Почти все древние святыни Ферапонтова монастыря сохранились до наших дней. Сейчас большинство из них представлено в экспозиции Музея фресок Дионисия.
Вот уже на протяжении нескольких десятков лет в Ферапонтовом монастыре находится музей. За эти годы проделана большая работа по исследованию и сохранению памятников монастыря — прежде всего, ценнейшего ансамбля фресок Дионисия в соборе Рождества Богородицы. В храме поддерживается сейчас особый температурный и влажностный режим, препятствующий разрушению красочного слоя. Фрески Дионисия привлекают в Ферапонтов монастырь множество туристов и паломников из России н других стран мира.
Ситуация такова, что о возобновлении монашеской жизни в древней обители пока речи не идет. Поэтому гостю надо быть готовым к тому, что те святыни ее, которые сохранились до наших дней, представлены посетителям монастыря-музея в качестве выставочных экспонатов. Исключение составляют, пожалуй, лишь мощи ирп. Мартиниана, которые покоятся в церкви, на том же месте, что и прежде. Однако церковь-усыпальница при. Мартиниана также является музейным объектом, поэтому для посещения ее необходимо приобрести билет. Кроме того, подлинная рака преподобного «перекочевала» в музейную экспозицию, расположенную в трапезной палате. В церкви ее заменили простым деревянным ящиком вформе раки.
Обретение мощей преподобного Мартиниана произошло через тридцать лет после его кончины. Тогда, в 1512 году, в Ферапонтовом монастыре умер живший здесь на покое архиепископ Ростовский Иоасаф. Принимая во внимание знатность его происхождения, а также и то, что владыка был постриженником прп. Мартиниана.
Кроме мощей преподобного Мартиниана, в Ферапонтовом монастыре хранятся его подризник и фелонь. Изготовленные из простой материи, они ничем, кроме формы, не напоминают более поздних, богато украшенных, священнических облачений и дают наглядное представление о том, насколько прост и скромен был быт монастыря в его древнейшую эпоху. Подризник и фелонь преподобного представлены в экспозиции музея, расположенной в трапезной Благовещенской церкви. Там же присутствуют и многие другие предметы, связанные с историей Ферапонтовой обители, — иконы, документы, богослужебная и обиходная утварь. Среди ценнейших предметов — старинный антиминс из собора Рождества Богородицы и житийная икона прпп. Ферапонта и Мартиниана Белозерских (XVII в.)
Впрочем, некоторые святыни Ферапонтова монастыря избежали «музее-фикации». Речь идет, прежде всего, об афонском списке с иконы Божией Матери «Скоропослушница», сделанном в 1911 году. Сестры возобновленной обители особо чтили эту икону. Теперь она помещается в надвратной церкви, в левом ее приделе.
Другая «внемузейная» святыня — фелонь, в которой служил св. прав. Иоанн Кронштадтский во время своего приезда в монастырь. Она также находится в надвратной церкви. Отец Иоанн с большой любовью относился к леу-шинской игумений Таисии и благословлял многие ее начинания по созданию новых и возобновлению старых монастырей. Естественно, к сестрам Ферапонтова монастыря, которые поначалу почти все были «леушанками», он также питал самые теплые чувства. Когда в январе 1906 года здесь состоялся первый постриг, он писал «фера-понтовским матушкам»: «Приветствую с новопостриженными в мантию сестрами Ферапонтовской обители, послужившими как бы первым видимым началом ее восстановления и утверждения обители. Да пребудет она благополучна до скончания века в благочестии и довольстве».
Каменный остров с крестом на Бородаевском озере хорошо виден от стен Ферапонтова монастыря. Издалека трудно понять, что этот остров — рукотворный. Но это так. И сложил его не кто иной, как Патриарх Никон.
Шел второй год Никоновой ссылки в Ферапонтовом монастыре. Нельзя сказать, что за это время он обвыкся со своим положением, — его деятельная натура томилась в стенах ферапонтовских келий, а в душе то возгоралась, то вновь затухала надежда на возвращение если не в Москву, то в Новый Иерусалим. Но все-таки к местным условиям он как-то притерпелся и даже успел изучить окрестности. Особенно его заинтересовала отмель на Бородаевском озере, мимо которой он не раз проплывал на лодке.
Отмель эта показалась Никону удобной для постройки каменного острова, и он принялся за дело. Зачем же ссыльному Патриарху было затевать такое строительство? С одной стороны, ему, не привыкшему сидеть сложа руки, требовалось какое-то масштабное занятие, за которым можно было бы отвлечься от гнетущих мыслей. Кроме того, вполне вероятно, что каменный остров с крестом на нем мыслился Никоном как своего рода памятник. Известно, что именно в это время он «увлекся» установкой придорожных крестов, на которых некий искусный старец Иона вырезал следующую, всегда одну и ту же, надпись: «Животворящий Крест Христов поставил смиренный Никон, Божиею мило-стию Патриарх, будучи в заточении за слово Божие и за святую Церковь на Белеозере в Ферапонтовом монастыре в тюрьме». Такой же крест, по приказу Никона, был приготовлен для водружения на рукотворном острове.
