большого таланта. Человек, великий по-настоящему, наверное, не может
вложить в одно русло всю свою силу и весь свой талант. Жизнь, словно бы
опасаясь потерять бесценные крупицы человеческого дарования, не позволяет
ему сделать это.
А в Петербурге Менделеев вдруг ощущает острую радость возвращения. Он
понял, что все годы скучал без этого города. Теперь он не один здесь:
вернулась сестра Ольга. Вместе со своим мужем декабристом Басаргиным она
была в долгой сибирской ссылке. Здесь, в ее доме, Менделеев все чаще
встречается с Феозвой Лещевой - она ему нравится, но он плохо знает женщин
и не уверен в том, что надо следовать совету сестры и жениться. Он хочет
выяснить - смогут ли они с Феозвой понять друг друга, но всякий раз
растерянно умолкает: нет, видно, не пристало спешить, торопить судьбу.
Пусть все складывается так, как есть, без всяких усилий.
Он верит, что так будет лучше. Потом вдруг прилив отчаяния - он
сомневается в себе, в своей избраннице и пишет письмо. Нет, не письмо, а
крик души несется к сестре в Москву (ее увлекли на время дела). А та
отвечает: <Ты помолвлен, объявлен женихом, в каком положении будет она,
если ты теперь откажешься?> И он уступает.
И вот ведь что странно: он был человеком с сильным характером, умел
постоять за себя и не дай бог кому-то его обидеть, а здесь вдруг он
уступил. С чего бы? Он знал, что был влюблен только, а не любил. А вот
женился. Не было же ему безразлично? Наверное, нет. Но он верил, что, если
бы оставил Феозву, для нее это действительно стало б ударом. И вот с
этим-то он смириться не мог. Он не умел причинять боль другим.
Через три года у Менделеевых родился сын. Дмитрий Иванович вкупе с
другом своим профессором Ильиным покупает у разоренного князя небольшое
именьице Боблово, неподалеку от Клина, переезжает туда и с пылом
начинает заниматься сельским хозяйством.
Впрочем, увлечение это не было случайным: Менделеев давно скучал без
природы.
В Боблове ему хорошо. Он много гулял, ездил верхом, хлопотал на своем
опытном поле, а вечерами частенько встречал идущее с пастбища стадо. Он
все это очень любил. Но дело не только в этом. Опыты, которые он ставит,
служат одной цели. Его наука должна сослужить людям конкретную пользу.
Здесь, в Боблове, он воспитывает в себе иное отношение к делу: труд
ученого не должен быть вне связи с практикой. И в самом конце своей жизни
он вспомнит об этих бобловских днях и напишет об опытах: <Они важны для
меня потому, что оправдывают все мое дальнейшее отношение к
промышленности>. Вот, оказывается, когда он начал думать о будущем.
А пока еще он гулял с сыном по просекам, с мальчишеским азартом играл
на лужайке в крокет, возился на току, собирал только что купленную
молотилку. И видно было, что вот здесь, в Боблове, он чувствует себя самим
собой, вольготно и счастливо.
Так думала, глядя на него, его жена. Она думала, что так будет
всегда, что Дмитрий Иванович понял, наконец, где и в чем его счастье. От
одних только этих мыслей волна тихой радости переполняла ее.
Но она ошибалась. В ее муже в то время зрел великий ученый. Он сам об
этом не помышлял. Она этого просто не понимала.
И вновь Петербург. Мысль о химическом сродстве элементов, которая
пришла еще в годы студенчества, опять волновала его. Он был абсолютно
твердо убежден, что непременно должен существовать некий закон-властный,
неумолимый, который и определяет это сродство или различие элементов,
населяющих мир.
Сколько до него было попыток-наивных, надуманных-найти этот закон,
повинуясь ему, расставить все элементы по стройной системе... В то время
химики открыли и <обмерили> 64 элемента, знали их атомные веса, так что
уже был материал для работы. Не было только человека, который сумел бы
проникнуть в эту тайну, лежащую, как казалось, где-то неподалеку и тем не
менее недосягаемую.
Французский химик Шанкуртуа искал закономерность, расположив элементы
по винтовой нарезке, нанесенной на стоящий цилиндр. Все напрасно.
Английский химик Ньюлендс, человек, вероятно, утонченной натуры,
напряженно искал разгадку с помощью музыки. Он верил, что те соотношения,
которые существуют между элементами, похожи на соотношения между
музыкальным тоном и его октавой. Ньюлендс построил-таки свою систему,
искусственно впихивая в нее элементы, подстругивая их под те размеры,
которые сам же и уготовил. Система была, но системы элементов не было.
