Сущность опыта весьма известна. Сделав круглое отверстие в оконном ставне и затемнив комнату, Ньютон пропустил на призму луч солнца и получил на противоположной стене изображение, которое назвал солнечным спектром... Из спектрального пучка лучей он выделил одну часть, например, красную, задержав остальное экранами, и пустил ее на другую призму, чтобы посмотреть, как этот одноцветный луч преломится вторично. Делая это порознь с лучом красным, желтым и пр., Ньютон убедился, что они преломились неодинаково...
Этими простыми опытами был пролит свет на явление. Вот причина, почему первая призма разбросала белые лучи в виде цветного веера. Эти красные, желтые и другие лучи были в составе белого пучка: смесь их и составляла то, что мы зовем белым цветом; но, встретив призму, которая неравно отклонила их от прежнего пути, они разошлись и дали на экране ряд отдельных цветных изображений солнца. Собрав эти цветные лучи опять вместе, мы опять получим белый свет. Соединяя не все лучи, получим вообще луч цветной. Учение о смешении двух или более цветов также разработано Ньютоном...
Установив сложность белого луча, он понял, что в ней-то и лежит главная причина неотчетливости изображений, даваемых оптическими стеклами. Считая этот недостаток неустранимым (впоследствии найдено, что ослаблять его мы можем), Ньютон отказался от телескопов со стеклами и обратился к употреблению зеркал. Так возник собственноручно сделанный им (1671 г.) первый рефлектор (отражательный телескоп), который хранится в библиотеке Королевского общества».
Как бы между прочим Столетов сообщил, почему и как Ньютон изобрел телескоп-рефлектор. Напомнив, что «скромный опыт Ньютона разросся в целую науку о спектре», Столетов заканчивает свою лекцию такими словами: «Следуя за этими успехами науки о спектре, мы видим, как малый ручеек становится мощной рекой, река – морским течением, и оно несет нас по тому океану неизведанного, о котором мечтал умирающий мыслитель. А у истоков реки навеки записано все то же незабвенное имя – имя Исаака Ньютона».
Столетов выступал также с лекциями и статьями, посвященными Г.Р. Кирхгофу, Г.Л. Гельмгольцу и другим ученым.
Публичные выступления А.Г. Столетова всегда проходили при большом стечении народа, потому что все знали: сообщение им будет делать первый физик России, ученый с мировым именем, основатель школы русских физиков.
Ученик Столетова профессор физики А.П. Соколов так рассказывает об одной из лекций: «По возвращении в Москву (в 1889 г. Столетов участвовал в работе II Международного конгресса электриков в Париже. – В.Л.) Александр Григорьевич получил из С.-Петербурга приглашение от распорядительного комитета VIII съезда русских естествоиспытателей и врачей прочесть лекцию на одном из общих собраний съезда; Александр Григорьевич откликнулся сочувственно на этот призыв и принялся за речь. Предметом ее он избрал трудный вопрос, выдвинутый снова на очередь недавними блестящими открытиями Герца, вопрос о тождестве волн света и электричества. Александр Григорьевич мастерски справился с этой задачей... Всем присутствовавшим на VIII съезде естествоиспытателей в Петербурге, вероятно, памятно публичное заседание 3 января 1894 г., когда двухтысячная толпа, собравшаяся на это заседание, с затаенным дыханием внимала этой речи маститого русского ученого, речи, произнесенной звучным, прочувственным голосом; памятен также им и тот взрыв восторга, который овладел этой очарованной толпой по окончании речи, и те шумные рукоплескания, которыми долго после того оглашалась зала... С тех пор слава Александра Григорьевича Столетова как блестящего оратора и образцового популяризатора непоколебимо утвердилась во всей интеллигентной России».
Об этой же лекции К.А. Тимирязев вспоминал: «Всем, конечно, памятна та овация, которая была сделана А. Г. на последнем общем заседании съезда: громадная зала благородного собрания в течение нескольких минут дрожала от аплодисментов двух тысяч русских ученых, руководившихся единодушным желанием выразить чувства благодарного уважения неутомимому ученому за все, что им было сделано для русской науки, для русского просвещения».
В сообщении А.П. Соколова обращают на себя внимание две даты. В конце 1889 г. Столетов получает приглашение прочитать лекцию и сразу же начинает готовиться к ней, а выступление предстоит лишь в начале !894-го, то есть через четыре года. Это, конечно, не означает, что все это время ученый работал только над данной лекцией. Он был занят множеством других дел, но к предстоящему сообщению периодически возвращался: менял план, вносил уточнения, вызванные новыми открытиями, «шлифовал» его. Эта тщательность при подготовке к выступлению крайне характерна для ученого.
