22 мая 1924
..."Ты еврей?" - "Нет, армянин". - "Это как?" - "Долго объяснять". - "Ну, если долго, тогда не надо... А чего это ты в трауре?" - "А так меньше заметно, что одежда не совсем чистая". - "Может, она у тебя и сейчас грязная?" - "Может быть..." Они познакомились в Париже - Пиаф со своей свитой случайно оказалась на одном из концертов Азнавура. Впрочем, "концерт" - это сильно сказано. Только что закончилась война, Шарль вместе со своим другом и аккомпаниатором Пьером Рошем каждый вечер в поисках работы обивали пороги парижских ночных клубов и варьете. Парочка Рош - Азнавур смотрелась более чем забавно: маленький армянин, стремительный и юркий, и долговязый французский аристократ с темпераментом крокодила и помпезностью священника. Иногда им позволяли выйти на сцену, спеть несколько песенок и заработать несколько франков... Иногда получалось продать песню-другую на сторону. Друзья сочиняли их в огромной квартире Роша в центре Парижа. Одна из таких песен - она называлась "Я пьян" - даже стала хитом в исполнении Жоржа Ульмера. И все же денег постоянно не хватало.
Жить в оккупации было гораздо легче. Отец Азнавура ушел на фронт добровольцем, и Шарль оказался единственным кормильцем семьи. Пока в город не вошли немцы, он торговал газетами, а потом вполне успешно крутился на черном рынке, сбывая брошенные велосипеды, шоколад, одеколон - за все это солдаты вермахта охотно выкладывали драгоценные рейхсмарки. Даже получив работу в кабаре "Жокей" на Монпарнасе, Шарль не оставил опасного промысла - возвращаясь в голодный Париж с гастролей по провинции, он тайком провозил на продажу в реквизиторских сундуках деревенские продукты. В те дни Шарль часто вспоминал гневную тираду, произнесенную одним влиятельным другом семьи Азнавурян, к которому отец Шарля несколько лет назад обратился с просьбой помочь деньгами на актерскую школу для сына. "Миша, ты с ума сошел! - возмущался тот, расхаживая по кабинету. - Какой театр, слушай! Армяне созданы для коммерции. Если твой Шарль хочет научиться торговать, то я ему помогу. А если он хочет всю жизнь валять дурака и веселиться - Бог свидетель, он не получит от меня ни франка!"
В глубине души месье Азнавурян был совершенно согласен со своим состоятельным другом - конечно, торговля стала бы для сына гораздо более надежной перспективой. Впрочем, понимал он и другое: не бывает правил без исключений. Даже среди армян нет-нет да и попадались такие, кто рождался на свет в тот момент, когда бог Меркурий явно находился в отлучке. В справедливости этой мысли Миша Азнавурян убедился на собственном опыте. После революции они с женой решили перебраться в Америку, но застряли в Париже, и, пока решался вопрос с американской визой, Азнавуряны успели, во-первых, отчаянно влюбиться в этот самый легкомысленный город Европы, а во-вторых - родить здесь первенца (регистратор-француз так и не смог правильно выговорить имя Ванаг, поэтому Азнавуряны решили не портить жизнь мальчику и назвали его Шарлем).
К тому времени во Францию перебрался и отец Миши, бывший повар царской армии. На политику ему было наплевать - в Париж он примчался исключительно ведомый нежной страстью к некоей очаровательной арийке, к которой, впрочем, довольно скоро поостыл. В ту самую неделю, когда будущий король французского шансона появился на свет, его отец и дед торжественно открыли на Рю де Шампольон, 3, небольшой русский ресторанчик, названный "Кавказским". По замыслу хозяев, заведение это должно было собрать под своей сенью весь цвет русской эмиграции первой волны - тех вельможных князей и графов, что ныне вынуждены скромно зарабатывать на хлеб, крутя баранку парижских такси. "Они водят свои автомобили, как когда-то их слуги управляли тройками", - сочувственно вздыхал сердобольный Миша Азнавурян, мечтая за бокалом вина о тех временах, когда, счастливо расположившись в уютной атмосфере его ресторана, клиенты смогут спокойно наслаждаться блюдами родной кухни и блаженно ностальгировать, вспоминая ушедшие времена.
Реальность, однако, внесла в эту хрустальную мечту свои мрачные коррективы. Ресторан действительно был всегда переполнен - но касса, увы, пустовала. Причиной столь странного противоречия стало доброе сердце Миши Азнавуряна. Посетители "Кавказского" - студенты, художники, бесконечные армянские родственники и знакомые хозяев, а также разнообразные попрошайки и пройдохи, которых в Париже конца двадцатых годов было пруд пруди - предпочитали покушать в кредит и даже не думали расплачиваться. "Ничего, когда-нибудь все эти люди придут к нам, чтобы отдать долги и сказать спасибо за то, что мы помогли им в трудную минуту", - не уставал повторять наивный Миша друзьям, упрекавшим его в неуместном простодушии.
