В настоящий момент, после этих предварительных замечаний, я имею намерение лишь предложить в возможно более дословном переводе изданную Константином Баша арабскую версию жития св. Иоанпа Дамаскина. Каких-либо исследований в области его истории я пока не берусь делать.
Считаю своим приятным долгом выразить мою сердечную благодарность приват-доценту Петербургского Университета И. Ю. Крачковскому, который, с присущей ему всегда товарищескою готовностью, помог мне разобраться в затруднительных для меня местах данного арабского текста жития Иоанна Дамаскина.
А. Васильев.
Житие
Во имя Отца и Сына и Святого Духа, Единого Бога. Аминь!
Повествование о житии отца нашего, выдающегося среди блаженных, знаменитого среди лучших святых, аввы Иоанна Дамаскина, пресвитера, по прозванию Златоточивый: то, что легко было собрать из данных о его истории. Да поможет нам Бог его молитвами. Аминь!
Вот что побудило и заставило меня рассказать и написать житие Отца нашего блаженного, святого аввы Иоанна Дамаскина, пресвитера, по прозванию Златоточивый. Да помилует нас Бог в его молитвах. Сулейман-ибн-Кутулмыш осадил город Великую Антиохию и стал громить ее с расположенной на восток горы, которая называется ал-Кайсакил, в воскресенье, первого числа месяца Кануна I, в восьмой индиктион, в лето 6593 от сотворения мира (т. е. 1084). В течение трех дней он овладел городом; из жителей его не осталось в живых никого, кроме тех, которые в бегстве взобрались на гору в городскую крепость. В тот день я, бедный Михаил, монах, пресвитер, — а это был вторник, — находился в городе, спасся от турок бегством и спрятался в одном темном помещении. Бог, по Своей воле, укрыл меня от их взора и спас меня от них. Когда наступила ночь и я увидел, что город оставлен жителями, на меня напали страх и беспокойство; я порицал себя за то, что остался позади них и не поднялся на гору вместе с населением моего города. Потом в полночь я встал и начал взбираться на гору, так что к утру достиг ворот крепости.
В то время, как я старался войти в нее, из нее выехала на конях толпа жителей города и с ними отряд турок, которых они призвали на помощь из крепости Артах и дали им много денег с тем, чтобы они помогли им против врага их Сулеймана; и они быстро спустились. В то время, как я обращался направо и налево, чтобы войти в крепость, я увидел, что они возвращаются в бегстве, а турки Сулеймана их преследуют. Меньше чем в час, они погнали всех мужчин, женщин, детей, которые находились на стене, на горе, в крепости и ее окрестностях, а сверх того верховых и вьючных животных, и заставили спуститься вниз. Я был в числе пленных и упрекал себя в неблагоразумии. Всякий раз, как я вспоминал об этом очень печальном происшествии, глаза мои проливали потоки слез, потому что это было чрезвычайно страшное и ужасное бедствие, подобного которому в столь короткое время никогда не случалось. Когда их люди гнали нас по склону горы и мы были в смущении и отчаивались в жизни, я вспомнил о дне — а это была среда чётвертого числа упомянутого месяца — потом, что я прежде видел в этот день в населении Антиохии: радость, веселье, великое ликование и торжество; великолепнейшее платье их и одеяние; большое число лиц, едущих верхом на верблюдах и мулах; присутствие в церкви святой Варвары и ёжегодное празднование ее памяти вместе с патриархом, церковным клиром, правителем и главными представителями власти. Тогда я обратился к ней с мольбою о заступничестве и помощи перед Богом и повторил моление тому, кто участвует с нею в совершении праздника своего в тот же самый день, т. е. авве Иоанну Дамаскину, пресвитеру. Я умолял его во все время моего спуска с горы, напоминал ему обе усердии его в деле христианской веры и просил защитить и избавить народ от той гибели, среди которой он очутился, его молитвами и заступничеством; (я так молился), пока мы не очутились в долине. Мы уселись на землю, и вот глашатаи кричат громким голосом, говоря, что Сулейман разрешил пленным жителям города спокойно и безбоязненно возвратиться в свои жилища. Все возблагодарили Бога, — да будет благословенно Его имя! — Который помог им в эту минуту своею милостивою любовью и своим сокровенным, благим промыслом. Это была милость от Творца, — да будет он славен! — для описания качеств Которого языки слабы.
Когда прошел год и наступил день двух праздников, т. е. праздника святой Варвары и блаженного Иоанна, значит на второй год в месяце Кануне I, я пожелал услышать историю святого Иоанна, но от всех узнал, что подробной истории его не существует ни на греческом, ни на арабском языке. Я удивился, каким образом небрежность его современников заставила их забыть его историю, несмотря на его славу, величие, обилие совершенства и почета перед другими; ведь речи его произносятся всеми христианами, собирающимися в церквах, ночью и днем уже в продолжении многих лет. И я не нашел. кто бы мне объяснил причину пренебрежения историей Иоанна. Я уже раньше слышал о нем отдельные рассказы и нашел очень краткие упоминания, записанные во многих историях отцов, его современников, и отдельные части. Я собрал все это, кое-что выпустил, так как нашел, что эта часть истории не соответствует ее основному характеру, и сделал из этого один связный рассказ. Кто внимательно отнесется к нему, тот простит меня, что я дерзнул на то что превышает мои силы, и опередил ученых, которые были до меня, хотя они и в этом отношении, и в других красноречивее меня; но я пожелал приблизиться к нему вследствие той пользы, которая, как я ощущаю, пришла от него ко мне. Поэтому я собрал из данных о его истории то, что легко было собрать; а это немногое из многого. Бог же воздает каждому по силе его разумения и труда. Ему подобает слава во веки. Аминь!
