В подходе Ойстраха к технике проявлялась его прогрессивная педагогическая позиция: снятие всяческого размежевания техники и музыки, рассмотрение их в органическом единстве как художественного явления, нераздельного и цельного, а следовательно, и снятие оппозиции «естественного» и «наученного». Он стремился к тому, чтобы учащийся осознал сущность недвойственности процесса интерпретации. Поэтому отрицательно относился к теории поэтапного приближения реального результата к идеальному образу, считая, что при этом образуются дополни тельные «леса вокруг здания музыки», которые практически нельзя потом убрать, та «кухня», которая видна порой у даже весьма опытных исполнителей.
По его мнению, «погоня техники за замыслом обречена на неудачу, так как идеальная сторона всегда подвижнее. Замысел только тогда становится исполнительским замыслом, когда рождается вместе с исполнительской формой, а скрипач сам становится инструментом, неотделимым от музыки, которой он живет и дышит»,
В таком единстве и рождается та естественная, самопроизвольная регуляция исполнительского процесса, которая воспринимается как совершенство игры.
Давид Федорович полагал, что обычный путь «накопления техники» увеличивает количество объектов управления, порой может выходить за рамки возможностей психики человека, особенно в обстановке экстремальной ситуации на эстраде. Сложная задача поиска оптимального баланса произвольного и непроизвольного моментов управления решалась им в пользу непроизвольных механизмов, так как «сознательная регуляция профессионального аппарата допустима лишь на начальных этапах, она абсолютно непригодна на эстраде, так как связана с большей или меньшей задержкой в управлении. Виртуозные места при этом теряют блеск, становятся тяжеловесными, а мелодические утрачивают естественность, спонтанность фразировки».
Именно интуиция, всяческое ее стимулирование, развитие способны увести от доминирования чисто логических процессов в овладении инструментом. Поэтому он не советовал начинать разбор сочинения в медленном темпе, а брать максимально приближенный к необходимому, окончательному. Об одном своем ученике он сказал иронически: «Он настолько „талантлив", что учит даже мелодии!»
Исходя из такого понимания единства процесса, Давид Федорович решал и проблему свободы исполнения. Он считал неправильным добиваться какого-то «освобождения рук», «свободы техники», правомерно полагая, что, в соответствии с законами психологии, само выделение понятия «свобода» связано с обоснованием понятия «не-свобода», что при этом вольно или невольно ученик начинает понимать, что он несвободен, начинает стремиться к «свободе», попадает в систему выбора, а следовательно, уходит от единства процесса. «Свободе выражения» он противопоставлял понятие «богатство выражения», «богатство проявления внутренней сущности музыканта-интерпретатора», что раскрывается через все механизмы, присущие человеку,— интуитивные, логические, эмоционально-волевые, механизмы воображения и фантазии. Такой подход во многом способствовал развитию естественных возможностей человека, позволял мобилизовать его огромные скрытые ресурсы, нацеливал сознание студента на поиск искомой целостности, достижение которой и знаменовало свободу — свободу слияния субъекта с объектом интерпретации, замысла с его выражением.
Взгляды Ойстраха на мышечную свободу как компонент целостной свободы выражения нужно трактовать диалектически и не смешивать с обычными случаями, когда зажатые руки мешают творческому акту.
Проследим теперь основные методы работы Д. Ф. Ойстраха со студентами над сочинением. Его девизом было «не бежать ни в темпах, ни в репертуаре». Продвигаться вперед неуклонно, непрерывно достигая максимально возможного артистизма, «Нельзя даже два дня находиться в своей работе в одной точке. Хотя бы понемногу, но следует продвигаться вперед»,— советовал он. Считал, что есть «великие внутренние законы интерпретации», которые необходимо искать и которым надо неуклонно следовать.
В произведении он видел три слоя значений: сам текст, который является воплощением замысла композитора, контекст эпохи и подтекст сочинения. Кроме этого он выделял и исполнительскую концепцию («исполнительский комментарий»). Соотношение между этими значениями он определял так: «текст не должен маскировать подтекст», «не нужно излишне комментировать исполняемое произведение». Под термином «подтекст» им понималась воплощенная в сочинении жизнь во всем ее богатстве. Например, для романтических сочинений Давид Федорович не боялся и прямых ассоциаций с душевным состоянием человека. Так, в начале Первой сонаты Изаи для скрипки соло он предложил ученику представить себе, будто у него «в груди все клокочет, душа его мечется в отчаянии, он что-то мучитель но переживает внутри себя и не может найти этому выход». И добавлял, что, когда он ясно себе все представит, а отчаяние достигнет апогея и вырвется вовне, должно начаться произведение.
