Большой церковный собор.
Чтобы пресечь попытки бывшего патриарха вернуться к власти, было решено созвать церковный собор, на который пригласили патриархов всех православных церквей. Приехать смогли только Александрийский и Антиохийский патриархи Паисий и Макарий, имевшие, правда, полномочия также от патриархов Иерусалимского и Константинопольского. Они долго добирались с Востока, но наконец прибыли в Москву. Собор с их участием начал свои заседания в декабре 1666 г. и был продолжен в 1667 г. Первым вопросом было дело Никона. Ему велели явиться на собор "смирным обычаем", но бывший патриарх вошел в столовую палату, где проходили заседания собора, со свитой, а впереди него несли крест. За двенадцать лет до этого сам Никон, расправляясь со своими противникам, взывал к авторитету восточных патриархов. Теперь это оружие было обращено против него самого. Патриархи были вызваны для суда над ним, и приговор был заранее предрешен. Царь Алексей Михайлович перечислил провинности бывшего "собинного друга". Никону припомнили все - и своеволие, и деспотическое управление церковью, и страсть к расширению патриарших владений. Не были забыты и нападки Никона на Соборное Уложение. "К этой книге, - обличал его царь, - приложили руки патриарх Иосиф и весь освященный собор, и твоя рука приложена..." - "Я руку приложил поневоле", - отвечал Никон. Подсудимый пытался защищаться, но его оправдания не принимались во внимание.
Восточные патриархи произнесли приговор: "Отселе не будеши патриарх и священная да не действуеши, но будеши яко простой монах". 12 декабря 1666 г. с Никона сняли клобук и панагию, и велели ему жить в тихо и безмятежно, а о своих согрешениях молить всемилостивого бога. "Знаю я и без вашего поучения, как жить", - огрызнулся Никон и язвительно добавил, обращаясь к Александрийскому и Антиохийскому патриархам. - "А что вы клобук и панагию с меня сняли, то жемчуг с них разделите по себе, достанется вам жемчугу золотников но пяти и по шести, да золотых по десяти. Вы султанские невольники, бродяги, ходите всюду за милостынею, чтоб было чем заплатить дань султану...". Когда его силой посадили в сани, он говорил сам с собой: "Никон! отчего все это тебе приключилось? не говори правды, не теряй дружбы! если бы ты давал богатые обеды и вечерял с ними, то не случилось бы с тобою этого"
Местом ссылки Никона стал Ферапонтов монастырь на Белом озере. Лишенный патриаршего сана, он жил отнюдь не как простой монах. Вместо кельи у него были обширные палаты, его по-прежнему обслуживало множество слуг. И тем не менее Никону, давно забывшему свое крестьянское происхождение и привыкшему к роскоши, условия жизни казались невыносимыми. Вообще, в ссылке этот энергичный и властолюбивый человек проявил малодушие и мелочность. Перед братией он продолжал гордо величать себя патриархом, в письмах царю униженно называл себя смиренным иноком. Царь Алексей Михайлович проявлял заботу об опальном владыке, а тот постоянно жаловался на мнимые притеснения и лишения. Он говорил царским посланцам: " у меня никогда, кроме щей да квасу худого, ничего не бывает, морят меня с голоду", а при проверке оказывалось, что в садках для ссыльного приготовлены живые стерляди. Но Никон утверждал, что рыбы той есть нельзя - стара, а ему самому якобы приходится носить дрова и воду. Ему прислали белуг, осетров, лососей, но Никону этого было мало и он писал царю: "А я было ожидал к себе вашей государской милости и овощей, винограду в патоке, яблочек, слив, вишенок, только вам господь бог о том не известил, а здесь этой благодати никогда не видаем, и аще обрел буду благодать пред вами, государи, пришлите, господа ради, убогому старцу". От царевича Петра были присланы в подарок соболя, но Никон вместо благодарности отвечал, что из этого меха шубы не выйдет, надобно еще добавить: "Сотворите, господа ради, милость, велите свое жалованье исполнить". И вновь в Ферапонтов монастырь слали щедрые дары: и меха, и яства, и деньги, и вновь Никон жаловался на нехватку самого насущного.
Дело патриарха Никона продемонстрировало, что баланс сил между светской и духовной властью складывался в пользу светской власти, хотя до полного подчинения церкви государству было еще далеко. Церковь и после падения Никона продолжала сохранять и свою внутреннюю самостоятельность и земельные владения. Но после Никона уже никто из высших церковных иерархов не осмеливался претендовать на первенствующую роль в государстве.
Церковный собор 1666-1667 гг. осудил и низложил Никона, главного инициатора церковных реформ, но одновременно с этим одобрил сами реформы. Между тем до собора конфликт царя и патриарха вселил определенные надежды в противников нововведений, тем более что после отречения Никона участь его ярых врагов была облегчена. Из десятилетней сибирской ссылки был возвращен протопоп Аввакум. Он вспоминал, что в Москве его встретили с распростертыми объятиями: "Государь меня тотчас к руке поставить велел и слова милостивые говорил: "здорово ли-де, протопоп, живешь? еще-де видатца бог велел!" И я сопротив руку ево поцеловал и пожал, а сам говорю: жив господь, и жива душа моя, царь-государь; а впредь что изволит бог!" Он же, миленькой, вздохнул, да и пошел, куды надобе ему. " Аввакуму наперебой предлагали завидные должности: "Давали мне место, где бы я захотел, и в духовники звали, чтоб я с ними соединился в вере".
