Религиозные верования восточных славян (стр. 4 из 4)

Наличие костей лошади и собаки в погребении не свидетельствует прямо о знатности (или богатстве) погребенного: в большинстве индоевропейских традиций эти животные могли не столько отмечать социальный статус, сколько выполнять культовую функцию – служить проводником умершего на тот свет. В частности, в балтославянской традиции конь связан с божеством загробного мира и «скотьим богом» Велесом – Велсом (Вялнясом). Впрочем, тот же Велес является и богом богатства, воплощением которого служит скот. Итак, соотношение бедность/богатство в обрядовой сфере не равнозначно этому же соотношению в сфере социальной.

Малая информативность славянского обряда трупосожжения в том виде, в каком он известен по данным археологии, естественно, затрудняет реконструкцию идеологических представлений, связанных с отправлением погребального культа. Недаром И.И. Ляпушкин писал, что «духовная жизнь (славян VIII – первой половины IX в.) пока не нашла отражения в известных нам памятниках и остается нам недоступной. Сказать о ней что-либо, кроме того, что славяне в исследуемую пору хоронили покойников по обряду трупосожжения и были язычниками, ничего нельзя». Попытки реконструкции осуществимы, прежде всего, на уровне универсальном – общераспространенных представлений, в данном случае – о кремации, как о наиболее интенсивном способе устранения трупа. Вместе с тем, как показал С.А. Токарев, в погребальном культе универсально распространено было сочетание противоположных устремлений: удалить в иной мир потенциально вредоносного мертвеца и одновременно сохранить вблизи коллектива благодетельного предка, обеспечить возможность контакта с иным миром; с последним устремлением и связано наличие погребальных памятников, могильников и т.п.

В славянской традиции трупосожжения к этим противоречивым устремлениям можно отнести разные способы обращения с прахом – от простого рассыпания (в традиции балтийских славян) до захоронения в ямке и наиболее «концентрированного» собирания кальцинированных костей в урну. При этом в обрядности черняховской и зарубинецкой культур, а также в позднейших древнерусских некрополях Гнездова и Киева прослежена последовательность сложения костей в урну, при которой кости черепа оказывались сверху – то есть умерший после кремации как бы восстанавливается в новом теле – сосуде. Наиболее яркий пример – распространенная древнерусская загадка-притча, где горшок сравнивается с Адамом и другими персонажами Библии: «Взят от земли, яко же Адам, ввержен в пещеру огненную, яко три отрока». В Толковой палее (XIII в.), опирающейся на византийскую (и, соответственно, античную) традицию, тело человека также сопоставлено с сосудом, который Бог лепит как «съсударь». Ближайшая параллель такой антропоморфизации в древнерусских некрополях X в. – обычай надевания на плечики урны шейной гривны в скандинавских кремациях: этот обычай напоминает о «лицевых» урнах раннего железного века Западной Европы.

Другим вариантом взаимосвязи телесного облика человека и урны можно считать различия в размерах погребальных сосудов: больших – для взрослых и малых – для детских кремаций.

Во многих археологических культурах, где практиковалась кремация с помещением останков в урну, урны (и другие сосуды) часто находились в погребении в перевернутом состоянии. В славянском погребальном обряде, по данным этнографии, принято было переворачивать все предметы, связанные с покойником или похоронами, в том числе посуду: В Полесье и на Русском Севере ставили на могилу перевернутые сосуды, в которых несли за гробом горячие угли. Переворачивание посуды и других предметов имело в погребальном обряде предохранительный смысл: очевидно, что обычай переворачивать урну – «восстановленного из праха» мертвеца – преследовал те же предохранительные цели, обнаруживая все ту же двойственность в отношении к умершему.

Русь после крещения

Принятие христианства в очень малой степени изменило религиозный быт древнерусского общества. По-прежнему во всей силе сохраняется язычество. Это обусловливалось тем, что язычество и христианство воплощали два разных типа мировоззрения, отнюдь не связанных между собой преемственно. Со временем они постепенно наслаивались друг на друга, и в процессе этого наслоения, с одной стороны, язычество получало стимул к дальнейшему развитию, а с другой – христианство низводилось до уровня языческих понятий и преданий. Так сложилось двоеверие – «мировоззрение раздвоенного сознания средневековых русичей».

Этапы становления древнерусского двоеверия отчетливо отражены в летописных текстах. На ранней стадии христианизации Руси еще преобладает мировоззренческий дуализм. Полное противостояние язычества и христианства. «Народ же тот русский, - писал в XII веке краковский епископ Матвей видному деятелю католической церкви Бернарду Клервоскому - множеству ли бесчисленному, небу ли звездному подобный, и веры, правило православной и религии истинной установления не блюдет.. то народ, известно, не только в дароприношении тела господня, но и в уклонении от церковного брака и взрослых повторного крещения, а равно в иных церкви таинствах позорно колеблется. Христа лишь по имени признает, а по сути в глубине души отрицает. Не желает упомянутый народ ни с греческой, ни с латинской церковью быть единообразным, но отличный от той и от другой, таинства ни одной из них не разделяет».

