На рубеже XVIII и XIX веков возник и Двинско-Днепровский путь – Березинская система с четырьмя каналами. Вскоре заброшенные и заросшие, они превратились в зелёные тоннели под сомкнувшимися ольховыми кущами, теперь тут живут бобры. Их вместе с лесами и болотами на площади более 750 квадратных километров охраняет Березинский заповедник.
Западная Двина – дочь Валдая и главная артерия северо-запада. Сегодня река уже в значительной степени зарегулирована плотинами и расчищена от преграждавших её порогов, хотя и не по всей длине. А прежде тут было сплошное чередование спокойных плесов и бойких сносов, быстрин, едва прикрывающих коварные подводные каменья – головки и жеси. При пересечении валунных и пластовых забор, были и совсем бурные участки: 62 порога, мешавших судоходству, насчитывалось на старой Двине.
В теснинах реку обнимали отвесные стены, сложенные девонскими песчаниками, гипсами и доломитами, а между теснинами она выходила на привольные низины и текла по ним с величавой медлительностью, словно отдыхая. Таково, например, Двинское плесо, с широко расступающимися пониженными берегами. Но ближе к низовьям река вновь кидалась в доломитовые узости и рычала на порогах, о благополучном прохождении которых лоцманы даже молились. Эту часть Даугавы не раз сравнивали с Рейнским ущельем в Сланцевых горах – сходны тут и крутые берега, и высящиеся на них руины замков и башен. Лишь близ устья Даугавга свободно разливаются, её торжественно-спокойный ток украшает латвийскую столицу Ригу.
«Младший брат» Двины-Даугавы – Неман во многом сходен со старшей сестрой. Длина Двины чуть больше тысячи км (1020), а Немана – чуть меньше (937). Его течение поровну делится между территориями Белоруссии и Литвы, где Неман считают не младшим братом, а отцом литовских рек, а матерью – крупнейший из притоков Немана – реку Нярис Родина Немана – Минская возвышенность Белорусской гряды. На пути он пересекает не одно нагромождение валунов, где течение убыстряется, становится порожистым. По низинам река несёт свои воды в широкой террасированной долине, в половодья разливаясь на многие километры.
К западу от Валдая меняется “картина” недр. Подземный склон Балтийского щита наклонён и под Эстонией, и под западом Латвии, но к Литве и к северу Белоруссии кристаллический фундамент повышается, разделяя две подземные впадины: обширную Среднерусскую на востоке и Балтийскую на западе. Второй из них фундамент быстро погружается на глубины 1-2 км ниже уровня моря – тут палеозойские напластования уходят под мезозой (в Литве) и даже под совсем молодые, кайнозойские, оказавшиеся нефтеносными и уже давшие промышленную нефть.
В Прибалтике и на Балтийской гряде, продолжающей Валдай к юго-западу, целую область называют Поозерьем – озёр тут не на много меньше, чем в Карелии. На псковской земле известна ещё одна «русская Венеция», или город на воде», - Себеж с 359 озёрами. «Венеция», конечно, преувеличение, но город обнят почти со всех сторон озёрной водой – красота редкостная.
Нет числа военно-историческим памятникам Балтийско-Валдайского края. С глубокой древности сохранилось тут Труворово городище – свидетель дел IX века, самой зари русской истории, и не на много поздняя Изборская крепость, и крепости-монастыри.
В отличие от извилистых фьэрдовых берегов Эстонии, более южные берега Балтики выровненные, низкие. Их сопровождает серебристая полоса дюн, частично поросших сосновыми борами, так что воздух наполнен целительными запахами моря, хвои и смол. Здесь сосредоточились лучшие морские и климатические курорты.
К западу расположено побережье совсем другого рода. Тут поражают две гигантские лагуны – гафы и ограждающие их песчаные косы – нерунги, огромные, как хребты. Такие берега и у других морей теперь называются гафовыми. Дюны нерунгов во многих местах поросли соснами и зарослями вереска.
Когда-то пески кос были закреплены лесами, но уже давние, не одно столетие назад, вырубки привели песчаную стихию в движение. Теперь туристы восторгаются голыми серебристыми и золотистыми дюнами в десятки метров высотой, а вернее бы было ужасаться. Ведь не за мертвенную обнажённость одна из цепей песчаных холмов носит имя Мёртвые дюны – они не замерли, а, напротив, способны передвигаться на 3-5 и даже на 7 метров в год. На их «совести» – гибель нескольких деревень, погребённых при передувании песка ветрами. Посёлок Нида, дважды захороненный, ютится теперь уже на третьем по счёту месте.
Впрочем, на косах вины и следы усилий человека по обузданию песков: насаждаются новые и охраняются старые леса из мачтовых сосен, рощи ольхи,
дубравы, липняки. Леса такие, что в них обитают даже звери – лоси, кабаны, косули. Не белой песчаной лентой, а нашивкой из махрово-бархатной зелени видна Куршская коса из космоса! Эта коса отделяет Куршский залив от моря.
