Кабинетно-исследовательский проект студента 175 группы Давлятшина Алексея по курсу "Социология культуры"
Новосибирский государственный университет
Новосибирск 2005
Русские народные, блатные хороводные…
Начнём, пожалуй со словарного определения слова шансон. Вот, что пишут нам словари:
Шансон (франц. chanson), французская песня народная, профессиональная полифоническая 15-16 вв., а также современная эстрадная (из репертуара шансонье).
Для нас в этом определении важны три ОЧЕНЬ существенных компонента:
а) изначальное фольклорное происхождение
б) последующая профессионализация
в) популяризация современным культурным производством
Словарное определение подчёркивает французское происхождение слова, а соответственно и специфическое галльско-романское происхождение жанра. Вообще история развития любого музыкального жанра – подобна истории языков (семиотических систем вообще): итог развития имеет мало чего общего с исходным материалом, во всяком случае с конвенциональной его частью. Так было и с поэзией трубадуров в западной Европе. В конце XII в. она сочинялась с музыкальным сопровождением: рукописи содержат и слова, и музыку (фактически это был мнемонический способ сохранения социальной памяти и конструирования прошлого). К середине XIII в. появляются сборники поэм без музыки, но с биографиями поэтов или критическими комментариями. Теперь, без музыки, поэмы выполняли совершенно другие социальные функции: поэтов уже не было в живых, что должно было как-то восполняться их биографией, а критические замечания заменяли совместное прослушивание.
Приблизительно к XIII в. с появлением полифонии западная музыка начала отделяться от поэзии. Новый уровень сложности, который с течением веков достиг небывалого совершенства, теперь требовал более обширных и глубоких знаний как от исполнителя, так и от слушателя (произошло разделение аудитории на слушателей и исполнителей). Поэзии теперь не требовалась музыка, она, поддерживаемая независимыми эстетическими предпосылками, могла уже развиваться сама. Вокальные произведения часто исполнялись инструментально. Музыка как искусство, в свою очередь, могла «выстоять» самостоятельно. Скорее всего, к XVI веку произошла окончательная профессионализация, разделившая народную устную традицию и высокое искусство. Текстуальность (как преобладание) музыкального произведения очевидно приблизительно в этот период стала характерной чертой именно народной традиции, низкого искусства. Одна из основных социальных функций профессиональных музыкальных жанров – формирование границ социальных групп, через совместное прослушивание.
Именно эта функция идентификации сыграла определяющую роль в гибели французского высокого искусства XVII века с эпохой великой французской революции. Гимном, песней революции стала именно песня народного характера с доминирующей конвенциональной частью (текстом) над иконографическим компонентом (музыкальные звуки, ритм) в общем семиотическом комплексе. Если на языке рутины повседневности, Марсельеза, нынешний французский гимн, относится к жанру шансона.
Каким же образом приблатнёный "Владимирский централ" стал на сегодняшний день олицетворением шансона, да ещё и французского происхождения?
Руководитель компании "Русский шансон" Юрий Севостьянов знает всю правду, во всяком случае так он утверждает в своём интервью газете ПРАВДА[1]:
- Юрий Николаевич, вы, если не ошибаюсь, являетесь родоначальником шансона в России?
- Самого слова - да, так как направление существовало и до меня, но именовалось блатняком и городским романсом. В конце 1993 года, когда я еще работал на студии «Союз», происходило становление шоу-бизнеса и появление легальных звукозаписывающих компаний. Вот тогда я вместе с коллегами понял, что продавать и представлять блатные песни невозможно. Стали думать, как это можно сделать. По аналогии с французскими изданиями Владимира Высоцкого мы решили назвать это направление русским шансоном. Именно передо мной стояла задача объяснить публике, что это такое и обеспечить продажи. В 1994 году мы выпустили более пяти миллионов носителей под маркой шансон. Самое главное, тогда же появилась телепередача «Русский шансон», которая продержалась в эфире два года. Так мы и внедрили шансон на рынок. Сейчас он воспринимается как что-то вполне обычное, но тогда протолкнуть такой жанр было сложной задачей. В Санкт-Петербурге мы открыли радиостанцию, и в 1997 году я запатентовал название «Русский шансон» по всем классам использования. Так что этот товарный знак принадлежит мне. Артисты называют меня отцом русского шансона. Можно относиться к этому как угодно, но, когда я брался за эту, как ее называли, «грязную музыку», ей действительно никто заниматься не хотел
Культурное производство, массовая культура - картинка в действии. Низкое грубое и пошлое неожиданно сделалось вполне изысканным и утончилось в нужных местах по заветам Франкуфурсткой школы, окончательно пустив романтизм по задворкам мировой культурологи и музыковедения. Из этого интервью становится понятно, что то что сегодня в России называют Русским шансоном, не имеет ничего общего, кроме имиджевых попыток "облагородить жанр", с тем, что на французской эстраде называют шансоном. Самое интересное, что уже подчинённый Севостяьнова, директор Радио Шансон, Владимир Маслов уже пытается наполнить понятие русского шансона несколько иным содержанием в своём интервью в журнале Огонёк[2]:
Часто мы заблуждаемся и понимаем под словом "шансон" музыку сомнительного качества с налетом ресторанной экзотики. Тем не менее шансон -- это Шарль Азнавур и Джо Дассен, Окуджава и Высоцкий, Визбор и Галич, Гребенщиков и Макаревич, Утесов и Изабелла Юрьева, Земфира и "Високосный год"...
