С первых же лет Отделение развило энергичную деятельность по собиранию этнографического материала. Уже в 1847 г. была составлена и разослана в 7 тысячах экземпляров на места особая программа («циркуляр»), включавшая вопросы о физическом типе населения, языке, материальной и духовной культуре, преданиях и памятниках старины. Автором программы был Н.И. Надеждин, принимавший вообще видное участие в руководстве работой Отделения этнографии. В 1848 г. была составлена и разослана новая, расширенная программа собирания разного этнографического материала. Руководители общества обратились с призывом ко всем русским образованным людям — собирать по данной программе и присылать этнографические описания отдельных местностей, районов, сел. Призыв не остался без ответа. Отовсюду стали поступать десятки и сотни описаний быта, обычаев, верований населения отдельных уездов, волостей, деревень. Через пять лет после рассылки программы число таких описаний, скопившихся в руках руководителей Общества, составило около двух тысяч. Разборкой и редактированием их занялись Н.И. Надеждин и К.Д. Кавелин, и скоро оказалось возможным приступить к систематическому печатанию лучших из собранных материалов. Так родилась на свет серия «Этнографических сборников» (1853–1864), смененных затем фундаментальным и многолетним изданием «Записки Русского географического общества по отделению этнографии».
Не ограничиваясь этой сравнительно пассивной формой собирания этнографического материала, Географическое общество организовывало и ряд специальных экспедиций. Одной из самых крупных экспедиций была «Этнографически-статистическая экспедиция в Западно-русский край» (конец 1860-х годов) под руководством П.П. Чубинского.
Самый метод планового, систематического собирания этнографического материала в широком масштабе, чуть ли не по всей огромной стране, под руководством ученого Общества во главе с теоретически подготовленными специалистами (пусть даже буржуазно-либерального направления), с привлечением значительного круга добровольцев-участников из местной интеллигенции, представлял собой бесспорно нечто новое в этнографической науке того времени.
3
Главной ареной «полевой» работы русских этнографов, собирания ими конкретного фактического материала была, конечно, Россия и ее народы. Их заслуги в этой области никем не оспариваются. Русские ученые открыли для науки целый огромный мир — быт и культуру многих десятков народов, населяющих более чем шестую часть земного шара.
Однако весьма велики заслуги русских ученых и в области изучения многих зарубежных народов. Особенно много сделано ими по исследованию этнографии сопредельных нам стран Центральной и Восточной Азии. В изучение великой цивилизации Китая, быта его народов русские исследователи вложили не меньше сил, чем западноевропейские. Достаточно напомнить о долголетней и продуктивной деятельности ученых монахов — членов Российской духовной миссии в Пекине. Из них на первом месте бесспорно стоит Иакинф Бичурин, один из крупнейших синологов мира. Своими неутомимыми и многолетними трудами над китайскими историко-этнографическими источниками, переводами их и своими непосредственными систематическими исследованиями Иакинф один создал целую библиотеку описаний стран Восточной и Центральной Азии, охватывающую в целом огромный промежуток времени от эпохи старших Ханей и вплоть до ХІХ в. Вспомним «Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времени» (3 тома, 1851), «Историю Тибета и Хухэнора» (2 тома, 1833), «Историческое обозрение ойратов или калмыков» (1833), «Описание Чжунгарии и Восточного Туркестана» (1829), «Записки о Монголии» (1828) и ряд других, а особенно наиболее интересное для этнографа сочинение «Китай в гражданском и нравственном состоянии» (4 тома, 1848). Бичуринские переводы и сводки китайских источников доныне остаются незаменимым, ценнейшим пособием для всякого историка и этнографа Китая и Центральной Азии.
Немало сделал в том же направлении и другой ученый монах, член той же миссии — Палладий Кафаров. Наиболее важный из открытых и переведенных им памятников — знаменитое «Сокровенное сказание» о Чингис-хане («Юань-чао-ми-ши»), опубликованное в 4-м томе «Трудов членов российской духовной миссии в Пекине» (1866), ценный источник сведений о быте монголов ХІІ–ХІІІ вв.
Этнография стран Центральной Азии — Монголии и Тибета, мало доступных для западноевропейской науки, была открыта для ученого мира главным образом трудами великих русских путешественников Н.М. Пржевальского, Г.Н. Потанина, А.М. Позднеева, М.В. Певцова, П.К. Козлова, Г.Е. Грум-Гржимайло и других. Эти путешественники ставили перед собой различные цели: одни стремились к географическим открытиям, другие интересовались древними памятниками, рукописями и пр. Но все они внесли бóльшую или меньшую лепту в этнографическое изучение народов Центральной Азии. Можно смело сказать, что без героического труда наших исследователей, преодолевавших необычайные трудности в безводных песках Монголии и на суровых нагорьях Тибета, мировая наука очень мало знала бы о народах этих стран.
