Палама, после того как он достаточно отразил в своих трудах свое понимание естественного (по природе) и богословского богопознания (θεογνωσία), пришел к выводу, что результаты, полученные на втором пути, более значимы, чем результаты первого пути. Но в конце концов он понимает, что открывается ещё один путь, путь, который ведет к несравненно более драгоценным результатам: путь видения (созерцания) Бога (θεοπτία). Богословие – это только рассуждение о Боге, в то время как боговидение (θεοπτία) – это в некотором смысле беседа с Богом. Существует очень большое различие между этими двумя путями, как между знанием о какой-то вещи и обладанием ею[45]. Исаак Сирин, говоря о духовных очах – для видения премудрости Бога и для видения Его Божественной Славы[46], выражает через образ то, что Палама описывает аналитически.
Согласно Паламе, «Бог не есть сущность, с тем, что мы только можем говорить о Нем, что Он не сказал, «Я есмь сущность», но Он сказал, «Я есмь Сущий»[47]. Ибо не Сущий исходит из сущности, но сущность из Сущего (так как Сущий объемлет в Себе целокупность Бытия)[48]. Поэтому Бог является Личностью, Которая привлекает нас к Себе; той Личностью, чье присутствие мы чувствуем, и к встрече с Которой мы стремимся. Если существо Бога остается недосягаемым, Его Божественные действования могут быть нам доступны. Люди, которые очистили себя, могут по благодати высочайшего духовного дара видеть Божественный свет, также как и апостолы видели этот свет на Фаворе. И хотя этот свет назван символом, он свойствен Божественной природе и не существует отдельно от Него; другими словами, это и есть нетварное действование Бога[49]. Созерцание этого несотворенного света составляет начало встречи, которая завершается участием в действованиях Бога. Следовательно, человек, благодаря своему видению Бога, без всякого телесного экстаза возвышается до уровня личности, которая может говорить с Богом и может стать другом и соработником Бога.
Примечания переводчика.
Для правильного понимания мысли автора, а также чтобы показать понимание этих текстов российскими переводчиками, кстати, не всегда совпадающее с точкой зрения Христу, я привожу некоторые тексты, а также возможные комментарии к ним, существующие на русском языке.
(2) Defensio Hesychastarum, II, 1, 5. (русск. пер. В. Вениаминова, Св. Григорий Палама, «Триады в защиту священно-безмолвствующих» Москва, Канон, 1995).
5. Нет, говорит он, «боговдохновенное писание с его премудростью и философия внешних наук направлены на одну цель и достигают одного: обнаружения истины, ведь истина одна во всем, как непосредственно данная изначально от Бога апостолам, так и в трудах добываемая нами; к истине, данной от Бога апостолам, ведут и философские науки, помогая безошибочно возводить величайшие священные символы к их невещественным первообразам». Какой здравомыслящий человек, знающий всю меру различия между этими вещами, не возмутится, услышав, что боготворящая премудрость Духа вполне совместима с философией внешних наук, — притом услышав от людей, которые по видимости держатся одних убеждений с нами и упрекают нас за то, что наши возражения направлены будто бы против единомышленников? Разве не верны слова истолкователя божественных тайн Григория Нисского, что одна истина «бездетна и бесплодна», не дает после долгих родовых мук никаких плодов, не ведет к свету богопознания, тогда как духовная изобильна и многоплодна, производит детей не по два и по три, как у самых многоплодных живых существ, но разом возрождает целые тысячи, из страшного мрака приводя их к чудному Божьему свету, как узнаем из апостольских деяний (Деян. 4, 4)? [4] . Разве истина внешней науки не сомнительна и не смешана с ложью, почему всегда рано или поздно опровергается, что должны признать сами ее сторонники, тогда как другой истине по божественному слову Евангелия (Лк. 21, 15) никто не может противостоять, потому что она провозглашает очевиднейшую истину, ни в чем не смешанную с неправдой? Разве истина мудрости божественного Писания не обязательна, полезна и спасительна для нас, тогда как истина внешней мудрости и не обязательна, и не спасительна? Так или иначе оказывается, что видов истины два: одна истина есть цель боговдохновенного учения, другую, не обязательную и не спасительную, ищет и никогда не находит внешняя философия. Как же можно говорить, что этими двумя разными путями мы приходим к одной и той же истине?
(12) Capita 88. (русск. пер., Диадох Фотикийский, Добротолюбие, т. III, YMCA – PRESS, 11, rue de la Montagne Sainte – Geneviève 75005 PARIS 1988.
