С развитием биомедицинских технологий связано также распространение идеологии так называемых репродуктивных прав. Данная система взглядов предполагает приоритет половой и социальной реализации личности над заботой о будущем ребенка, о духовном и физическом здоровье общества, о его нравственной устойчивости. Соответственно пути к деторождению, не согласные с замыслом Творца жизни, церковь не может считать нравственно оправданными. Если муж или жена неспособны к зачатию ребенка, а терапевтические и хирургические методы лечения бесплодия не помогают супругам, им следует со смирением принять свое бесчадие как особое жизненное призвание. Пастырские рекомендации в подобных случаях должны учитывать возможность усыновления ребенка по обоюдному согласию супругов. Согласно русской православной церкви к допустимым средствам медицинской помощи может быть отнесено искусственное оплодотворение половыми клетками мужа, поскольку оно не нарушает целостности брачного союза, не отличается принципиальным образом от естественного зачатия и происходит в контексте супружеских отношений. Манипуляции же, связанные с донорством половых клеток, нарушают исключительность брачных отношений, допуская вторжение в них третьей стороны. Кроме того, такая практика поощряет безответственное отцовство и материнство, заведомо освобожденных от обязательств по отношению к тем, кто является «плотью от плоти» анонимных доноров. Использование донорского материала подрывает основы семейных взаимосвязей, поскольку предполагает наличие у ребенка, помимо «социальных», еще и так называемых биологических родителей. «Суррогатное материнство», то есть вынашивание оплодотворенной яйцеклетки женщиной, которая после родов возвращает ребенка «заказчикам», противоестественно и морально недопустимо даже в тех случаях, когда осуществляется на некоммерческой основе. Эта методика предполагает разрушение глубокой эмоциональной и духовной близости, устанавливающейся между матерью и младенцем уже во время беременности.
Нравственно недопустимыми, согласно канонам православной церкви, являются также все разновидности экстракорпорального (внетелесного) оплодотворения, предполагающие заготовление, консервацию и намеренное разрушение «избыточных» эмбрионов.
Оплодотворение одиноких женщин с использованием донорских половых клеток или реализация «репродуктивных прав» одиноких мужчин, а так же лиц с так называемой нестандартной ориентацией, лишает будущего ребенка права иметь мать и отца. Согласно православной церкви употребление репродуктивных методов вне контекста благословенной Богом семьи становится формой богоборчества, осуществляемого под прикрытием защиты автономии человека и превратно понимаемой свободы личны.
Привлекая внимание людей к нравственным причинам недугов, церковь вместе с тем приветствует усилия медиков, направленные на врачевание наследственных болезней. Однако целью генетического вмешательства не должно быть искусственное «усовершенствование» человеческого рода и вторжение в Божий план о человеке.
Оставаясь верной соблюдению заповеди Божией «не убивай» (Исх. 20: 13),
Священное Писание и церковь не может признать нравственно приемлемой эвтаназию. Учение церкви недвусмысленно осуждают гомосексуальные связи, усматривая в них искажение богоданной природы человека. «Если кто ляжет с мужчиной, как с женщиной, то оба они сделали мерзость» (Лев. 20: 13). Библия повествует о тяжком наказании, которому Бог подверг жителей Содома (Быт. 19: 1-29), по толкованию святых отцов, именно за грех мужеложства.
Обратимся к практическим аспектам взаимодействия религии и медицины. Как известно, первыми врачевателями являлись шаманы, терапевтическая практика которых нашла яркое описание в известных текстах К.Леви-Строса – «Колдун и его магия» и «Эффективность символов», входящих в состав книги «Структурная антропология».