Русские ученые много внесли и в этнографическое изучение народов заокеанских стран. Достаточно напомнить чрезвычайно интересные этнографические материалы в работах участников русских кругосветных плаваний начала ХІХ в. о народах Океании: И.Ф. Крузенштерна и Ю.Ф. Лисянского (1803–1806) о Гавайских и Маркизских островах и о. Пасхи; В.М. Головнина (1807–1809) об о. Тана и др.; О.Е. Коцебу (1815–1817 и 1823–1826) об о-вах Таити, Маршалловых и Гавайских; Ф.П. Литке (1827–1828) о Каролинских островах и др.[viii]
Еще более значительны материалы русских исследователей по народам северо-западной Америки, входившей до 1867 г. в состав российских владений. Наиболее энергичная исследовательская деятельность в Русской Америке падает на 1830–1840-е годы — время расцвета деятельности Российско-Американской компании, перед тем, как открытия в бассейне нижнего Амура вызвали перенесение туда экономических интересов. На эти годы приходятся путешествия и работы А.Ф. Кашеварова, К.Т. Хлебникова, Ф.П. Врангеля, результаты которых до сих пор выявлены и оценены лишь в небольшой степени; ценнейшие исследования И.Е. Вениаминова — одного из самых выдающихся этнографов ХІХ в.; экспедиции Л.А. Загоскина, И.Г. Вознесенского и др. Если своим открытием северо-западная Америка обязана русским экспедициям XVIII в., то и этнографическое изучение ее народов — тлинкитов, алеутов, кадьякцев, западных эскимосов — составляет в значительной степени заслугу русских ученых. Это признают современные американские исследователи, использующие богатое научное наследство классической эпохи русской американистики.
Особенно выделяются в этом наследстве, конечно, работы И.Е. Вениаминова. Его «Записки об островах Уналашкинского отдела» (1–3, 1840) представляют собой не только редкую по полноте и обстоятельности монографию, но и по своему теоретическому уровню стоят очень высоко: трезвый реалистический подход к материалу, добросовестное стремление понять психологию и обычаи народа, язык которого он хорошо изучил и которому искренне симпатизировал, не впадая при этом в идеализацию, понимание роли естественной среды и «образа воспитания», т.е. культурной традиции, умение разграничить старые самобытные явления и нововведения, вызванные контактом с русскими, интерес к общественному быту, к материальной культуре и пр., — выделяют эту работу среди многих этнографических исследований того же и даже более позднего времени.
Из других исследований русских ученых в заокеанских странах мы упомянем здесь лишь о тех, которые ценны не только фактическим материалом, но и имеют большое принципиальное значение с точки зрения научного метода: об исследованиях Н.Н. Миклухо-Маклая.
Деятельность этого замечательного ученого-гуманиста, отважного путешественника и талантливого исследователя составляет предмет гордости и русской и мировой науки. Своими многолетними исследованиями в Океании и Индонезии Миклухо-Маклай внес совершенно новую струю в историю науки. Оставляя в стороне результаты его ценных естественно-научных работ, напомним только, что своими антропологическими наблюдениями Миклухо-Маклай в немалой степени содействовал торжеству моногенетического взгляда на происхождение человека и его рас над антинаучными расистскими теориями.
Что касается собственно этнографических исследований Миклухо-Маклая, то необходимо напомнить прежде всего, что он был пионером совершенно нового метода полевой этнографической работы: отважный исследователь не побоялся поселиться один среди папуасов Новой Гвинеи, пользовавшихся репутацией жестоких людоедов, на берегу, куда не ступала прежде нога белого человека, и прожил с ними много месяцев; он установил с ними дружественные отношения, изучил их язык, оказывал им разнообразные услуги и непрерывно вел научные наблюдения.
Миклухо-Маклай доказал на деле, что такой метод этнографической работы не только больше согласуется с принципами гуманизма, но и в чисто научном отношении дает гораздо больше, чем вооруженные экспедиции или наблюдения с борта корабля при кратковременных визитах мореплавателей. Правда, у русского ученого были в этом смысле предшественники в лице миссионеров, которые тоже годами жили одни среди туземцев и изучали их языки; но миссионеры преследовали совсем другие цели, и эти цели, за редкими исключениями, дурно отражались на научных результатах их наблюдений. Маклай же был первым ученым, который с чисто научными целями предпринял трудный и опасный опыт «стационарной» этнографической работы нового типа и добился блестящего успеха этого опыта.
Результаты этнографических исследований Миклухо-Маклая не очень велики количественно: погибший рано исследователь не успел опубликовать многого из своих материалов. Зато они представляют огромную ценность для науки в двух отношениях: в смысле достоверности описанных фактов, — добросовестность русского исследователя не позволяла ему записывать и тем более публиковать ничего, в чем он не убедился путем строго научного наблюдения, — и в смысле умения передать конкретную, живую картину жизни туземцев.