Собираясь в мечеть, женщины надевали много дорогих украшений. На всякий случай. Если муж долго отсутствовал, не присылая вестей, или жестоко обращался с женой, она была вправе подать на него в суд, требуя наказания. Но нельзя и супруге забывать о своей зависимости. Ведь стоило мужу трижды произнести в мечети слово «таллак» (развожусь!), брак считался расторгнутым, и жена уходила к родителям, в чем стояла — то есть, со всеми своими драгоценностями. Женщины верили (и вряд ли часто ошибались), что чем больше будет на них золота и серебра, тем серьезней, задумается муж, прежде чем произнести роковое слово.
Когда-то рядом с Джума-Джами был небольшой источник, под которым прихожане омывали руки и ноги; из него можно было испить чистейшей воды. Сейчас на этом месте растут деревья. У восточного минарета поставлены памятники турецким генералам времен Крымской войны. Надо только суметь прочитать орнаменты на этих памятниках. Расцветший цветок означает вершину творческих возможностей, а надломленная веточка — гибель в расцвете лет. Изображение чалмы над могилой означает, чтопокойный при жизни совершил хадж в Мекку. Здесь же из поколения в поколение хоронили служителей мечети, а один обелиск (черный) поставлен условно, в честь первого президента Крыма Намана Челеби Джахана, убитого большевиками в Севастополе.
В 70-е годы в городе пропали защитные ограждения вокруг многих учреждений и культурных объектов, но остался забор вокруг мечети. Его охранительная функция подчеркивается символом — восьмиконечной звездой. Знак заимствован после прихода ислама в Персию и подавления зороастризма (восьмиконечные звезды носили на своих плащах поддерживаемые государством персидские маги — астрологи). Говорят, что если убрать забор с этими охраняющими знаками, мечеть потеряет защиту от энергетических ударов. Впрочем, жизнь показывает, что даже самый обыкновенный забор лучше все-таки не убирать.
Небесный свет проникает в мечеть сквозь окна, украшенные витражами разного цвета: теплые тона льются с юга, символизируя весну, когда зарождаются жизненные планы, и лето — время свершений. Холодные тона исходят с севера, напоминая о неизбежном часе подведения итогов. Пока ты молод, пока еще полон сил, сумей воплотить в жизнь благие дела, выполняя волю Аллаха! А потом, когда придет час, — закрой глаза и спокойно жди его суда.
Я молюсь не в сторону Каабы
(школа-медресе)
Неподалеку от ханской мечети находилась школа-медресе, где мальчики обучались грамоте. Здесь учился Ашык Омер (1621— 1707) — известный поэт, паломник и путешественник, про которого литературоведы говорят, что был он «Есениным средневековья». Само слово «ашык» по-арабски означает «влюбленный». Родился Ашык в Гёзлёве, в семье скорняка. Он был единственным сыном, его любили, о нем заботились. Когда пришло время, родители отправили сына в школу.
Дальнейшие факты судьбы поэта неразделимо переплелись с легендой. Она гласит, что мальчик учился плохо, над ним смеялись товарищи, его ругали учителя. И так устал он, что однажды пошел на кладбище и стал призывать ангела смерти Израила, чтобы тот прекратил его никчемную жизнь. Долго молился мальчик, а потом, утомленный, уснул. Во сне явилась к нему с небес прекрасная гурия и вручила музыкальный инструмент — саз. Она сказала, что молитва услышана Аллахом, что суждено Ашыку отныне быть первым среди избранных — сочинять стихи и песни, да так, словно «низать жемчуга мудрости»! Будет он скитаться по белу свету и петь для людей о жизни и любви. На прощание небесная дева сказала: «Когда ты умрешь, Ашык, мы снова встретимся, уже не на земле, но в садах Фердевса, на небе. Там будет тебя ждать моя любовь».
Проснулся мальчик и, должно быть, горько пожалел, что это был всего лишь сон. И пошел на другой день в постылое медресе, уверенный, что и сегодня его ждут одни только понукания и насмешки. И вдруг... (о, как похожи сказки разных народов этим спасительным, чудесным «вдруг»!) — стал отвечать на самые сложные вопросы, да не как-нибудь, а в стихах. За одну ночь из своего божественного сна узнал он столько, сколько ведомо лишь выдающимся людям ислама — Светильникам Веры.
Ашык ушел из своего города и стал бродячим поэтом. Он пел свои стихи, иногда сочиненные экспромтом, и аккомпанировал себе на сазе. Помимо многих странствий, совершил поэт святое дело мусульманина — хадж в Мекку. В Гёзлёв он вернулся только к старости. Над его могилой возвели мечеть, чтобы правоверные ценители поэзии приходили к нему на поклонение, как к святому.
Давно нет той мечети, а могила, как полагают ученые, осталась на Карантинном мысу, возле нынешнего морского вокзала. Люди читают стихи Ашыка, поют песни о его любви к гурии — небесной деве, которая принесла будущему поэту дар Аллаха и потом дождалась его на небесах. Поют и не замечают того, за чем ревниво следило мусульманское духовенство. Или просто прощают поэту, ведь он Божий избранник, и Всевышний спросит с него строже, чем с простого человека, но — за инное...
