Молитва
Пошли нам, Господи, терпенье
В годину буйных, мрачных дней,
Сносить народное гоненье
И пытки наших палачей.
Дай крепость нам, о Боже правый,
Злодейство ближнего прощать
И крест тяжелый и кровавый
С Твоею кротостью встречать.
И в дни мятежного волненья,
Когда ограбят нас враги,
Терпеть позор и оскорбленья,
Христос Спаситель, помоги!
Владыка мира, Бог вселенной.
Благослови молитвой нас
И дай покой душе смиренной
В невыносимый, страшный час.
И у преддверия могилы
Вдохни в уста Твоих рабов
Нечеловеческие силы —
Молиться кротко за врагов.
Перед иконой Богоматери
Царица неба и земли,
Скорбящих утешенье,
Молитве грешников внемли:
В Тебе — надежда и спасенье.
Погрязли мы во зле страстей,
Блуждаем в тьме порока,
Но... наша Родина ... О, к ней
Склони всевидящее Око.
Святая Русь — Твой светлый дом
Почти что погибает,
К Тебе, Заступница, зовем
Иной никто у нас не знает.
О, не оставь своих детей,
Скорбящих Упованье,
Не отврати Своих очей
От нашей скорби и страданья!.
33.
Двадцатого мая 1918 года царственные пленники, наконец, покинули Тобольск.
По словам Татьяны Евгеньевны Боткиной, издевательство охраны продолжалось над юными бывшими цесаревнами и на пароходе, все прогрессируя в своей злобности, доходящей до нелепости!
К открытым настежь дверям кают Великих Княжон были приставлены часовые, так что они даже не могли раздеться. Вся провизия, присланная Их Высочествам жителями Тобольска и монастырем, была тотчас отобрана.
В Тюмени, на пристани, собралась громадная толпа народа, сердечно приветствовавшая Царских детей. Под сильным конвоем их провели к специальному поезду, который ночью, 24 мая, прибыл в Екатеринбург.
“Утром, — вспоминает П. Жильяр, — около 9 часов несколько извозчиков стали вдоль нашего поезда, и я увидел каких-то четырех человек, направлявшихся к вагону детей. Прошло несколько минут; матрос Нагорный пронес Наследника; за ним шли Великие Княжны, нагруженные чемоданами и мелкими вещами. Шел дождь; ноги вязли в грязи. Несколько мгновений спустя извозчики отъехали, увозя детей к городу. Рядом с Великой Княжной Ольгой сел один из конвоиров.»
Пятьдесят три дня жизни в Екатеринбурге были для Великой Княжны Ольги, как и для всей Царской Семьи, днями физических лишений, невыносимой нравственной пытки, издевательства разнузданной охраны, полной оторванности от мира, обреченности и вечной тревоги. Это была уже не жизнь, несмотря на всю духовную силу сплоченной любовью Царской Семьи.
Размещались в верхнем этаже дома Ипатьева. Великие Княжны занимали комнату с одним окном, выходящим на Вознесенский переулок, рядом с комнатой Их Величеств, дверь из которой была снята; первые два-три дня кроватей в их комнате не было; спали на полу, на соломенных тюфяках.
34.
О жизни царственных заложников «красных комиссаров» за это время мы узнаем из рассказов камердинера Государя, Тимофея Чемодурова, и рабочих, бывших в охране.
Вставали всей Семьею в восемь - девять часов утра, за исключением Государыни, которая поднималась немного позже из – за слабости сердца. Собирались в комнате Государя, завтракали, тихо молились, читали вслух газеты и книги. Государыня с дочерьми днем вышивала или вязала; гуляли час - полтора; часто на эти прогулки Великая Княжна Ольга Николаевна выносила на руках больного Наследника; никаким физическим трудом заниматься не позволяли. Обед бывал около трех часов дня, пища приносилась из советской столовой, а позже разрешено было готовить дома; обед был общий с прислугой; ставилась на стол простая миска, ложек, вилок не хватало; участвовали в обеде и красноармейцы, которые входили в комнаты, занятые Царской Семьей, когда хотели.
Великие Княжны иногда пели духовные песнопения. Чаще всего –«Херувимскую песнь», а как-то спели и грустную светскую, на мотив песни “Умер бедняга в больнице военной”.
А в это время из комендантской комнаты (наискосок от комнаты Великих Княжон) неслось под звуки пианино пьяное пение ухабистых или революционных песен.
Внутри помещения и снаружи постоянно стояли часовые.
Когда Княжны шли в уборную, красноармейцы шли за ними; всюду писали разные мерзости; залезали на забор перед окнами царских комнат и “давай разные нехорошие песни играть”, как показал один из чинов охраны.. Постоянно крали мелкие вещи; по вечерам Великих Княжон заставляли играть на пианино. Только глубокая вера и сильная воля поддерживали мужество узников дома Ипатьева..
Люди охраны, грубые, жестокие, глубоко невежественные по своей сути, были вообще сильно поражены их кротостью, простотой: их покорила полная достоинства душевная ясность пленников, и они чувствовали превосходство их над собою в нравственном, духовном смысле. И первоначальную, дикую жестокость сменяло потом у многих конвоиров глубокое, искреннее сострадание.
