Герд Штриккер
Современные прибалтийские государства - Эстония, Латвия и Литва-до революций 1917г. были составной частью Российской империи. Сокрушительные поражения русских в Первой мировой войне настолько ослабили Российскую царскую империю, что она уже больше не могла оказать противодействия революционному и национально-освободительному движению многих народов, которые воспринимали ее как свою тюрьму. Из т. наз. Остзейских провинций (Эстляндии, Лифляндии и Курляндии), а также польской Лифляндии возникли сегодняшние Эстония и Латвия; Литва образовалась из заселенных литовцами территорий русской Польши. Кроме того, в 1923 г. Литвой была аннексирована Мемельская область, которая до 1919 г. принадлежала Германии, а после окончания войны находилась под управлением Лиги Наций. С другой стороны, литовские области с сильной польской прослойкой были насильственно оккупированы Польшей (Вильно и окрестности)
До краха Российской империи Евангелические Церкви прибалтийских провинций - Эстляндии, Лифляндии и Курляндии - были составной частью Евангелическо-Лютеранской Церкви в России и поэтому образовывали собственные консисториальные округа. Жившие здесь прибалтийские народы (эсты, ливы, куры, летты) со времени их христианизации (около 1200 г.), осуществленной миссионерами из Северной Германии и Орденом меченосцев, в культурной и церковной областях были подчинены немецкому высшему слою территории Ордена.
Реформация, которая уже в 1523 г. нашла живой отклик в Риге и ряде других мест, наряду с другими причинами привела Тевтонский орден в Лифляндии к краху. Разные государственные образования, которые унаследовали орденские земли, впоследствии приняли лютеранство. После ряда исторических перемен в жизни отдельных территорий, находившихся под властью Польши, Швеции и Дании, бывшие земли Ордена были вновь объединены под русским господством: в 1710-1721 гг. в Эстляндии и Лифляндии, а в 1795 г. в Курляндии отдельные немецкие рыцарские владения с их подданными - эстонцами, латышами, ливами и курами - подчинились Российской царской империи. При этом примечательно то, что все русские императоры по примеру Петра Великого и Екатерины II до конца XIX в. признавали в прибалтийских провинциях лютеранское вероисповедание как господствующее.
Реформация принесла эстонцам и латышам богослужение на их народных языках. Немецкие пасторы перевели Библию, Катехизис, духовные песни - и таким образом заложили краеугольный камень для становления очень медленно развивавшейся письменности этих народов. И было принято, что отправлявшийся в остзейские провинции пастор наряду с немецким должен был владеть по меньшей мере одним из языков прибалтийских народностей. Желательным же было знание не только латышского, но и эстонского языков. И знать их пастор должен был в такой степени, чтобы проповедовать на этих языках.
И все-таки эстонцы и латыши по мере все большего осознания себя как особых народностей начинали воспринимать носившую немецкий отпечаток Лютеранскую Церковь как Церковь своих господ, в которой они воистину не чувствовали себя как дома. Это проявилось в XVIII в., когда в прибалтийских провинциях начал распространяться пиетизм и движение гернгутерских братских общин. Основатель пиетистского гернгутерского движения, граф Николаус Цинцендорф в 1736 г., находясь в Прибалтике, дал движению значительный импульс. Эстонские и латышские молитвенные кружки, которые возникали неупорядоченно, спорадически, в братской общине с цинцендорфовским оттенком нашли подходившую им форму. Это стало отличительной особенностью эстонской и латвийской церковности. Вплоть до сегодняшнего дня лютеранство носит там отпечаток "пробуждений", исходящих из гернгутерских братских общин (впрочем, у них самые разные названия: молитвенные кружки, молитвенные объединения и др.).
Межвоенное время
Окончание Первой мировой войны принесло с собой образование новых государств: наряду с Польшей и Литвой из русских остзейских провинций Эстляндии, Лифляндии и Курляндии на основе языковых критериев возникли государства Эстония и Латвия. После этого значительная часть высшего слоя немецкого населения, которой постоянно составляло там 10-15% всех жителей, выехала в Германию.
Все Церкви во вновь возникших после Первой мировой войны государствах - Католическая в Литве и в католической части Латвии (Леттгаллене - т. е. до 1919 г. польской Лифляндии), а также Лютеранские Церкви в Эстонии и Латвии - получили до 1939 г. достойное удивления развитие. Строительство церковных структур, создание церковных уставов, учреждение теологических учебных заведений - все это были задачи, которые молодые, внезапно возникшие самостоятельные Церкви должны были решать безотлагательно. И они вполне осознанно хотели приступить к решению этих задач без своих немецких единоверцев, которые уже не были господами ни в прибалтийских странах, ни в их Церквах.
Но на практике строительство "Эстонской Евангелическо-Лютеранской Церкви" и "Евангелическо-Лютеранской Церкви в Латвии" осуществлялось, несмотря на одинаковые стартовые возможности, разными методами. Так, эстонцы и немцы Прибалтики стремились к конструктивному сотрудничеству. Немецкие общины в Эстонии остались в лоне Эстонской Евангелическо-Лютеранской Церкви.
