Итак, и образы, и сюжетные ходы романа строятся на основе мифологического клише. Это относится и к образу Ленского. В системе персонажей Ленский занимает особое место: он чужд и одновременно близок Онегину. Ленский также приезжает в деревню, но не из столицы России, а из "Германии туманной", его называют "полурусским". Вообще говоря, для героя русского литературного произведения этого вполне достаточно, чтобы он был обречен на гибель, поскольку особенностью русского мифологического мышления является отношение к иноземцу как к врагу, даже если он помогает. Обреченность Ленского следует и из его роли в сюжете. Он подобен Онегину, но ошибается в выборе ценностей (заблуждается в Ольге), то есть является воплощением архетипа ложного героя - неудачника.
Средоточием мифологических мотивов в романе является "Сон Татьяны". Итак, Татьяне снится, что она идет в темноте по снежному полю (мрак и холод - атрибуты мира смерти), она должна перейти ручей (сравним с рекой смерти, текущей на границе самого сердца иного мира - Стикс греков, черная река Маналы в "Калевале"14 и т.п.). В роли перевозчика (в романе - помогает перейти) выступает медведь, являющийся в русской мифологии хозяином леса (то есть мира смерти). Поскольку переправа в центр иного мира имеет в большей или меньшей степени инициатический характер, то неудивительно, что путь Татьяны описывается как частичное раздевание (о его роли сказано в предыдущей главе) или растерзывание (аналогично пути шумерской богини Инанны в "страну без возврата"15):
То длинный сук ее за шею
Зацепит вдруг, то из ушей
Златые серьги вырвет силой;
То в хрупком снеге с ножки милой
Увязнет мокрый башмачок;
То выронит она платок…
Наконец, Татьяна падает, и медведь ее несет, причем
Она бесчувственно-покорна,
Не шевельнется, не дохнет…
то есть подобна мертвой; в мифологии перевозчик тождествен поглотителю, а переправа - временной смерти16. Далее следуют "шалаш убогий", пир в котором сравнивается с похоронами (прямое сопоставление с миром смерти), и традиционные для мифологии образы пирующих чудовищ. В качестве хозяина мира смерти выступает Онегин - складывается ситуация, аналогичная "Королю Лиру": Онегин и Татьяна, так же как и Лир, и Эдгар, являются посвящаемым и патроном инициации друг для друга. Целью "инициации" Татьяны, вероятно, следует считать получение провидческого дара - она узнает о грядущей смерти Ленского.
Однако вернемся к судьбе Онегина, к его "инициатическим" странствиям. Можно с полным правом говорить о пребывании Онегина в деревне как об инициации потому, что он возвращается в Петербург совершенно другим, неузнанным и почти что невидимым:
Но это кто в толпе избранной
Стоит безмолвный и туманный?
Для всех он кажется чужим.
Мелькают лица перед ним
Как ряд докучных привидений…
Кто он таков? Ужель Евгений?
(Понимая слово "туманный" буквально, можно сказать, что Онегин описывается как призрак, и подтверждается это тем, что людей он видит как привидения - в мифологии живые люди и иномирные существа невидимы друг для друга.) С внешней стороны его новая встреча с Татьяной может быть рассмотрена как воплощение мотива "муж на свадьбе своей жены" - вспомним "Одиссею", былину "Добрыня в отъезде": герой отправляется в иномирное странствие и возвращается, когда его жену насильно выдают замуж. Очевидно, что этот мотив в романе сильно трансформирован и, главное, повторим, касается лишь внешней стороны событий. Здесь интересно совсем другое: трагическая невозможность счастья для весьма незаурядных главных героев.
Позволим себе отступление в область русских былин. Речь пойдет об упомянутой былине о Дунае, которую Пушкин, несомненно, знал (в собственных примечаниях поэта к "Онегину" упоминаются "Древние российские стихотворения" Кирши Данилова, и былина о Дунае входит в этот сборник). Сюжет былины напоминает "Онегина": два друга, Дунай и Добрыня, едут в Литву (иной мир) добывать невесту (правда, не себе, а князю Владимиру), в Литве есть две королевны, одну из них Добрыня увозит в Киев в жены князю, а на другой, богатырке, женится Дунай и также увозит в Киев, но там и он, и его жена погибают. В обоих случаях речь идет о двух друзьях и двух сестрах, один из друзей гибнет, герой вместо добывания невесты для себя отдает ее другому. Однако дело не в сюжетном, а в идейном сходстве романа и былины.