Ойстрах разделял методы работы над миниатюрой и крупной формой в связи с их различной содержательностью и художественной концентрированностью. В миниатюре, считал он, «очень часто присутствует программность. Она здесь более узкая, зримая, связанная с колоритом, жанром, точными эмоциональными ощущениями. В короткое время надо тут уметь сжато сказать все важное».
В миниатюре должен господствовать лаконизм, очень яркие выразительные средства, особенно характеристичные. «Здесь забот о построении самой формы меньше и главное внимание можно уделить тактике: все грани должны быть отшлифованы и блестеть как ограненный драгоценный камень в оправе своего времени. Некоторые меняют оправу и теряют правду». Он обращал особое внимание на поиск нужного колорита и внутреннего (а не внешнего) масштаба мысли.
Иной подход был у него к трактовке крупной формы. Здесь, говорил он, «широкие пласты музыкальных смыслов, программность не всегда проявляются так наглядно, как в миниатюре, она скорее — поток жизни, поток времени. Крупная форма связана с философией, эпическим началом. Тут важно в первую очередь нахождение концепционного, стратегического решения целого». Для крупной формы необходим поиск броских, обобщающих средств, уход от излишней детализации и дробления формы в связи с широким пространством действия,
Давид Федорович советовал студентам убирать мелкие нюансы, укрупнять штрихи, находить широкие мазки. Он добивался от студентов формулировки идеи произведения и продумывания точного плана ее воплощения.
В первую очередь он подталкивал их к нахождению концепционного решения, связанного с уяснением структуры целого во всех ее связях. В эту структуру он включал «опорные точки, те „фонари", которые освещают дорогу,— промежуточные и главную кульминации». Затем обращал внимание на установление смысловых интонационных связей — арок.
В понятие целостности для Ойстраха входил не только замысел, но и его реализация на эстраде, сам звуковой процесс как носитель художественного смысла. Отсюда он был так строг к малейшей неточности, тем более к «грязной» игре, плохому звучанию, примитивной фразировке и другим недостаткам, которые, по его мнению, могут свести на нет все усилия исполнителя. Он говорил: «Достаточно допустить малейшую неточность в концерте Бетховена, и атмосфера духовной чистоты в зале будет непоправимо испорчена».
Давид Федорович рекомендовал начинать работу над новым сочинением с ознакомления с творчеством композитора, эпохой, советовал прослушать несколько хороших записей, чтобы составить себе мнение о стиле, характере произведения, тех трудностях, которые в нем есть. Затем лучше всего, по его мнению, много кратно выгрываться в сочинение по нотам в темпе, по возможности приближенном к конечному (на первых порах возможно замедление некоторых особо трудных мест или их пропуск), пока этот процесс «вживания в произведение» не начнет приносить свои плоды. Лишь после этого можно доучить неполучаюшиеся места. Но таковых, по его мнению, к этому времени будет уже не много.
В процессе работы в классе Давид Федорович больше всего внимания уделял поиску путей созидания самостоятельной исполнительской концепции, в первую очередь нахождению основного масштаба целого («монолит»), который отвечал бы образам сочинения и возможностям исполнителя.
Важнейшим средством построения целостного решения сочинения Давид Федорович считал темп. Он говорил: «Темп, которым ты играешь,— не скорость пальцев, а интенсивность развертывания музыкальной мысли. Убыстрение — смерть для музыки». Важным он считал нахождение верного решения темпового соотношения частей и разделов формы, своеобразное построение «темповых волн». Определение главного темпа исполнения зависит целиком, по его мнению, от образности сочинения, его глубинной идеи, а также от концепционного решения интерпретатора.
Все фразировочные моменты Давид Федорович требовал увязывать с основным темпом движения музыкальной мысли. Если темп подвижен, фразировка должна быть более обобщенной, и наоборот. Но даже в медленных темпах он обращал внимание на более широкие фразировочные «волны». В вопросах фразировки Ойстрах в большой мере полагался на интуицию ученика, его внутреннее ощущение течения музыки. Но всегда возражал против примитивной или надуманной фразировки.
Давид Федорович очень подробно разбирал в классе причины неудач, не допускал бездумного повторения неудавшегося места, зубрежки. Требовал анализа, «выявления причины неудачи (да же зачастую без скрипки), а затем устранения ее путем упражнений в медленном темпе, достижения точности и технического совершенства», вспоминает О. Крыса.
У Давида Федоровича сложилась в процессе преподавания достаточно стройная система взглядов на учебный репертуар. Он здесь и соединял и разделял свой собственный опыт концертанта и педагога.