“Как я их сам своими глазами поглядел несколько раз, — показал позднее на следствии А.. Якимов, — я стал душою к ним относиться совсем по-другому: мне стало их жалко; жалко мне стало их, как людей”.
35.
Священник Сторожев, служивший 20 мая в доме Ипатьева обеденную службу, так передал свое печальное впечатление о Великих Княжнах: “Все четыре дочери были Государя, помнится, в темных юбках и простеньких беленьких кофточках. Волосы у всех у них были острижены сзади довольно коротко; вид они имели бодрый”. Он же видел их во время службы 14 июля, за три дня до кончины. “Они были одеты в черные юбки и белые кофточки; волосы у них на голове подросли и теперь доходили сзади до уровня плеч; все дочери Государя, — добавляет батюшка, — на этот раз были, я не скажу в угнетении духа, но все же производили впечатление как бы утомленных”. “Они все точно какие-то другие, — заметил диакон, — даже и не поет никто”.
В понедельник, 15 июля, две женщины мыли полы в доме Ипатьева. Великие Княжны помогали им все убирать, передвигали в спальне кровати, перестилали постели и весело между собой переговаривались. Они не догадывались о последнем своем Часе или сила духа держала их?...... Наверное – она.
Один из чинов охраны видел Великую Княжну Ольгу в последний раз в саду при доме Ипатьева 16 июля, около четырех часов дня, на прогулке с Государем - отцом.
А через несколько часов, в ночь на 17 июля, Великая Княжна Ольга, чистая русская девушка, была убита в одной из комнат нижнего этажа дома, расположенной как раз под комнатой Великих Княжон.
Их разбудил среди ночи и провел туда Яков Юровский, который затем на их глазах убил Государя.
“Великие Княжны прислонились к стене в глубине комнаты. За первыми же выстрелами раздался женский визг и крик нескольких женских голосов”.
Они, видимо, пережили тогда последний ужас расстрела самых дорогих на свете — Отца, Матери и Брата – Цесаревича.
Позднее следствие обнаружило при раскопках в лесу у села Коптяки мелкие вещи, принадлежавшие Великой Княжне: книги, нательный крест и медальон с портретом Отца - с ним она никогда не расставалась…
36.
Любимая дочь Императора Николая II, она наследовала от него все лучшие стороны его души: простоту, доброту, скромность, непоколебимую рыцарскую честность и всеобъемлющую любовь к Отчизне – естественную, не показную, как бы впитанную с рождения..
Долголетняя воспитанница и старшая дочь Императрицы Александры Феодоровны, она восприняла от нее искреннюю и глубокую евангельскую веру, прямоту, уменье владеть собой, крепость духа.
Заветы Государыни, которая говорила о себе: “всегда верная и любящая, преданная, чистая и сильная, как смерть”, были ясны и трудны. Ольга всегда помнила их. Вот эти слова, написанные на одной из страниц дневника Государя Императора, рукою его Невесты, Гессенской Принцессы Аликс:
“Сперва — твой долг, потом — покой и отдых. Исполняй свой долг, вот что лучше всего. А Господу предоставь остальное!”
Уже в заточении Александра Феодоровна часто повторяла дочерям: «Только бы устоять, только бы не дрогнуть духом, только бы сохранить сердце чистое и крепкое».
37.
Ольга Николаевна, как и обожаемые ею сестры и брат - Цесаревич сумела выполнить материнский завет на краю могилы. Свой долг она исполнила до конца. Старалась жить во имя того, во что она верила, любила, и шла всегда лишь своей собственной прямой дорогой. Она не уходила от жизни, но она и не выходила в жизнь на жесткую борьбу, борьбу; в которой могли пострадать другие, ей близкие и родные люди.. Нет, она не буйствовала и не кричала, но всегда, с ясной прямотой защищала свой жизненный путь, на котором ярко горели ею обретенные светлые маяки: Духовность, Нежность, Преданность, Верность Долгу и самой себе.
Все перечисленное было в ней, как “нечто твердое и незыблемое, на что опиралась ее душа”: ее глубокая, искренняя вера, безграничная любовь к России, к своей Семье (а в ней — к Государю, к Наследнику), ее чистый , искренний, а этим бесценно – настоящий - путь русской девушки, Цесаревны не только по рождению, но и по той Высоте Духа и нравственной силе Традиций, в которой она была столь тщательно воспитана и взращена.
Натура цельная, глубокая, она жила и ушла из мрака наступившего хаоса Времен неузнанная, неоценённая; редко кому открывая свой душевный мир ( наверное, одному Государю, отчасти, сестре — Великой Княжне Татьяне). С задушевностью простого искреннего чувства, с открытым сердцем она всегда и всюду шла к людям, особенно участливо и любовно — к простым крестьянам и солдатам, и с деятельной любовью — к страдавшим. Ее скромная жизнь должна будить живое сочувствие и глубокий интерес к себе уже по тому немногому, что она сумела сделать в своей жизни, по тому только, что приоткрылось нам, лениво не любопытствующим потомкам из ее сложного и много обещавшего душевного мира, по той роли, к которой она, быть может, была величаво призвана, но которую не успела исполнить до конца, довести до полного совершенства! _____________