Белорусско-Московский край. Этот край широкой полосой обнимает с юга балтийско-валдайские ландшафты. Между ними немало общего – тоже холмы с валунами и пески, тоже леса с болотами и озёрами. Но холмы расплывчатее, это скорее увалы, валунов значительно меньше – последнее оледенение сюда не доходило, поэтому озёра реже, а песчаные равнины и болота ещё обширнее. Тут хозяйничали талые воды не только последнего ледника, доходившего до Валдая, но и предшествовавшего ему предпоследнего. Вытаявшие изо льдов валуны перемыты и переотложены талыми водами «по камешку» и чаще всего встречаются лишь как примесь в глинах и песках. Весь этот рельеф плоских межуречий с плащами песков, покровных суглинков и глин выразительно называют вторично-моренным.
Там, где у южной кромки ледника были отложены валы конечных морен, скопилось больше валунов. Эта приподнятая полоса называется Белорусско-Московской грядой. В ней различаются отдельные возвышенности: Белорусская, Смоленская, Московская, Клинско-Дмитровская, Борисоглебская, Даниловская.
У вторично-моренной равнины монотонны только междуречья, а к долинам примыкает рельеф с такими перепадами высот, что местами кажется даже горным. Реки уже успели углубиться в однообразные поверхности, расчленили их на увалы, в несколько этапов расширили свои долины, образовав террасированные плоскости, а местами подрыли кручи высотой в десятки метров. Таковы долины верхних течений Немана, Днепра, Волги и Москвы-реки.
В лесах всё больше лиственных деревьев, да и в облике меньше северной суровости. Но самих лесов осталось так немного, что местность легче принять за лесостепную. Вся природа здесь словно спокойнее, беднее контрастами…
Тем не менее, даже тут, в уцелевших лесах, под охраной охотничьих правил размножились лоси и кабаны, иногда в избыточном количестве.
У вторично-моренного ландшафта своя эволюция. Озёра заливаются, зарастают, превращаются в коварные трясины. Наряду с низинными болотами обширны и верховые – на плохо дренированных водораздельных плато. Болота – особый тип ландшафта, здесь свои цветы, краски и запахи, свои богатства, прежде всего торфяные.
Водо-охранный режим верхней Волги помог сохраниться лесам упомянутой низины. Её южный «залив» - Дубнинская и Яхромская низменности – заслужил имя Московского полесья. Тут и песчаные равнины с сосновыми вересковыми борами, и глухие ольшаники, и непролазные топи с мощными торфяниками, и бескрайние разливы, превращающие поверхность в единое озеро. И всё это рядом с Москвой.
На междуречьях есть свои неровности – увалы, гряды. Клинско-Дмитровская гряда – это, как и Валдай, очередная пластовая ступень, но останец более молодого, мезозойского, чехла платформы. Здесь уцелел от размыва верхний плащ песков и глин, отложенных в меловое время морем. Но долины во многих местах дорылись и до тёмных глин, отложенных более древним морем – юрского времени, и до белых, тоже морских известняков каменноугольного возраста. Этот «белый камень» и принёс Москве славу белокаменного города. Нижележащий девон вскрыт бурением – он даёт минерализированную воду.
На глубинах 2-3 километра покоится уже кристаллический фундамент, тут замыкается не различимая с поверхности чаша – Среднерусская, она же Московская котловина. Белорусский выступ фундамента достигнут бурением у Вильнюса и Минска на глубине всего 100-200 метров. Здесь в недрах приподнят важный участок подземного «моста», который существует между Балтийским и Украинским кристаллическими щитами.\
Белорусско-Московская полоса возвышенностей образует важные водоразделы. Но барьер не везде непрерывен. Щара, приток Немана, прорезав гряду насквозь, дренирует верховьями часть Полесья. А днепровская Березина заглянула истоком на север – к Двине. Да и сам Днепр, прорезавший у Орши Смоленско-Московскую гряду поперёк, помог замыслам об устройстве его связи с Двиной через низины Осиновых болот.
На горбине Смоленской возвышенности не случайно звучит имя Вязьма – тут нетрудные волоки «вязали» между собой верховья волжской Вазузы, окской Угры и стекающих в Днепр речек Вязьмы и Осьмы.
Обилие волоков и здесь наводило на мысль о межбассейновых соединениях и перебросках, иногда даже не для судоходства, а ради водоснабжения. Так возникла Вилейско-Минская водная система. На подпружиненной Свислочи создали Заславльское водохранилище – пригородное «море» минчан. Его промывают и пополняют 400 миллионов кубометров воды в год.
Белорусско-Московский край испещрен извилистыми лентами водохранилищ, пожалуй, не меньше, чем озёрами. Но на междуречьях сохранились и озёра естественного происхождения. Они похожи на разливы, застоявшиеся среди болотистых берегов, и занимают понижения, унаследованные ещё от доледникового рельефа. Сток из части озёр успел прорезать их запруды и спустить воду. А есть и уцелевшие озёра, например крупнейшее в Белоруссии озеро Нарочь, площадью 80 квадратных километров.