Старчество, направление монашеской жизни, в основе которого лежат советы и поучения, преподаваемые опытным духовным наставником-«старцем» (в женском монастыре – «старицей»); подобные «учительные» беседы могут быть чисто иноческими, как бы обращенными внутрь обители, либо иночески-мирскими, открытыми вовне.
Основы иноческого старчества возникли уже в Египте 4 в., в начальный период христианской аскезы, когда образовывались первые монашеские общины. Сам процесс послушничества изначально предполагал руководство со стороны наиболее опытных и авторитетных членов последней, тех, кого называли «отцами» («аввами» – от арамейского «авва» или «абба»). Слово «старец», «добрый старец» («калугер» переводных с греческого житийных текстов – от kalos geron) означает в первую очередь именно мудрый опыт, а не почтенный возраст, хотя то и другое в монашеской жизни чаще всего совпадают. С развитием монастырей – равно в западном и восточном христианстве – благие советы все чаще направлялись и вовне, к духовным сыновьям и дочерям в миру, однако это еще не означало возникновения старчества как особого аскетического течения или «толка».
Важным этапом такого обособления был расцвет исихазма, усовершенствовавшего практику «умной молитвы» или «духовного делания», призванного помочь душе освободиться от страстей путем тщательного, поэтапно-последовательного внутреннего сосредоточения. Византийские теории и практика «умной молитвы», которые складывались, если назвать лишь несколько самых крупных имен, от Иоанна Лествичника (7 в.) и Симеона Нового Богослова (10–11 вв.) до Григория Синаита и Григория Паламы (14 в.), обнаружили свое глубокое воздействие и на Руси, сказавшись, благодаря паломничествам на Афон, прежде всего у «заволжских старцев» (слово «заволжский» применялось по отношению к обителям, расположенным «за Волгой», на землях к северу от Москвы); их духовным главой принято считать Нила Сорского (15 – начало 16 вв.). Однако в полной мере о самоценном русском старчестве можно говорить, лишь начиная с эпохи Паисия Величковского (18 в.); его учение о совершенной молитве предстало особенно влиятельным на фоне резко обозначившегося отчуждения образованной части общества от церкви.
Тот же фактор благочестия на фоне отчуждения способствует и развитию традиции старчества в 19–20 вв., все более активно открывающегося изнутри обители к миру. Духовная, нередко регулярно возобновляемая беседа, которая совмещает в себе черты исповеди и ненавязчивой, индивидуально сориентированной проповеди, оказывается зачастую более эффективной, чем соборное участие в церковной службе, хотя речения (или письма) старцев ни в коей мере не исключают, но лишь дополняют это участие. Заключая в себе широкий спектр советов (от практики молитвы и борьбы со страстями до чисто хозяйственных вопросов), старчество воздействует на все слои русского общества, включая интеллигенцию. Ореолом особого уважения окружаются советы старцев Оптиной пустыни (Макария, Амвросия, Нектария и др.), хотя и многие другие обители были причастны к этой традиции, вне которой немыслимы такие подвижники, как Серафим Саровский или епископ Феофан (Феофан Затворник).
В период особенно жестоких гонений на церковь (1920–1930-е годы) православное старчество, требующее лишь учительного слова и ответного внимания, становится иной раз – в «катакомбных» условиях – наиболее удобной формой духовного окормления. Повышенный интерес к нему, усиленный в период перестройки, сочетается с распространением т.н. «младостарчества», публично осужденного руководством Русской православной церкви (когда за сокровенный религиозный «психоанализ» берутся лица, не обладающие достаточным аскетическим опытом).