Но Аввакум не изменил своим убеждениям и подал Алексею Михайловичу обширную челобитную, требуя восстановить старую веру. На протопопа тотчас же обрушились прежние преследования: "И с тех мест царь на меня кручиноват стал: не любо стало, как опять я стал говорить; любо им, когда молчю, да мне так не сошлось. А власти, яко козлы, пырскать стали на меня…" Аввакума отправили в новую ссылку на Мезень, а через два года снова привезли в Москву вместе с другими вождями раскола для окончательного суда. В Успенском соборе над протопопом было совершено расстрижение: «потом и проклинали; а я их проклинал сопротив; зело было мятежно в обедню ту тут».
В 1666 г. главных вождей раскола привезли из разных мест заключения в Москву, чтобы они предстали перед для судом восточных и русских православных иерархов. На соборе вожди раскольников держались по-разному. Иоанн Неронов, некогда первым начавший борьбу против Никона, не выдержал гонений, принес покаяние и принял реформы, за что был прощен и сделан архимандритом монастыря в Переславле-Залесском. Но Аввакум и его сподвижники Лазарь и Федор были несгибаемыми. Если верить пристрастному описанию собора, сделанному самим протопопом Аввакумом, он легко посрамил вселенских патриархов, укорив их тем, что у них православие «пестро стало» под турецким игом и посоветовав впредь приезжать на Русь поучиться истинной вере, которую исповедовали русские святые. "И патриарси задумалися; а наши, что волчонки, вскоча, завыли и блевать стали на отцев своих, говоря: "глупы-де были и не смыслили наши русские святыя, не ученые-де люди были, - чему им верить?" Аввакум использовал обычный для средневековой литературы способ изложения прений, когда противоположной стороне вкладываются в уста заведомо беспомощные возражения. Но у него даже сквозь стереотипные литературные приемы прорывается трагикомическая нотка.Устав от криков и брани расстриженный протопоп отошел к дверям «да набок повалился: "посидите вы, а я полежу", говорю им. Так они смеются: "дурак-де протопоп! и патриархов не почитает!" Конец этой сцены был вполне обыденный: "и повели меня на чепь".
Церковный собор предал анафеме и проклятию как еретиков и непокорных всех не принявших реформы. Таким образом было официально провозглашено, что церковные реформы были не личной прихотью Никона, а делом церкви.
«Соловецкое сидение».
Церковный собор 1666-1667 гг. стал поворотным пунктом в истории раскола. В результате решений собора разрыв между господствующей церковью и раскольниками стал окончательным и необратимым. После собора движение раскола приобрело массовый характер. Далеко не случайно этот этап совпал с массовыми народными выступлениями на Дону, в Поволжье и на Севере. Вопрос о том, имел ли раскол антифеодальную направленность, трудно решить однозначно. На сторону раскола встали в основном выходцы из среды низшего духовенства, тяглых посадских людей и крестьян. Для этих слоев населения официальная церковь являлась воплощением несправедливого общественного устройства, а "древнее благочестие" было знаменем борьбы. Не случайно, вожди раскола постепенно перешли на позиции оправдания выступлений против царской власти. Раскольников можно было встретить и в войске Степана Разина в 1670-71 гг. и среди взбунтовавшихся стрельцов в 1682 г.
Вместе с тем в старообрядчестве был силен элемент консерватизма и косности. "до нас положено: лежи оно так во веки веком! - учил протопоп Аввакум, - Бог благословит: мучься за сложение перст, не рассуждай много!" К расколу примкнула и часть консервативной знати.Духовными дочерями протопопа Аввакума стали боярыни Феодосья Морозова и княгиня Евдокия Урусова. Они были родными сестрами.Феодосья Морозова, овдовев, стала обладательницей богатейших вотчин. Аввакум с восхищением и удивлением писал о боярыне: "Как так! Осмь тысящ хрестиан имела, домова заводу тысящь болши двух сот было..." Феодосья Морозова была близка ко двору, выполняла обязанности "приезжей боярыни" у царицы. Но ее дом стал приютом для старообрядцев. После того как Феодосья приняла тайный постриг и стала инокиней Феодорой, она открыто начала исповедовать старую веру. Она демонстративно отказалась явиться на свадьбу царя Алексея Михайловича с Натальей Нарышкиной, несмотря на то что царь посылал за ней свою карету. Морозову и Урусову взяли под стражу. За боярыню заступился патриарх, просивший ее освободить, однако Алексей Михайлович отвечал "Давно бы я так сделал, но не знаешь ты лютости этой женщины. Как поведать тебе, сколь поругалась и ныне ругается Морозова та! Много наделала она мне трудов и неудобств показала. Если не веришь моим словам, изволь сам испытать; призови ее к себе, спроси, и сам узнаешь ее твердость, начнешь ее истязать и вкусишь приятности ее".