Такое различение служения и почитания было сделано не только во избежание рецидивов идолопоклоннических моментов в отношении к иконе. Оно было обусловлено и самим богословием иконы. "Поклоняющийся иконе поклоняется существу изображенного на ней", — записано в догматическом определении Собора. Икона — лишь "образ существа", она не идентична ему, однако сущность изображенного невидимо как Божественная энергия "присутствует" в своей иконе. Так икона становится "каналом", по которому почитательное поклонение и любовь (что то же самое) человека восходят к Богу, к существу Божию. Ему же подобает служение и богопоклонение. Поэтому различение "служения" и "почитательного поклонения" следует понимать не в смысле противопоставления, а в плане взаимосвязи и даже перетекания одного в другое. Можно было бы сказать, что иконе воздается почитательное поклонение, но перед иконой совершается служение Богу, принявшему ради человека видимый образ; но и то, и другое суть выражение любви к Богу и совершаются в духе любви.
Важным следствием иконоборческих споров стало формулирование принципов церковного отношения к искусству вообще. Еще Вселенский (Трулльский — 691-692 г.) Собор в своем 100-м правиле определил церковное отношение к искусству в самом общем плане: "Очи твои право да зрят и всяцем хранением блюди твое сердце, завещает премудрость: ибо телесныя чувства оудобно вносят свои впечатления в душу. Посему изображения на дсках или на ином чем представляемыя, обаяющыя зрение, растлевающыя оум и производящыя воспламенения нечистых оудовольствий, не позволяем отныне каким бы то ни было способом начертавати. Аще же кто сие творити дерзнет, да будет отлучен". Это правило обращено ко всем христианам, но прежде всего касается верующего художника. Собор признает несовместимость лишенной благочестия живописи, с одной стороны, и иконописи, с другой. Иконописец отныне не может быть одновременно и светским художником, он должен сделать выбор.
VII Вселенский Собор еще раз признал двойственность искусства: нужно "иметь в виду цель и образ, каким совершается произведение искусства". Есть "низкое" искусство, которое отвлекает человека "от цели заповедей Божиих", и оно должно быть решительно отвергнуто. Но есть искусство благочестивое и добродетельное, внушенное Богом, оно "достохвально", "достойно" и должно быть принимаемо Церковью. Начиная с этого времени, постепенно вырабатывается и совершенствуется особый иконописный художественный язык, во многом противоположный реализму и сенсуалистичности античной живописи и, отчасти, иконописи доиконоборческого периода. Обвинения иконоборцев в использовании языческого искусства для изображения Христа и христианских святых, а также указание на "нечестивость" иконописцев, почитателями были приняты к сведению, и в дальнейшем, с одной стороны, совершенствуется художественный язык иконы путем отказа от остатков натурализма и чувственности в изображении лица и тела на иконе во имя строгости, аскетизма и каноничности (в рисунке, композиции, цвете), во имя создания совершенно иного, особого искусства, призванного свидетельствовать не о мире сем, а о Царстве Небесном. С другой стороны, к иконописцам начинают предъявляться более строгие, чем прежде, требования в отношении их личного благочестия, семейной жизни, общественного поведения.
Еще одним важным деянием Собора было косвенное утверждение почитания икон вне зависимости от их художественных достоинств. В соборном послании Феодора, святейшего патриарха Иерусалимского, зачитанном на Соборе, говорится: "...Хотя бы честные иконы были делом и неискусной кисти, их следует почитать ради первообразов". Это, конечно, не означает, что любое изображение святых может стать иконой и почитаться как икона (изображение может быть и богохульным). Собор хочет лишь подчеркнуть, что и неумелая кисть при искренней вере и благочестии, при воспомощствовании и содействии Святого Духа способна создать истинную икону, возводящую к Первообразу. Практика свидетельствует, что среди множества особо почитаемых церковным народом чудотворных икон, есть образá, которые не отличаются высокими — собственно художественными — достоинствами, и это вовсе не мешает ни чудотворениям, ни почитанию этих икон. Также и у многих святых Православной Церкви мы находим часто самые незатейливые с художественной точки зрения келейные моленные иконы. Простота их не мешала святым молиться перед этими образáми пламенной молитвой, не помешала возрасти до святости. И напротив, кисть, достигшая высоких результатов в своем ремесле, в руках живописца с потемненными духовными очами не способна создать образ, сквозь который "просвечивал" бы Первообраз. Конечно, в идеале подразумевается возможность, желательность и даже необходимость совпадения высокого внутреннего духовного устроения иконописца и не менее высокого художественного мастерства.