Таким образом возникает у внимательного читателя вопрос, что же называть шансоном нам? Дмитрий Уймин, музыкальный редактор "Радио Большого города", на мой взгляд даёт исчерпывающее определение, как мы увидим позже[3]:
Шансон – это сюжетные песни, которые когда-то исполняли уличные певцы; это маленький театр – театр одного актера. В каждой песне должен быть свой мини-сюжет с лирической, драматической или комической фабулой. Не спорю: в песнях , обозначенных как "русский шансон", тоже есть сценарий: действие происходит в зоне или в "малине", но это уже совсем другой жанр – блатная песня или городской романс.
Таким образом, Д. Уймин во-первых, связывает так называемую блатную песню и городской романс в т.н. русский шансон, одновременно предлагая развести эти понятия по тематическому репертуару. Если работа будет внимательно изучаться, то нельзя будет не обратить внимание на то, что основные ссылки даются не на учёных музыковедов и фольклористов, а на "специалистов-практиков". Этот факт был предопределён не столько разведением высокой культуры и народной (в конце концов изучался ведь народный фольклор в СССР), сколько одним историческим фактом, который журнал Огонёк описывает, видимо небезвоздмездно, зато анонимно следующим образом[4]:
...В советской музыке существовало негласное правило: в одном произведении не более трех синкоп (синкопа -- смещение ударных долей в такте; именно на этом приеме до сих пор базируется вся мировая поп-музыка, не говоря о джазе). Преследование музыки - вещь для тоталитаризма вполне нормальная; но даже раньше джаза и рок-н-ролла в число репрессированных музыкальных жанров попал и шансон - после того как гнев вождя народов обрушился на упадническую "цыганщину" и городской романс...
Вполне в духе критики упаднической цыганщины блатная песня приписывается авторским коллективом из Казанского Государственного Технологического Университета деликвентным молодёжным субкультурам, характеризуемым следующим образом[5]:
Социокультурная подсистема, свойственная менталитету деликвентных молодежных субкультур и тех, кто в большей или меньшей степени попал под их влияние. Для общества, генерируемого второй социокультурной подсистемой, характерен дух жестокости, злобы и насилия как по отношению к “чужим”, так к нижестоящим по иерархии личностям. Такое общество можно назвать “криминально-феодальным”, и признаки его — раздел городов на сферы влияния, насильственные конфликты из-за изменения их, беспрекословное подчинение авторитету и т.д.
И действительно, если мы обратимся к текстуальному содержанию блатной песни, то именно "дух злобы, насилия, подчинения авторитету мы сможем в них увидеть". Кончено, в тюрьме ведь сидят убийцы, воры, бандиты, маньяки и разбойники. Свидетельствует об этом широко употребляемая при этом блатная лексика и образы понятная и легитимная внутри самой себя и непонятная внешнему наблюдателю. К примеру о чём может сказать человеку следующая строчка: "половина ж наших зеков до звонка не досидит, потому как в фонотеку вдруг залезет этот СПИДоловина ж наших зеков дзать человеку следующая строчка: ""му наблюдателю. оступная обывтелюне имеет ничего общего, кроме ы.____"? Однако это авторский коллектив конструктивно помечает способность блатной песни конструировать специфическую ненормативную культуру, продуктом которой он сам является едва ли. Один из немногих специалистов от науки по блатной песне А. Башарин[6] так описывет этот процесс, хотя и относящийся к нсколько иному временному периоду, что сути социального процесса, однако не меняет:
Для этой возрастной группы блатные песни были не только "своим" (вне зависимости от происхождения) фольклором, но и собранием поведенческих, языковых, мировоззренческих норм. То, что для взрослого профессионального преступника царского времени было льстящей художественной абстракцией, которую приятно послушать в ресторане в часы досуга, для молодежи и малолеток было мечтой о красивой жизни, заманчивым миром, для приобщения к которому необходимо овладеть его языком, законами и песнями.