И. Бриллиантов пишет, что опальный Первоиерарх «сам со своими монахами начал возить на плотах камни с берег и опускать их на дно в намеченном месте». Вскоре новый остров был готов. В сооружении острова Никон проявил себя опытным и талантливым «инженером-архитектором». Вполне возможно, что ему помогло знакомство с подобными сооружениями Соловецкого монастыря (вспомнить хотя бы известные Филипповские садки), где он начинал свой иноческий путь. Тот же Бриллиантов, между прочим, отмечает, что, подплывая к острову на лодке, «можно через прозрачную воду рассмотреть на дне озера гряду камней, которая тянется от острова к берегу». И далее высказывает такое предположение: «Не хотел ли Никон соединить свой островок с берегом каменной грядой по примеру подобных сооружений в Соловецком монастыре?»
Но не только со строительной точки зрения «островок» Никона представлял собой интересное сооружение. Это, помимо всего прочего, был остров-символ. Судите сами: напоминая своей формой корабль, остров сориентирован четко с запада на восток. Крест выступал как бы мачтой этой своеобразной каменной ладьи. Рядом с крестом должна была стоять келья «кормчего» — то есть Патриарха. Очевидно, Никон хотел превратить свой островок в скит, отходную пустынь. Но не успел. В 1676 году Патриарха перевели в Кирилпо-Белозерский монастырь, и он не довершил устройство своего озерного скита.
Такую надпись нашли после смерти сщмч. Арсения (Мациевича) на стене его последнего узилища. Мытарства же его по ссылкам и тюремным казематам начались с Ферапонтова монастыря.
Спустя почти сто лет после Патриарха Никона узником Ферапонтова монастыря оказался еще один выдающийся иерарх Церкви. То был митрополит Ростовский Арсений (Мациевич) (1697—1772), в 2000 году канонизированный как священному-ченик.
Родом из Польши (или, как говорили в середине XVIII века, из южной России), митрополит Арсений получал образование сначала во Львове, а затем в Киеве. По-видимому, здесь же, в Киеве, был он пострижен в монашество. Позднее, уже будучи иеромонахом, он жил в различных монастырях Малороссии, а в 1730 году отправился в Сибирь, проповедовать среди старообрядцев. В 1734—36 годах будущий архиерей участвовал во Второй Камчатской экспедиции, во время которой переболел цингой. Уже после этой экспедиции он подвергся первому аресту и был препровожден для допроса в Санкт-Петербург. Обвинение тогда оказалось ложным, и отца Арсения вскоре освободили. А с воцарением Елизаветы Петровны его участь совершенно переменилась. Он был назначен сначала митрополитом Тобольским и Сибирским, а затем возведен на одну из старейший русских кафедр — Ростовскую. Императрица питала к нему особое уважение и оставляла без последствий очень многие его «резкие выходки».
По отзывам современников, митрополит Арсений отличался вспыльчивым характером и часто «бывал крутенек» и скор на расправу. Так, сохранились сведения, что в 1753 году, будучи уже Ростовским митрополитом, он объезжал свою епархию и в одной из сельских церквей заметил пыль в алтаре. Результатом явилось распоряжение отослать священника этой церкви в монастырь «на вечное пребывание».
Особенное же негодование вызывала у митрополита Арсения деятельность Коллегии экономии, ведавшей делами по управлению церковными имениями и сбором с них казенных доходов. Идея не допустить разорения церковного имущества доводила митрополита подчас до весьма дерзновенных выпадов и пикировок с Синодом.
Когда же в начале 1760-х годов начала подготавливаться секуляризация церковных земель, митрополит Ростовский оказался одним из самых непримиримых ее противников. А. Карташев, видный историк Церкви, так писал об этом периоде в жизни митрополита: «Арсений был настолько ослеплен консервативностью своих понятий о церковном имуществе, что даже в инструкции „свыше", данной реформирующей Комиссии, не видел прямого указания на отнятие церковных имуществ и еще надеялся на какое-то иное решение».
Итогом яростных выступлений митрополита стало то, что 17 марта 1763 года он был арестован и привезен в Москву, где должен был предстать перед судом Синода. Усугубило тяжелое положение священномученика то, что Екатерина II уже давно заклеймила его про себя «фанатиком» и была настроена к нему чрезвычайно враждебно. В апреле Синод присудил митрополита к лишению архиерейского сана, расстрижению из монашества и светскому суду, который, как предполагалось, обречет его на смертную казнь за оскорбление «Ея Императорскаго Величества». Но Екатерина II, желая зарекомендовать себя милосердной государыней, постановила освободить престарелого митрополита от светского суда и не расстригать его из монахов. В итоге было решено сослать «монаха Арсения» {как прежде и «монаха Никона») в дальний — Ферапонтов — монастырь. Вообще, все обстоятельства снятия сана с митрополита Арсения очень напоминают события столетней давности. Как и Никону на суде, ему не дали в Крестовой палате Кремле, где происходила церемония снятия сана, сидячего места. Так же, как Никон в свое время обличал восточных патриархов, участвовавших в суде над ним, митрополит Арсений укорял своих собратьев-архиереев. Троим из них он при этом предрек печальную кончину. Все три пророчества сбылись.