Иначе обстояло дело в Латвии. Формально прибалтийские немцы, которые все еще составляли около 6 % лютеран Латвии, оставались членами Евангелическо-Лютеранской Церкви в Латвии. Но вместе с тем они образовали свое собственное пробство со своим собственным епископом - доктором Петером Гаральдом Пёльхау. Это пробство все больше и больше уподоблялось в своем развитии в рамках Евангелическо-Лютеранской Церкви в Латвии Церкви в Церкви - не потому, что к этому так стремились немцы, а отчасти потому, что в Церковь проникли внецерковные силы латвийских националистов, которые направляли ее к размежеванию с немцами и к отмежеванию от немцев. В свою очередь такая позиция многих латышей, вытекавшая из типичной для "молодых народов" переоценки национальной самобытности, озлобляла немецкую элиту и побуждала ее не к уступкам, а к изоляции.
Напряженность значительно возросла после того, как в 1931 г. президент Латвии Карлис Ульманис отобрал у немецкой общины Домский собор в Риге и передал его латвийской общине. При этом он действовал не только без каких бы то ни было правовых оснований, но даже вопреки народному референдуму, который вполне определенно подтвердил то, что собор должен оставаться собственностью немецкой общины. Нарушение прав было настолько кричащим, что глава Евангелическо-Лютеранской Церкви в Латвии, епископ Карлис Ирбе 31 октября 1931 г. заявил о своей отставке, так как не мог больше следовать националистическим курсом своей Церкви.
В образованной в 1920 г. преимущественно католической Литве была небольшая Евангелическо-Лютеранская Церковь, объединявшая около 80000 членов. 12000 латышей, входивших в нее, образовали в литовско-латвийской пограничной области свой собственный Синод. Остальные 68000 членов были немцами и владевшими немецким языком, т. е. двуязычными литовцами. Они образовали 55 церковных приходов и их филиалов - общин, которые опекались 33 пасторами. Крупнейшей немецко-лютеранской общиной была община в Тауроггене (Таураге), насчитывавшая 8000 душ.
135000 лютеран во входившей до 1919 г. в состав Германской империи Мемельской области с их сорока общинами опекались сорока пасторами, членами "Старопрусской Унии", т. е. Евангелической Церкви Пруссии.
К евангелическому меньшинству в Литве принадлежало также около 15000 реформатов, у которых была их собственная церковная организация. Они образовывали одиннадцать общин, которые духовно опекались девятью пасторами. В Вильнюсской области, входившей между двумя мировыми войнами в состав Польши, произошло объединение различных реформатских групп (11000 душ, 8 общин). Они опекались десятью пасторами. Небольшой теологический факультет в Каунасе проявлял заботу о подготовке пасторов как для лютеран, так и для реформатов.
В целом же следует сделать вывод о том, что двадцати лет, в течение которых Евангелические Церкви в Прибалтике занимались созданием самостоятельного церковного устройства, вполне естественно, было недостаточно для того, чтобы довести начатое до конца. Но в любом случае были заложены основы, что, несмотря на нерешенные национальные проблемы (прежде всего в Латвии), производит впечатление.
Прибалтийские Церкви при советском режиме
Пакт Гитлера - Сталина, который был заключен в августе 1939 г. и в своем секретном дополнительном протоколе делил Восточную и Центральную Европу на немецкую и советскую зоны интересов, положил конец двадцатилетнему периоду свободы и самостоятельности молодых прибалтийских государств, которым все больше и больше угрожал Советский Союз. В 1939-1940 гг. около 80000 еще живших в Латвии и Эстонии прибалтийских немцев, предки которых на протяжении 750 лет оказывали весомое влияние на ход истории Прибалтики, были эвакуированы в Германию.
Затем, в середине 1940 г. прибалтийские государства были заняты советскими войсками; "свободные выборы" по советскому образцу (единый коммунистический список) вызвали к жизни парламенты, которые обратились к "великой советской власти" с верноподданной просьбой принять Эстонию, Латвию и Литву в состав славного Советского Союза. В августе 1940 г. Верховный Совет СССР законодательно удостоверил принятие Эстонии (3 августа), Латвии (5 августа) и Литвы (6 августа) в Союз Советских Республик. Через непродолжительное время после этого началась депортация в Сибирь видных деятелей науки и культуры Прибалтики, ее политической и церковной элиты. Это затронуло также многие десятки тысяч эстонцев, латышей и литовцев из. разных слоев общества.
Немецкая оккупация прибалтийских государств во время Второй мировой войны (в 1941-1944 гг.), правда, положила конец преследованиям и депортациям, характерным для сталинского режима. Но эта фаза была лишь последней короткой передышкой и принесла с собой новую напряженность: Церкви прибалтийских стран не смогли во время немецкой оккупации вновь приобрести тот независимый правовой статус, которым они располагали до 1940 г.; национал-социалистическая антицерковная политика оставляла и религиозным объединениям Прибалтики лишь ограниченное поле деятельности. И все-таки современники, сравнивая немецкую оккупацию с тем, что им довелось затем претерпеть при советском режиме, рассматривали ее как период относительной церковной свободы.