Через два века ситуация была уже существенно иная. Как доносил в Рим в начале XV века кардинал Д’Эли, «русские в такой степени сблизили свое христианство с язычеством, что трудно было сказать, что преобладало в образовавшейся смеси: христианство ли, принявшее в себя языческие начала, или язычество, поглотившее христианское вероучение»³. Как бы то ни было, фактом остается то, что образовавшееся двоеверие представляло собой мировоззренческий синтез, в котором ведущая роль принадлежала славянскому язычеству. Оно не только определяло специфику религиозности древнерусского народа, но и серьезнейшим образом видоизменяло важнейшие обрядовые формы и догматические законоположения христианства.

Прежде всего, под влиянием языческой мифологии весь мир оказывался ангелохранимым. Ангелы, согласно летописцу, приставлены ко всякой «твари»: есть ангелы облаков и мглы, снега и грозы, зимы и осени, весны и лета, - словом, состоят они при каждой вещи, где бы ни находились: на земле, небесах или в тайной бездне. Следовательно, ангелы блюдут все страны – и христианские, и языческие. Они фактически заступают в сознании древнерусского человека на место его прежних богов, выполняя принадлежавшие им некогда функции.

Одновременно с этим возникает еще одно впечатляющее новшество – переакцентация религиозного почитания с византийского культа Христа на культ Богородицы.

На Руси Христос вплоть до XVI века больше воспринимался как младенец, сын божий, а не сам бог. В нем видели преимущественно страдающее существо, возвысившееся благодаря личному подвигу до нравственного совершенства. При таком взгляде на Христа, естественно, создавалась почва для проникновения различных неортодоксальных учений, таких, например, как арианство, с которым древнерусская церковь неустанно боролась едва ли не весь период своего существования.

Что же касается Богородицы, то в этом случае считалось, что она – спасительница всего мира, главная заступница и покровительница русской земли. Особенно усилилось распространение богородичного культа в эпоху Куликовской битвы. Согласно «Житию Сергия Радонежского», Богородица явилась святому и предрекла победу над ненавистной Ордой. С ее почитанием связано почти все церковное строительство 70 - 80-х годов XIV века.

Образ Богородицы неизменно присутствует во всех литературных памятниках того времени. Сама Куликовская битва состоялась в день рождества Богородицы – 8 сентября. Этому придавал особое значение Дмитрий Донской в своем обращении перед началом боя к воеводам: «Приспе, братие, время брани нашея; и прииде праздник рождества царицы матерее божии Богородици, всех небесных чинов госпожи и всеа вселенныа: аще оживем, господеви есмы, аще ли умрем за мир сей, господеви есмы». Лишь с конца XV века, по мере укрепления московского самодержавия и насаждения византизма, культ Богородицы отходит на второй план, уступая место всемогущему богу – Иисусу Христу.

К традиции родоплеменного идолопоклонения восходит также понимание культа святых. Наибольшее число их появилось на Руси именно в обстановке расцвета богородичного культа: в XI веке – 35, XII – 55, XIII – 47, XIV – 65, XV – 106. Примечательно, что среди них было немало святых-подвижниц, тогда как в Московской Руси женщин канонизировали редко.

На святых древнерусский человек возлагал избавление от всех своих страхов и переживаний. Например, мученик Мина Египтянин давал исцеление от глазных болезней, священномученик Антипа – от зубных, преподобный Марой – от лихорадки. Об избавлении от бесплодия молились преподобному Роману чудотворцу и преподобному Игнатию. Облегчения трудных родов просили у великомученицы Екатерины, а просвещение разума и обучение грамоте – у святых Косьмы и Дамиана. Были свои спасители и от винного запойства, и от пожара или молнии, и от злого очарования.

Как видно, все нужды – обыкновенные, житейские. Раньше, в языческую пору, им посвящался отдельный бог, которому и поручалась забота об их удовлетворении. С приходом христианства древнерусский человек слил своих старых богов с пришлыми и новообретенными церковными святыми, тайно творя им привычные жертвы, а явно – поклоны и целования.

Заключение

В качестве небольшого заключения хотелось бы сказать, что, изучая данную тему, и отыскивая новые, интересные факты о религии восточных славян, описание обрядов погребения, становились все более понятными и некоторые современные церковные праздники (например, масленица). Православие, в той форме, в которой оно существует в России, является теперь своеобразным религиозным синтезом языческих верований и традиций с одной стороны, а с другой – христианством, которое приняла Русь тысячу лет назад. В этом и заключается подлинное отличие духовного мира русского человека, впитавшего в себя, пусть бессознательно, через старинные сказания и былины, то, что существовало очень давно, но было вытеснено христианством.