Ньюлендсу пришлось пережить пренеприятные минуты, когда председатель
британского съезда естествоиспытателей спросил его, не пряча иронии: <Не
пробовал ли уважаемый джентльмен расположить элементы по алфавиту и не
усмотрел ли он при этом каких-либо закономерностей?>
Менделеев смотрел в самую суть явлений и не пытался искать какую-то
внешнюю связь, объединяющую все элементы в фундаменте мироздания. Он
пытался понять-что их связывает и что определяет их свойства. Менделеев
расположил элементы по возрастанию их атомного веса и стал нащупывать
закономерность между атомным весом и другими химическими свойствами
элементов. Он пытался понять способность элементов присоединять к себе
атомы сородичей или отдавать свои.
Он вооружился ворохом визитных карточек и написал на одной стороне
название элемента, а на другой-его атомный вес и формулы его некоторых
важнейших соединений. Он снова и снова перекладывал эти карточки,
укладывая их по свойствам элементов. И в его сознании всплывали какие-то
новые закономерности, и он со знакомым волнением, предшествующим открытию,
осторожно продвигался дальше и дальше. Часами он сидел, склонившись над
своим столом, снова и снова вглядываясь в записи, и ощущал, как начинала
кружиться от напряжения голова и как глаза застилала дрожащая пелена...
Говорят, что во сне к нему пришло озарение и что ночью ему
привиделось, как, в каком порядке надо разложить те карточки, чтобы все
легло по своим местам по закону природы. Может быть. Мозг человека всегда
бодрствует. Но шел-то Менделеев к этому прозрению годами! Он продвигался
осмысленно, заранее намечая и рассчитывая каждый свой очередной шаг.
Может, и было то озарение, но его нельзя назвать случайным.
Менделеев нашел связь даже между самыми непохожими элементами. Он
обнаружил, что свойства элементов, если их разместить в порядке
возрастания атомных весов, через правильные промежутки повторяются.
Менделеев понимал: случайностью это быть не могло. Тогда он сделал
последний-решающий шаг: расположил все элементы еще и по группам,
объединив в отдельные семьи ближайших родственников. Он настолько ясно
видел стройность созданной им системы, что, заметив отсутствие элемента
между алюминием и титаном, оставил ему свободное место. Таких пустых
клеток пришлось оставить еще две. Система Менделеева позволяла ему
предвидеть открытие.
Первое из них последовало через четыре года. Элемент, для которого
Менделеев оставил место и свойства, атомный вес которого он предсказал,
вдруг объявился! Молодой французский химик Лекок де Буабодран послал в
Парижскую академию наук письмо. В нем говорилось: <Позавчера, 27 августа
1875 года, между двумя и четырьмя часами ночи я обнаружил новый элемент в
минерале цинковая обманка из рудника Пьерфитт в Пиренеях>. Но самое
поразительное еще предстояло.
Менделеев предсказал, еще оставляя для этого элемента место, что его
плотность должна быть 5,9. А Буабодран утверждал: открытый им элемент
имеет плотность 4,7. Менделеев, и в глаза-то не видевший новый элемент
-тем это и удивительней,-заявил, что французский химик ошибся в расчетах.
Но и Буабодран оказался упрямцем: он уверял, что был точен. Этот спор
походил на какую-то игру, в которой участвовал магпрорицатель. Этот маг
носил русское имя.
Чуть позже после дополнительных измерений выяснилось: Менделеев был
безоговорочно прав. Первый элемент, заполнивший пустое место в таблице,
Буабодран назвал галлием в честь своей родины Франции. И никому тогда не
пришло в голову дать ему имя человека, который предсказал существование
этого элемента, человека, который раз и навсегда предопределил путь
развития химии. Это сделали ученые двадцатого века. Имя Менделеева носит
элемент, открытый советскими физиками.
...А дома у него все идет как-то нескладно. Ему одиноко. Он давно уже
знает, что Феозва его никогда не поймет. Она хочет, чтобы он был примерным
семьянином и все свободное время от преподавания проводил вместе с нею в
деревне. А он не может. Боблово стало для него этапом в жизни, и этот этап
оказался уже позади.
Менделеев на несколько месяцев уезжает в Америку-изучать тамошние
методы добычи нефти. Америка его удивляет: он ожидал увидеть нечто совсем
иное. Первый город Штатов-Нью-Йорк. Он показался великому химику просто
невзрачным, напоминающим большие уездные города России. Знаменитые
нефтепромыслы? Но более бездумного отношения к природным богатствам он
нигде не встречал...
Впрочем, он не встречал еще многого в жизни, этот крупный, чуть
сутуловатый мужчина с русой бородой и длинными волосами. Ему за сорок, но
он не встречал очень важного в жизни, что наполняет ее особым, трепетным
смыслом. Он еще не любил.
Они познакомились в доме его старшей сестры. Ее звали Анной, она была
дочкой казачьего полковника и так не походила на всех девушек, которых он
встречал прежде... Она была стройна, нетороплива, под густыми черными
бровями светились большие серые глаза, а голову украшали длинные, тяжелые
косы. Она приехала в Петербург, чтобы поступить в Академию художеств, и