в одинаковой мере чудесно. На самом же деле совершенно ясно, что чудесность, как таковая, совершенно одинакова везде и что различен лишь ее объект.
Весь мир и все его составные моменты и все живое и все неживое, одинаково суть мира и одинаково суть чуда.
5. Логика мифа
Диалектическая структура мифа есть структура его смысла. Миф многосмыслен. Раскрытие его многосмыслия и обнаруживается как логика его смысла.
Историко-культурные стимулы – торговля войны, эволюция религиозных и моральных воззрений и прочие, о которых мифотворцы могли уже сами ничего не узнать, считаются решающими фактами для раскрытия и реконструирования мифа. В равной мере ценны для науки данные сравнительного языкознания.
Эпос, лирика и трагедия, одновременно или разновременно, разрабатывали и хранили как свое достояние – и в эпоху до Гомерову и в эпоху после Гомерову до самого заката античности все эти противоречия верований и образов.
Чудесный мир эллииской мифологии насквозь материален и чувствен. В нем все духовное, идеальное, ментальное. Логика чудесного серьезна, и мир чудесного трагичен, а не комичен. В нем даже образ Химеры трагичен. В этом мире даже птичье молоко было бы действительно молоком. В нем от взора Медузы действительно окаменевают, и золотая стрела, попав только в пяту героя, смертельна: что она стрела солнце бога Аполона. Но в логике чудесного есть и свои особые категории – категории мира вне времени ( но во времени), вне пространства ( но в пространстве). Однако эти чудесные явления подчинены своим законам. Это мир возможности невозможного, исполнения неисполнимого, осуществления не осуществимого, где основание и следствие связаны только одним законом – абсолютной свободой желания или творческой воли, которая является в нем необходимостью.
Какова же логика желания или творческой воли?
1. Для желания нет предела.
2. Для желания нет невозможного. Желание же в мифе сперва осуществляется, а затем уже следует возмездие.
Итак, логика чудесного в мифе как бы играет произвольно категориями временем, пространством, количеством, качеством, причинностью. Играя пространством и временем, чудесное по-своему произволу сжимает, растягивает или вовсе их снимает, не выходя при этом из предметной вещности мира. Пространство остается Эвклидовым, события протекают во времени, но сам чудесный акт или предмет в них не нуждается.