Для большинства людей, желающих ознакомиться с историей божественных мужей и блаженных святых отцов, слава которых превышает других достойных и ученых, — столпов церкви, укрепленной на скале правой веры, и защитников истинной религии, — для этих-то людей нет ничего лучше и важнее чтения рассказов о святых, которое доставляет наслаждение, превосходящее всякое другое наслаждение, и душевную и телесную сладость. Особенно же часто это случается, когда проходит после их жизни много времени, и не бывает ни связного рассказа об их житии, ни рассказа, записанного на бумаге, который раздавался бы в ушах верующих христиан, собравшихся для поминовения святых. Известия о них сообщаются одно за другим в немногих словах, по слуху и по преданию; потом, в момент наслаждения и приятной сладости вкушения рассказа, сообщение прерывается, так как у рассказчика нет источников для изучения святого, подобно драгоценным камням, рассыпанным в различных местах и разных местностях; когда же эти рассеянные жемчуга и дорогие разбросанные камни будут собраны и составят нанизанное ожерелье, где камни, в надлежащем порядке, следуют один за другим, тогда взоры усердно направляются на их созерцание и сердца, с великим хотением и желанием, устремляются к слушанию их с начала до конца; и это для них лучше, чем драгоценные камни или мощная, крепкая слава. Среди них тогда находился, один, наиболее выдающийся по своему значению и влиянию — блаженный Иоанн Дамаскин, раз-сказ о котором находится в настоящее время у нас, по прозванию Златоточивый, украшающий храмы Господа нашего Христа Всевышнего, восхваляющий Владычицу нашу Деву Матерь Его песнями, канонами и псалмами, песнопениями всякого рода, которые поет народ в православных церквах в Господние праздники и в торжества святых мучеников, написавший еще многочисленные книги и возражения против сомневающихся и противоречащих ему, знающему наизусть книги Ветхого и Нового Завета после изучения им светских наук логики и философии. А блаженной памяти Косьма, история которого известна, епископ Маюмский, являлся ему сотрудником в большинстве его сочинений и псалмов вследствие их совместного обучения и общей жизни, так как Косьма воспитывался в доме отца Иоанна, и вследствие их одинаковых в позднейшее время благочестия и монашеского жития, высокого по достоинству.
Блаженный Иоанн, место рождения и воспитания которого было в известном городе Дамаске, был сыном Мансура, известного под названием Ибн-Серджун (Сергий); последний занимал почетное место среди населения города, крепко держал бразды управления им, а именно был василиком, т. е. правителем всей его области и собирателем с нее денег; он следовал по пути истинной добродетели и похвальной религиозности, боялся Великого Бога, исполнял Его заповеди и, будучи богато одарен мудростью, любил знание. Поэтому, по Божескому внушению, он озаботился образованием своего сына Иоанна и вознес его до наивысших ступеней знания при помощи его учителя, монаха Косьмы, философа, калабрийца.
Не думай, мой слушатель, из-за совпадения имен, что это — Косьма, епископ Маюмы, воспитанный с Иоанном в доме его отца. Это — другой Косьма, зрелого возраста. сильный в знании, от которого они оба (т. е. Иоанн и Косьма) получили свое философское образование; он, т. е. Косьма калабриец, прибыл в город Дамаск в толпе многочисленных пленных для продажи в рабство; морские разбойники захватили их в плен с одного из иностранных судов. Если кого из пленных не покупали и не соглашались на его цену, тому они грозили отрубить голову. И каждый из них, который отправлялся на казнь, приходил раньше к Косьме калабрийцу, монаху и философу, находившемуся с ними в плену и рабстве, бросался к его ногам и просил его вспомнить о нем в своей молитве и помолиться за него, чтобы он обладал терпением и твердостью во время своего страдания и чтобы ему было даровано прощение и отпущение в будущей жизни.
Когда морские разбойники увидели, что Косьма пользуется у пленных таким большим почетом и первенством, они сказали ему: "Разве ты патриарх христиан? И поэтому они тебе уделяют такое большое место и великое достоинство?" Отвечал он им: "Не патриарх я и не глава, но бедный монах — философ." При этом его ответе им, из глаз его потекли обильнейшие слезы. Мансур, отец Иоанна, увидел его в таком положении, плачущим и рыдающим; он быстро подошел к нему и сказал: "Человек! Что заставляет тебя плакать? Твой вид указывает на твое отречение от мира". Косьма отвечал ему: "Не плачу я ни о мирской жизни, ни о ее трудности, ни о многой изменчивости ее, ни о ее великих печалях. Но скорблю я о тех знаниях, которым я обучался с малых лет, над которыми я трудился в продолжение моей жизни, но не воспользовался ими во время моего существования и не был в состоянии передать их тем, кто просил бы Бога помиловать меня после моей смерти."