Очень хорошо знавший Столетова К.А. Тимирязев так писал об этом качестве физика: «Мы могли бы очертить его нравственный облик двумя словами: это был человек долга... Раз начертав себе нравственный идеал, он не отступал от него ни в малом, ни в большом. Никогда у него дело не расходилось со словом, и в сфере принятых на себя обязанностей для него не существовало мелочей. Особенно чуток он был к своим обязанностям по отношению к слушателям, университетским или публике: здесь уважение к науке и к аудитории сливалось в одно общее чувство. Очень нередкое равнодушие, выражающееся словами «сойдет и так», было для него немыслимо. Никогда не забуду, как... он распекал меня, как школьника, за один не удавшийся в моем сообщении опыт. Тщетно представлял я себе в оправдание, что неудача произошла от того, что во время перерыва заседания сдвинут был прибор, а я заметил, когда было уже поздно. Он только строго повторял: «Перед публикой не может быть удач или неудач. Понимаете – не может быть».
Столетов вел большую популяризаторскую работу еще в Физическом обществе. К.А. Тимирязев вспоминал: «Выбранный в 1881 г. председателем отделения физических наук в обществе Любителей естествознания, он с первых же своих шагов не только вдохнул новую жизнь в это отделение, но, можно сказать, что его появление было сигналом к оживлению деятельности общества и в новых, до тех пор не проявлявшихся, направлениях. Физическое общество сделалось сборным местом для всего молодого, живого, интересующегося успехами точного естествознания в области механики и математики, физики и астрономии, химии и физиологии. Собирались сюда для обмена мыслей, для сообщения о своих текущих трудах или для доклада о новых крупных приобретениях науки; собирались и для того, чтобы доставлять московскому обществу возможность знакомиться в общедоступном изложении с теми завоеваниями человеческой мысли, которые привлекали в данный момент внимание ученых, так как в этом отношении А. Г. разделял с самыми выдающимися научными деятелями Запада мнение, что наука путем серьезной популяризации должна идти навстречу обществу, приобщая его к своим интересам, – мнение, которое в то время далеко нельзя было считать укоренившимся, – еще очень распространено было воззрение, что наука и ученые только выигрывали, скрываясь в глубине своих святилищ. В течение почти десяти лет (до 1889 г.) А. Г. оставался душой физического общества... всех заряжая своей неутомимой энергией и желанием, чтобы физическое общество оставалось верным своей основной идее: с одной стороны, служить центром для обмена мыслей между представителями науки, а с другой стороны, – источником, из которого все московское образованное общество могло черпать строго научные знания в доступной ему форме».
Столетов знал, что при чтении лекций нет мелочей. Все одинаково важно. Как одет лектор, громко или тихо он говорит, суетлив или спокоен. Большое значение имеет культура речи. Если выступающий неправильно произносит общеизвестные слова или неверно ставит ударения, неуспех лекции предрешен. Лектор должен помнить, что он рассказывает о том, что ему хорошо известно, но слушатели об этом или не знают ничего, или очень мало. Каждая лекция должна читаться «на подъеме». Если лектору во время выступления скучно, то присутствующим в аудитории в сто раз скучнее.
При чтении лекции имеет значение, как лектор вошел в аудиторию, удалось ли ему установить контакт со слушателями, зрительное воздействие на них (использование доски, жесты, мимика), слуховое воздействие (высота и тембр голоса, дикция, интонация, паузы) и т.д.
Столетов учитывал, что на слушателей оказывает влияние: читается лекция утром или вечером, зимой или летом, в ясную или пасмурную погоду. Особенное воздействие оказывает помещение, в котором звучит публичное слово. Назначенный в 1882 г. заведующим кафедрой опытной физики Московского университета, ученый сразу же принимается за перестройку физической аудитории, которая мало отвечала своему назначению. «Аудитория лишена солнечного света, почти лишена и дневного, имеет 140 мест – приблизительно для одной четверти наличного числа слушателей... и представляет, как бы по особому заказу, все возможные неудобства».
Достав необходимые средства, Столетов все перестраивает. «В настоящем виде ей могли бы позавидовать не только все физические аудитории русских университетов, но и многие заграничные. Вместо полутемного, неуклюжего помещения мы имеем обширную, высокую и светлую залу, вмещающую в себя около 400 человек слушателей. Аудитория снабжена всеми необходимыми лекционными приспособлениями: газом, водой из городского водопровода, прекрасным электрическим освещением. Имеется большой гелиостат для солнечного света, газовый двигатель и динамомашина для постоянных и переменных токов, большой экспериментальный стол, хорошо действующая система затемнения аудитории, экраны, доски и пр. Достаточно сказать, что во время последнего, IX съезда естествоиспытателей и врачей в Москве в 1893...1894 годах съехавшиеся к нам со всех концов России ученые гости выражали единодушно свое удивление и восторг от нашей аудитории», – вспоминал профессор А.П. Соколов.