В земной жизни сила любви, да и сила личности Ашыка таковы, что он бросает вызов даже религиозным общепринятым нормам. Как всякий мусульманин, пять раз в день совершает он молитву, но когда все бьют поклоны в сторону святой Каабы, что делает Ашык Омер? На это нам ответит его дерзкая стихотворная строка, всего лишь образ, но какой! «Я молюсь не в сторону Каабы — я поворачиваюсь к твоему лицу».
Произведения нашего знаменитого земляка, тюркоязычного барда, долгое время оставались недоступными. Только в 1894 году Исмаил Гаспринский издал книгу его стихов, а вторая вышла в свет еще почти сто лет спустя. Но и теперь они ждут своего переводчика, который должен, кроме обладания поэтическим мастерством и знания арабского и тюркского языков, подняться до философского осмысления мира. Чтобы понять всю глубину поэзии Ашыка Омера, надо изучить поэтов-суфистов Физулия, Руми, Саади и других, которые заметно повлияли на его творчество. Более того, надо постараться постичь сам суфизм (о кем мы расскажем позже). К примеру, некие высшие идеи передаются поэтом символически, через образы соловья и розы. Здесь опять слышится перекличка с Есениным. Помните? «Слышишь, розу кличет соловей...».
По-настоящему осмысленные стихи Ашыка Омера могут явить нам отголоски той восточной мудрости, которую так и не постиг пресыщенный цивилизацией Запад. А пока давайте, почитаем в готовом переводе то, что проще, что в равной мере подходит для любой страны, для любого времени:
Что-то с миром случилось: в нем нету покоя,
Благородство и честность пропали куда-то,
Справедливость исчезла — ведь время такое,
Что никто не жалеет ни друга, ни брата.
Все кичливыми стали, а чем тут гордиться,
Если в душах одна лишь жестокость таится?
Все к наживе и роскоши стали стремиться,
Забывая о сердце, — какая утрата!
Совершенство в нужде, а ничтожество в славе.
Торжествует любовь лишь в богатой оправе,
Но, Омер, ведь на Бога пенять мы не вправе,
Люди сами в несчастьях своих виноваты.
***
Кому-то смерть принять, кому-то жить
Так власть свою вершила ты, судьба.
В ту чашу, что пришлось мне осушить,
Любовь и хмель вложила ты, судьба.
Все потерял — богатства мне не впрок,
Закон любви, зачем ты так жесток?
С бедою сладишь — горе на порог,
Не зря меня страшила ты, судьба.
Ты разлучила с розой соловья, —
Подобно им в разлуке с милой я,
Вдали мой дом и родина моя, —
Жизнь оборвать решила ты, судьба.
Так я, Омер, с печалью говорю.
Без друга я один, в чужом краю,
Меня всего лишила ты, судьба,
Но никого за это не корю я.
Теперь, после посещения православного храма и мечети, хорошо бы пройти в городской сад над морем, отдохнуть среди деревьев, поразмышлять над тем, что увидели, о чем узнали. А летом лучше спуститься к воде, отплыть от берега. Море снимает лишние эмоции, переключает нас на мысли простые и вместе с тем глубокие (хоть сама бухта и мелкая).
Глядя с моря на эти купола и минареты, можно задуматься о единой природе всякой религии, о миролюбии, о терпимости истинно верующих ко всем, кто верует так же искренне, но по-другому, и молиться идет в другие храмы. Или считает себя вовсе непричастным к религии, а в молитвенные сооружения заходит просто как в музей. До чего же глубоко и порой безотчетно теплится в наших душах призрачный светоч веры! Бестактно звучат даже сами вопросы о том, верующий вы или нет. Вера — понятие личное, интимное, и вопросы о ней мы вправе задавать только самим себе...
Можно внимательно поглядеть под ноги и, еще находясь под впечатлением величия и безвременности Божьих храмов, обратить взгляд в прошлое. Интересно и, пожалуй, жутковато представить себе толпы, легионы людей, заходивших в это море так же, как мы, на этом месте. Кто был первым? Должно быть, кроманьонец или даже неандерталец, уставший после охоты и запыленный в степи. Так же ласково светило это солнышко, и дети неандертальца не меньше наших детей любили плавать и нырять, а потом копаться в горячем песке, подгребать его к себе, зарываться в него... Правда, оглядывались чаще: неспокойное было время. Сколько же людей оставляли следы на этом песке, если принять за аксиому, что наша цивилизация была первой, как учили в школе? А сколько поколений пройдет здесь после нас? Но еще лучше — ни о чем не думать на пляже, а просто отдыхать, как тот первый «курортник» с каменным топором, отдыхать душой и телом. Ведь завтра нам предстоят новые, тоже содержательные экскурсии, и мы должны успеть приготовиться к ним — надо просвежить голову, да и ногам дать передышку.