Рассматривая шаманистский опыту, мы имеем с одной стороны, тело больное (страдающее тело роженицы, разрушаемое болью; ведь у Леви-Строса речь идет о помощи шамана в трудных родах); с другой – выздоравливающее тело роженицы, вновь обретающее свое место, входящее в символический порядок, освобожденное от боли и патологических нарушений благодаря искусству шамана-врачевателя, - тело в символе (или тело, вступающее в символ). Шаману необходимо развести тело больной и переживаемую ею родовую боль. Боль овладела телом женщины, и ее подавляющее господство над всеми чувственными состояниями роженицы требует от последней активизации собственных защитных ресурсов. Естественной реакцией на боль является мышечная блокировка родового тракта, чем лишь увеличивается боль. Используя повседневный язык, можно сказать, что роженица никак не может «расслабиться» и посредством этого освободиться от боли. Итак, боль – одно из главных препятствий, поэтому необходимо отделить тело от боли и найти способ сместить внутреннее восприятие рожающей женщины, сконцентрированное на мышечном ступоре, во внешнее. А это, значит, сделать больную участником спектакля, в котором ее роль будет скорее совпадать с ролью зрителя, т.е. прибегнуть к своего рода визуальной анастезии. Шаман экстериоризует внутре внутреннее состояние больной, располагая его на сцене. Матка роженицы проецируется в значительном увеличении на внутренний, психический экран сеанса, теперь она – сцена, а роженица – сопереживающий зритель. С одной стороны, на этой сцене шаман как бы замещает роженицу, играя отчасти ее роль и не переставая вместе с тем быть режиссером спектакля. С другой стороны, тело роженицы замещается содрогающей маткой. Операция увеличения матки (до космических размеров) позволяет больной «увидеть» все мифологически прорабатываемые детали своего больного органа. Другими словами, благодаря увеличению органа сама больная оказывается внутри его, претерпевая уменьшение реальных границ своего тела. Процесс увеличения поддерживается операцией символического уменьшения – точнее, поразительно дотошной детализацией борьбы шамана со злыми духами. Совершенно очевидно, что, например, современный европеец не может быть выведен из болевого шока подобной шаманистской операцией – ему мало демонстрации его внутреннего переживания в размерах космического События. Член же архаического сообщества, для которого характерно мифологическое мышление, не может быть посторонним свидетелем (занять, например созерцательную позицию), реальность есть продолжение его тела, точнее он всегда «включен» в символическую реальность. Больная, вступая в событие болезни, выбрасывается из социума, ибо боль притупляет «чувство» символического и больная перестает различать символические ценности, нуждаться в них. Победить боль – это, в сущности, «заштопать дыру», которую оставило после себя тело, когда попыталось с помощью боли выйти за пределы мифологического.
Очевидно, в нашей христианской культуре не может иссякнуть интерес к библейским временам. Очень сложно сопоставлять медицину наших дней и современную международную классификацию болезней с библейским периодом. В Библии классификация внутренних болезней отсутствует, а медицинские наблюдения весьма суммарны; они сводятся к тому, что видимо: к кожным болезням, ранениям, переломам, лихорадке, сопровождающей инфекционные заболевания. Это, а также общие понятия слабости и немощи, возбуждения и припадка. Но, несмотря на это, взгляд Библии на медицину для нас все-таки очень важен, ибо он - ориентир для верующего человека.
В библейские времена естественных причин болезней даже не ищут, кроме тех, которые очевидны: ранения, падения, одряхление и слепота при старости, например, как у Бытописателя: "Когда Исаак состарился, и притупилось зрение глаз его, он призвал старшего сына своего Исава" (Быт. 27: 1). Главная причина такого подхода в том, что болезнь обычно рассматривалась как наказание за грехи. Так, увидев слепорожденного, ученики спросили у Иисуса: "Равви! Кто согрешил, он или родители его, что родился слепым?" (Ин. 9: 2). Болезнь могла посылаться Богом прямо, например, перед казнями египетскими "Господь сказал (Моисею): кто дал уста человеку? Кто делает немым, или глухим, или зрячим, или слепым? Не Я ли Господь (Бог)?" (Исх. 4: 11). Болезнь могла возникнуть у человека с Божия соизволения через посредство нечистой силы, как у Иова, когда "отошел сатана от лица Господня и поразил Иова проказою лютою от подошвы ноги его по самое темя его" (Иов. 2: 7). Причиною болезни могла также быть человеческая зависть. Так, у того же Иова мы встречаем: "Глупца убивает гневливость, и несмысленного губит раздражительность" (Иов. 5: 2); а с другой стороны, "кроткое сердце - жизнь для тела, а зависть - гниль для костей" (Притч. 14: 30).
Ветхий Завет указывает в качестве причины болезни пресыщение. Книга премудрости Иисуса, сына Сирахова, взывает к нам из глубины веков: "Сын мой! В продолжение жизни испытывай твою душу, и наблюдай, что для нее вредно, и не давай ей того... Не пресыщайся всякою сластью, и не бросайся на разные снеди; ибо от многоядения бывает болезнь, и пресыщение доводит до холеры; от пресыщения многие умерли, а воздержанный прибавит себе жизни" (Сирах. 37: 30-34). Однако в любом случае считается, что в конечном итоге болезнь ниспослана Богом за грехи.
Для религиозного сознания главнейшее заключается в религиозной этике: что значит болезнь для того, кто болен? Почему болезнь, поражая тело, так или иначе задействует и душу человека, в которой следует видеть и образ Божий. И сейчас, хотя целый ряд болезней и сошел на нет, им на смену пришли другие этот вопрос остается в силе. Потому, несмотря на все колоссальные достижения медицины, верными и поныне остаются слова псалмопевца и пророка Давида: "Дней лет наших -- семьдесят лет, а при большей крепости -- восемьдесят лет; и самая лучшая пора их - труд и болезнь, ибо проходят быстро, и мы летим" (Пс. 89: 10).