Дунай, герой-чужак, связан с иным миром (былинная Литва), его жена, литовская богатырка Настасья, - тоже, оттого в системе ценностей русского эпоса они обречены на гибель. Не из-за недостатков, не из-за враждебности - только из-за иномирности. Поэтому былина заканчивается не счастливой свадьбой, а невольным убийством Дунаем своей жены и его самоубийством. Именно это клише воспроизведено в романе: образы и Татьяны, и Онегина обладают чертами иномирности, поэтому герои обречены. Татьяна остается на духовной высоте, Онегин сражен - но жизнь обоих приводит к краху. Не только сюжет, но и идейная линия романа строится на мифологическом клише.
Борьба со змеем
В классическом кино сюжеты едва ли не в большей степени, чем в классической литературе, связаны с мифологическим клише.
"Ирония судьбы, или С легким паром!" Рязанова сама по себе является произведением культовым: ну какая же новогодняя ночь без этого фильма - и кто станет смотреть его не в новогоднюю ночь? Нельзя не отметить, что связь с ритуалом непременна для значительного корпуса мифологических текстов.
Время действия в фильме - новогодняя ночь - сразу же обозначается как мифическое, как время всевластия потусторонних сил. Такая ночь (обычно перед зимним солнцестоянием или праздниками, на которые перенесена его символика, - Рождеством, кельтским Самайном и т.п.) - время контактов с иным миром и его обитателями, причем эти контакты прекращаются с наступлением утра (вспомним гоголевскую "Ночь перед Рождеством"). Вступить в контакт с иным миром человек мог, придя в место, принадлежащее обоим мирам. В русской усадьбе таким местом считалась баня - место, где человек появлялся на свет, где обмывали покойного, где ставили угощение духам неупокоенных мертвецов, гадали (именно в новогодние дни) и т.д. Относительно фильма - комментарии излишни
Для контакта с потусторонними силами человек должен выйти из обычного психологического состояния в одну из крайностей - либо в экстаз, либо в сон. Экстатическое возбуждение достигалось многими способами, наиболее распространенным было принятие галюциногенов или опьянение (например, на ритуальном опьянении как средстве достижения контакта с богом строилось дионисийство17). С другой стороны, средством открывания врат иного мира являлся сон (например, возвращение Одиссея из иномирного странствия спящим). Все это видим в сюжете фильма. Примечательно, что опьянение и сон как средства переправы дополняют друг друга. Еще одна интересная деталь: у Женьки Лукашина, спящего в самолете, из портфеля торчит веник - это не может не вызвать ассоциаций с общеизвестным волшебным перелетом на метле. В дальнейшем Женька будет очень дорожить "ценным" веником, и Надя полетит в Москву, по ее словам, именно чтобы вернуть веник, - так образ веника нашел устойчивое выражение как средство переправы.
В мифологии многих народов потусторонний мир выглядит так же, как и мир людей18; героя, прибывшего туда, иномирные силы ждут и потому впускают (московский ключ подходит к ленинградской квартире). Герой встречается с хозяйкой иного мира. Помимо прочих сверхъестественных достоинств хозяйка обладает мудростью, которая в архаическом мышлении неотделима от пения. Еще одна особенность - она воплощение солнечного света, что, как правило, символизируется золотыми или белокурыми волосами. В отличие от живых людей, ее не касается время (замечательно поющая белокурая Надя выглядит так же, как и на фотографии десятилетней давности). Если героиня представляет собой хозяйку солнечного света, то мифологическое клише требует появления ее противника - Змея, связанного с силами Хаоса, смерти. Змей, будучи насильником, стремится завладеть хозяйкой солнечного света (взять в жены, похитить и т.п.), ее должен освободить змееборец.
В образе Ипполита черты Змея присутствуют в избытке. Взять хотя бы способ передвижения Ипполита, он ездит в автомобиле: Змей - существо безногое, однако способное летать или иным образом очень быстро перемещаться; у Ипполита "ботинки на тонкой подошве" - у образов, восходящих к Змею, непременно уязвимы ноги19. В мире мрака и холода Змей - безраздельный владыка: Ипполит выезжает на ночной лед реки, на его автомобиль высыпают снег, но с ним ничего не происходит. Наконец самое интересное: силы Хаоса, смерти, которые воплощает Змей, - это мрак, холод и вода, - Ипполит не только ездит по замерзшей реке, но и моется под душем, причем под холодным, и подразумевается, что его желание "заболеть и умереть" не осуществится (Змей находится в своей стихии, где гибель ему не грозит).
В архаических мифах змееборец, выходя против водяного Змея, дабы уподобиться ему (враг гибнет только от себе подобного), должен быть в опьянении (таков, например, бой индийского громовержца с драконом, поглотившим вoды20), - Женька будучи пьяным встречается с Ипполитом. Еще одна "гастрономическая" деталь - вкушение пищи в ином мире как средство приобщения к нему: неприятие Надей Женьки заканчивается с бокалом шампанского; пищу, приготовленную хозяйкой, откровенно называют стрихнином, однако едят (в мифологии иномирная пища смертельна для всех живых, кроме героя).