Конечно, он понимал, что к его труду могут быть предъявлены требования, которые не выполнимы на данный момент. "Могут желать, – предвосхищал архиепископ Филарет такие требования, – чтобы каждая деятельность писателя, как проповедника, как канониста, как учителя веры, как наставника жизни, как философа или как историка, раскрыта подробно… Или могут желать, чтобы выписаны были из сочинений лучших писателей места важные для жизни каждого, для юриста, для проповедника, для священника, для архипастыря… Но чтобы выполнить вполне тот или другой, весьма обширный, план, требуется много предварительных работ. А где они? Есть ли монографии о писателе Платоне, или Кулябке, или Юшкевиче, или Прокоповиче? Нет и нет. Потому обширные планы пока приятные мечты".
В действительности к середине XIX века не были еще сформированы методологические и основательные принципы построения истории отечественной словесности во всех ее видах и жанрах. Это касалось не только художественной литературы, но и журналистики и литературной критики. Так, А.П. Пятковский справедливо замечал: "То же, что о журналистике, должны мы сказать и о критике. Истории русской критики у нас также не существует, и в имени Белинского для многих включается и начало, и конец нашей критики. Но Белинский, как ни громадны были его заслуги, появился у нас не совсем неожиданно, как многие до сих пор думают об этом: он не совсем нарушил собой след исторического преемства". Причины сложности построения истории отечественной словесности критик видел в том, что "из недостатка историко-литературных монографий, т.е. из недостаточного знакомства с отдельными фазами нашей литературной истории, естественно вытекает и недостаток в полной, цельной "Истории русской литературы"".
Хотя А.П. Пятковский в 1861 году и ссылался на курсы по истории русской словесности, написанные Н.И. Гречем, В.Т. Плаксиным, А.П. Милюковым, А.Д. Галаховым, Петраченко, вынужден был констатировать: "Таким образом, мы до сих пор еще осуждены повторять слова Надеждина, сказанные им 25 лет тому назад в "Телескопе" (1836 г. Ч. XXXI): "Больно, но тем не менее должно признаться, что мы, зная наизусть все мелочные подробности французской, немецкой, английской литературной истории, в собственной своей бродим ощупью, запинаемся на каждом шагу, повторяем безотчетно несвязные предания, коснеем под игом слепого суеверия. Причина тому слишком понятна: историю чужих литератур мы вычитываем в чужих книгах, что весьма легко и удобно; свою ж надо изучать в поте лица, самим, в самых памятниках"".
В предисловии к "Дополнениям" ко второй книге "Обзора русской духовной литературы" архиепископ Филарет писал: "Сочинитель очень желает доставить обзору полноту: но как при первом издании обзора (которого экземпляры почти все сгорели в петербургский пожар), так при втором не хотел он, не желает и теперь, чтобы обзор служил корзинкою, куда бросали бы всякую мелочь". "Каждый согласится, – добавлял он, – что плоха логика, записывающая в число писателей тех, которые ничего не писали, или называющая духовными писателями тех, у кого не видно ничего духовного ни в книжке, ни в жизни".
При построении своей концепции истории отечественной словесности архиепископ Филарет пришел к строгому определению термина "духовная литература". "Еще замечание о том, что такое духовная литература, – писал он. – В недавнее время стали под "словесное выражение духовной жизни" подводить сказки, басни, легенды, поверья народа. Это значит или не понимать слов своих, которые говорим, или намеренно злоупотреблять высокими словами. Конечно, если под словом "дух" разуметь нематериальную силу души, то и сказки или легенды – произведение духа, а не продукт материи. Но христианин должен знать, что в христианском мире дух означает облагодатствованное состояние души, недоступное для сил души, представленных самим себе, и что духовное вовсе не то же, что душевное. Потому ни сказки, ни легенды – не духовные произведения, а плод души больной, точно так же, как и песни житейского художества, точно так же, как и произведения ума, философствующего не о Христе".
Такое категоричное отстранение духовной литературы от остального массива национальной словесности, народной и художественной светской, не всем приходилось по сердцу и вызывало неприятие в среде литературных критиков. В предисловии к "Дополнениям к Обзору русской духовной литературы" (1863–1864) преосвященный Филарет отвечал своим критикам: "Только тот, кто не знаком с предметом или доступен стремлениям несовместным с чистою любовию к науке и правде, может выступать с резкими отзывами о недосмотрах или пропусках, легко возможных в подобном сочинении. Но критика, коль скоро обнаруживает в критике дурное сердце или ребяческую заносчивость, не доставляет чести критику. Да и не таково ныне время, чтобы заниматься мелочами грешной человечности. Если когда, то ныне особенно нужно показывать в опытах, чем одолжена Россия св. вере и ее деятелям. Как много ныне сыплется дикого презрения, клевет, неправд на св. веру и ее искренних чтителей!".
Было время, когда "так высоко и ценилась всегда и всеми, без различия духовных и светских писателей и ученых, учено-литературная деятельность Филарета. При высочайшем пожаловании его орденом св. Александра Невского в 1866 году в Высочайшем рескрипте засвидетельствовано и об ученых трудах награждаемого как "составляющих украшение духовной отечественной письменности"".
Однако уже в конце XIX века, несмотря на самое полное и исправленное издание "Обзора русской духовной литературы" в 1884 году, историки литературы, увлеченные чисто эстетическими, этнографическими и общественно-политическими идеями, почему-то старательно обходили вниманием глубоко выстраданный и важный для понимания самобытности русской словесности труд архиепископа Филарета (Гумилевского). Кстати, и А.Н. Пыпин, в пору молодости благосклонно отнесшийся к нему, в своей фундаментальной "Истории русской литературы" ни словом не обмолвился об исследовании преосвященного. А ведь во многом его "История" держится на хронологическом принципе "Обзора".
Остается только надеяться, что в наше время поворота к духовности "Обзор русской духовной литературы" архиепископа Филарета (Гумилевского) будет востребован и найдутся отважные ученые и издатели, которые возьмутся за современное солидное издание его с обстоятельным научным комментарием.