Нельзя не упомянуть еще об одном возражении иконоборцев против икон. Они указывали на отсутствие в богослужебной практике особых молитв для освящения икон, поэтому, утверждали они, в иконах нет ничего сверх того, что они получили от художника. На это защитники икон отвечали, что существует много священных предметов в церковном обиходе, хотя они и не были освящены молитвами. Они полны святости и благодати уже по своему имени, названию, по напоминанию о Первообразе, по своему употреблению, "по положению изображенных членов"(9) и потому считаются достойными почитания. Одним из важных результатов дискуссии по этому вопросу было рождение со временем "Чина благословения и освящения икон".
Существуют особые чины освящения икон Пресвятой Троицы,(10) Иисуса Христа, Богородицы, святых, отдельный чин освящения разных икон и иконостаса. В молитве на освящение иконы Троицы священник читает: "...Всегдашняго ради воспоминания, Тебе единаго славимаго Бога не точию оусты исповедуем, но и образ пишем, не еже боготворити сей, но еже нань телесныма очима взирающе, оумныма на Тебе Бога нашего зрети, и того чтуще, Тебе Создателя, Искупителя и Освятителя нашего славити и величати и Твоя неисчетная благодеяния воспоминати: почесть бо образа на первообразное преходит".
В этой молитве можно выделить следующие иконопочитательные мотивы: а) икона нужна для "воспоминания" о Боге, для хранения постоянной памяти о Боге; б) без иконы человек исповедывал бы Бога только устами; в) человек взирает на образ телесными очами, но лишь для того, чтобы его "умные очи" — в святоотеческой литературе часто "очи духовные" — зрели Бога; г) образ пишется не для того, чтобы его боготворить; д) почесть, воздаваемая образу, переходит на Первообраз.(11)
В заключение чина благословения иконы священник кропит ее святой водой и трижды произносит: "Освящается образ сей благодатию Пресвятаго Духа, окроплением воды сея священная, во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, аминь".(12)
Из приведенных текстов видно, что молитвы чина освящения иконы (как и кондак "Торжества Православия") продолжают защиту иконопочитания. Не упоминая, не повторяя доводов иконоборцев, они в форме прошений, обращений к Богу вновь и вновь опровергают аргументацию иконоборцев, излагают православное понимание иконы, утверждают необходимость почитательного отношения к образу, защищаясь от бывших и возможных новых обвинений в идолопоклонстве.
Итак, отрицание иконы в глазах иконопочитателей выглядело, во-первых, как отрицание Боговоплощения или, по крайней мере, как еретически неполное принятие догмата о реальности Боговоплощения, во-вторых, как непонимание во всей глубине тайны нераздельного и неслиянного единения в Ипостаси Христа двух естеств, двух природ. Отрицание же иконопочитания воспринималось как неверное понимание единосущия Христа Богу Отцу по Божеству и человеку по человечеству, ведь именно единосущие утверждает неразрывную связь между Богом и человеком через Христа, через Образ Бога невидимого. Поэтому свою миссию иконопочитатели видели не просто в защите икон, но в утверждении самих основ православного вероучения и миропонимания. На VII Вселенском Соборе было упомянуто, что иконоборство в своих доводах, возражениях, "анафематизмах" повторило почти все ошибочные мнения и ереси, родившиеся на протяжении веков в христологических и тринитарных спорах. Иконоборство было отвергнуто Собором как последняя наиболее тонкая и вместе с тем всеобъемлющая ересь, а праздник в честь восстановления почитания икон был назван позже "Торжеством Православия". Так иконопочитание и Православие были соединены навеки.
Сноски:
1. Как справедливо замечает Л.А.Успенский, позже выяснилось, что "не православные иконопочитатели, а, наоборот, именно иконоборцы представляли возврат к дохристианскому эллинизму"; иконоборство не случайно процветало в высших кругах придворной знати, воспитанной на эллинистической культуре, а не в простом народе (см. Успенский 1989:112,117).
2. В 754 г. отрицалась в основном сама икона; тогда была сделана попытка доказать, что икона Спасителя в любой ее интерпретации выражает еретическое учение (монофизитство, несторианство или евтихианство) и при любом ее понимании противоречит православной христологии и догматике. Борьба против почитания в тот период была следствием догматического "опровержения" иконы. В 815 же году основной удар был нацелен против иконопочитания. Икона была как бы приравнена к портрету. Но допущение в храме портрета неибежно вело к его сакрализации и почитанию в качестве иконы. При таком допущении двусмысленного иконо-портрета обосновать отрицание иконопочитания было невозможно в принципе. Его можно было только запретить, что и сделали.