В общем, все закончилось так, как и должно было: в 1930 году последнее из пяти "Кавказских" заведений Азнавурянов пришлось закрыть. За несколько часов до закрытия в зал вошли два студента-эфиопа из Аддис-Абебы: "Мы пришли, чтобы расплатиться..." "Не стоит, друзья мои, мы все равно уже не работаем", - грустно ответил им Миша Азнавурян. Тем не менее студенты настояли на своем и, отдав деньги, ушли - став, таким образом, единственными из клиентов "Кавказского", кто за шесть лет существования ресторана заплатил по долгам. С тех пор отец Шарля до конца своих дней мечтал уехать в Эфиопию - загадочную страну, где живут такие честные люди... ...Эдит поднялась из-за стола - ее уже изрядно покачивало - и скомандовала: "Ладно, пошли лучше танцевать". Шарль покраснел как рак и вдруг резко, толчком, усадил ее обратно на стул: "А ну-ка, сядь!" Пиаф недоуменно уставилась на молодого нахала. Свита притихла. Шарль неторопливо встал из-за столика, отошел на пару шагов, обернулся к Пиаф и негромко присвистнул - это был уличный ритуал: приглашать на танец мог только парень и только таким образом. Эдит это прекрасно знала - она ведь тоже воспитывалась по этим правилам. "А он ничего, этот малыш, строгий!" - весело заявила Пиаф, обращаясь к своему окружению. Свита услужливо засмеялась. Они танцевали вальс, потом танго, потом снова вальс... "Что ты делаешь сегодня вечером?" - спросила Эдит, хотя на дворе была уже глубокая ночь. "Иду домой, к жене", - честно ответил Азнавур. "О Боже, еще один женатый кретин! Все вы идиоты, - заметила Пиаф, допив свой бокал. - Ну ничего, жена подождет. Ей все равно придется к этому привыкать. Поехали!"
Они отправились в очередной ресторан, и эта авантюра закончилась тем, что Азнавуру и Рошу пришлось провести ночь на скамейке в парке - метро уже закрыли, а денег на такси у них не осталось. Шарль ежился под холодным ночным ветерком и думал о словах Эдит, сказанных ему на прощание: "Приходи завтра с утра, поговорим серьезно". И еще о том, что Эдит совсем даже и не красивая. Маленькая, щупленькая, вертлявая... Не примадонна, а черт знает что. Шарль привык относиться к женщинам легко - и всегда следовал усвоенной когда-то нехитрой мудрости: бегать за девушкой - значит попасть к ней в рабство. Он и не бегал - несмотря на свой небольшой рост и хрупкое телосложение, Азнавур тем не менее не мог пожаловаться на отсутствие внимания со стороны прекрасного пола. Трудно сказать, чем это объяснялось- то ли природным обаянием маленького шансонье, то ли пресловутым кавказским темпераментом. Как бы то ни было, недостатка в подружках молодой ловелас не испытывал. Гастроли, не ознаменованные новым романом, считались потерянными. До недавнего времени квартира друга Роша больше походила на дом свиданий, нежели на жилище добропорядочного парижанина. После очередной бурной ночи, пока его друг-аристократ отсыпался в объятиях какой-нибудь милашки, Шарль вставал спозаранку и к обеду уже успевал написать одну-две песни. Теперь же все было по-другому: Шарль уже не принимал участия в ночных загулах на квартире Пьера - он встретил юную Мишлен, очаровательное шестнадцатилетнее создание, и понял, что лучшей кандидатки на роль мадам Азнавур ему, пожалуй, не найти.
Несмотря на слабые протесты родителей ("Подождите хотя бы, пока ей исполнится восемнадцать!"), Шарль и Мишлен обвенчались в маленькой парижской церкви (денег не было, но знакомый священник-армянин все устроил: их венчали сразу же после какой-то богатой пары, и в храме осталось достаточно цветов и угощений). Вскоре у них родилась дочь Патриция. Шарль, который отныне считал себя совершенно взрослым и счастливым человеком, да к тому же главой семьи, с утроенной энергией зарабатывал скудные франки, сочиняя песни и обивая пороги ресторанов и варьете в поисках постоянного места. Пиаф предложила им с Рошем выступать в первом отделении своего гастрольного тура. Впрочем, гастроли эти оказались недолгими и промчались как один день. Эдит должна была улетать в Америку. Когда Азнавур, смущаясь и робея, осмелился-таки спросить у Пиаф, не намерена ли она продлить с ними контракт, та удивленно вскинула брови: "Конечно, приезжайте туда ко мне. Я вас жду". Азнавур совсем стушевался и промямлил что-то про отсутствие денег. Заслышав такие слова, Пиаф неожиданно пришла в ярость: "А вы что, разве не мужчины? Трудно заработать на билет? В общем, доберетесь до Америки - тогда и получите работу". Азнавур и Рош еле-еле наскребли денег на два билета в один конец, приехали в Нью-Йорк и принялись искать Эдит. На их несчастье, у Пиаф как раз начался роман с Марселем Серданом - а в такие моменты для Эдит не существовало никого и ничего, кроме возлюбленного. В то время как Азнавур и Рош, высунув языки, бегали по Нью-Йорку, Пиаф, отменив концерты, укатила с Марселем любоваться красотами ниагарского водопада. Вид бушующей водной стихии ее нисколько не вдохновил. "Просто много воды, только и всего", - безразличным тоном произнесла она, ни на секунду не отрывая влюбленных глаз от своего Сердана.
Естественно, о таких мелочах, как Азнавур, Пиаф в те дни и не вспоминала. Когда наконец Шарлю и Пьеру удалось дозвониться до нее с Восточного побережья, Эдит рассеянно посоветовала друзьям отправиться в Канаду ("Там, в общем, неплохо принимают французов".), а сама в тот же день укатила с Марселем в Париж. Добираясь до канадской границы, Рош ругался на чем свет стоит и проклинал тот день и час, когда им встретилась "эта безмозглая курица". Шарль выглядел грустным и задумчивым - он все пытался понять: как это его, взрослого и вполне опытного мужика, угораздило вляпаться в такую дурацкую авантюру. Как ни странно, в Канаде Азнавура ждали успех и даже неплохие гонорары. Первое, что он сделал, - сдал на права и приобрел автомобиль. Дебютная поездка закончилась в сугробе, вторую прервал трамвай. Шарль, однако, не унимался: ему казалось, что солидный человек без машины - просто нонсенс. Другим безусловным признаком "солидности" был для Азнавура приличный гардероб.