… Ибо ум наш с тех пор, как соскользнулся в двойственность ведения, нуждение некое имеет, хотя бы и не хотел, в одно и тоже мгновение помышлять худое и доброе, особенно у тех, кои достигают тонкости рассуждения. Почему, как ни старается он всегда помышлять доброе, тотчас припоминается ему и худое, потому что память человеческая от преступления Адамова некако разделилась на двоякое помышление. …
(33) Capita theologica, 1,22. (р.п.I, 218–219). (русский пер., а также комментарии, данные А. И. Сидоровым. Творения Преп. Максима Исповедника, Мартис, 1993).
«Также есть и два вида знания. Одно – научное, которое в силу одного только свойства своего постигает логосы сущего[1]; оно бесполезно, поскольку не стремится к осуществлению заповедей. Другое знание – деятельное и действенное, которое подлинно печется о постижении сущих посредством [духовного] опыта[2].
[1] «Научному» (™pisthmonik¾) знанию, согласно преп. Максиму, присуще как бы «прочитывать» идеи («логосы-смыслы») сущих вещей. Оно бесполезно, если оторвано от «практики», т.е. нравственного преображения мира. Только религиозное (т.е. христианское) познание мира, немыслимое без «делания», позволяет знанию быть действенным. Поэтому «созерцание Бога в природе, религиозное созерцание мира, несмотря на все ограничения, связанные с «исихией», – не только не устраняются христианской мистикой, не признаются делом бесполезным и ненужным , в виду следующих – высших – ступеней и форм созерцания Бога, но такое именно созерцание входит, как необходимый и существенный элемент в христианскую мистику, является важным, характерным и определяющим моментом в теории и практике христианского аскетизма» (Зарин С. Аскетизм по православно-христианскому учению. Т. 1. кн. 2. СПб., 1907, с.425 – 426). Естественно, что такое подлинное ведение, высшей точкой которого является ведение Бога, невозможно без преображения самого человека Духом Божиим – идея, которую четко выразил позднее св. Григорий Палама в своих «Триадах». См.: Meyendorff J. The Byzantine Legacy in the Orthodox Church. N. Y., 1982, p. 183. (323–324)
[2] Акцент на опытном (деятельном) ведении, превышающем чисто теоретическое знание, характерен для многих святоотеческих творений, особенно аскетических. См., например Марк: «Оставивший деятельность, и утверждающийся на простом ведении, вместо обоюдоострого меча, держит трость, которая во время брани, по Писанию (Ис. 36:6), пронзит руку его и, взойдя в нее, еще прежде врагов, – вольет яд надмения» (Преподобного и богоносного отца нашего Марка Подвижника Нравственно – подвижнические Слова, с. 16). Также блаж. Диадох: «Знание опытом соединяет человека с Богом, не побуждая душу к речам о предметах… Мудрость же… обнаруживает самые действия знания, потому что первое действием, вторая же словом обыкновенно просвещает» (Попов К. Блаженный Диадох (V-го века), епископ Фотики Древнего Эпира, и его творения. Т. 1. Киев, 1903, с. 31–32).
(38) Defensio Hesychastarum, II, 3, 44.
44. Оставим пока тех, кто за своим знанием не знает Бога, и забудем, что философское знание не все истинно. Допустим, все оно истинно; выставим вперед тех, кто познал Бога через самое знание Его творений. Их созерцание и познание недаром именуется природным законом (Рим. 2, 14); до патриархов, пророков и писаного закона оно направляло и обращало род человеческий к Богу, показывая Творца тем, кто не отошел вслед за эллинскими мудрецами и от этого природного познания. В самом деле, кто из имеющих ум, видя столь великие и явные различия сущностей, противостояния невидимых сил, уравновешивающиеся порывы движений, равно как и покой, особым образом равновесный, непрерывные превращения друг в друга несовместимого и несмешивающееся взаимное тяготение непримиримо враждебного, соединение раздельного и неслиянность соединенного — умов, душ, тел; связующую такое множество гармонию, стойкость соотношений и расположений, существенность свойств и распорядков, нерасторжимость всеобщей связи, — кто, взяв все подобное в разум, не задумается о Том, Кто прекрасно водрузил каждую вещь в ней самой и чудно согласовал все вещи одну с другой, и не познает Бога из Его образа и произведения? Кто, познав таким путем Бога, сочтет Его чем-то из созданного или уподобляемого? Значит, здесь будет и отрицательное богопознание. Так что познание тварей до закона и пророков обратило род человеческий к богопознанию, обращает его и теперь; и почти вся совокупность вселенной, все народы, не следующие евангельскому слову, благодаря одному этому познанию тварного полагают сейчас Бога не чем иным как создателем этой вселенной[1].