Лефорт как первый посол был озабочен тем, чтобы «то великое, что ему доверено... благополучно доставить». А «великой» была для Лефорта европейская цивилизация, которую он помогал «доставить», то есть увидеть Петру I своими глазами, чтобы тот возбудил россиян к переменам. Таким образом, в действиях Лефорта явственно видна стратегия – внушить Петру мысль о необходимости европеизации России. Конечно, к этому прибавилось само желание монарха учиться у Запада: «Аз бо есмь в чину учимых и учащих мя требую», – было вырезано на царской печати. Но все-таки в нетерпении, с каким импульсивный Петр сразу же по приезде из чужих краев стал резать бороды непохожим на европейцев боярам, есть и Лефортова лепта.
Известно, что в повседневной жизни Лефорт носил немецкое, либо французское платье. Тем симптоматичнее, что для своего заграничного путешествия он, как и другие посланники, облачился в пышную, экзотическую для европейцев боярскую одежду. (Это тем более бросалось в глаза, что свита Франца была одета исключительно в европейское платье). Сохранилось описание торжественного въезда посольства, где говорится, что три посла едут «в атласных белых шубах на соболях, с бриллиантовыми двуглавыми орлами на бобровых, как трубы, горлатных шапках; cидят, как истуканы, сверкая перстнями на пальцах и на концах тростей». Дело в том, что роскошное, воспринимавшееся в Европе скорее как персидское, московитское платье олицетворяло собой Россию с ее мощью, несметными богатствами, самобытной многовековой культурой.
Сохранился портрет Лефорта работы голландского художника MichielvanMusscher, датированный 1698 годом. Франц гордо восседает в кресле в своем московском одеянии, правда, не в горлатной шапке, а в своем знаменитом парике. Однако есть основания полагать, что подобный наряд был надет им специально для позирования художнику – факты свидетельствуют, что именно с 1698 года послы стали носить по преимуществу европейское платье. А это означало, что возобладала не тенденция национальной исключительности, а идея европейского культурного единства (понятия «сын Отечества» и «гражданин Европии» оказались неразрывно слиты). Показательно, что все посольство возвратилось в Россию исключительно в европейском платье.
Существует давняя традиция рассматривать воздействие Лефорта на царя как исключительно благотворное и продуктивное для России. В книге: «AnecdotessurleczarPierreleGrand» (1748) Вольтер пытался объяснить европейскому общественному мнению, каким образом дикая отсталая страна превратилась в мощную мировую державу, победившую сильную шведскую армию. Создав вымышленный образ допетровской Московии, а также образ русского царя-дикаря, Вольтер прибегнул к весьма экзотическому приему – на авансцену был выведен герой-наставник, просвещенный европеец Лефорт. «Без этого женевца, – писал Вольтер, – Россия и сейчас, видимо, была бы варварской». Получалось, что только благодаря воздействию Лефорта на Петра последний превратился в «Прометея, отправившегося за границу за небесным светом, который мог бы оживить подданных». Как отмечал Н. А. Копанев, «прямым литературным прототипом отношений Петра с Лефортом в изложении Вольтера были отношения Телемака и Ментора (Наставника) в знаменитом детском романе Фенелона «Приключения Телемака».9 Роль Лефорта как благодетеля России явственно просматривается и в книге Вольтера: «Histoirede’EmpiredeRussiesousPierreleGrand» (1758). Показательно, что цивилизаторская миссия Лефорта для «варварской» страны столь же гиперболизирована европейцем Вольтером, сколь недооцененным при этом остался высокий культурный уровень Московской Руси. Где Вольтер видел скачок в развитии, на самом деле являло собой преемственность жизненных форм. Реформа Петра во многом была завещана XVIII столетию концом XVII века. Как об этом сказал Л. Н. Гумилев, «все петровские реформы были, по существу, логическим продолжением реформаторской деятельности его предшественников».
В связи с насильственной европеизацией России Петром все чаще и в те времена, да и теперь раздавались голоса о забвении русских традиций. И не только среди адептов старины, архаистов и славянофилов. Н. А. Добролюбов в статье «Первые годы царствования Петра Великого» (1858) писал, что Лефорт, «находя русские обычаи для него странными, говорил об них с презрением, а все европейское возвышал до небес; вольные общества Немецкой слободы, приятные для необузданной молодости, довершили Лефортово дело, и пылкий монарх с разгоряченным воображением, увидев Европу, захотел сделать Россию Голландией».10
Наиболее категорично мысль о неком вредоносном чуждом начале, исходившем от Лефорта, выражена Б. Башиловым. Исследователь утверждает, что швейцарец, имевший огромное влияние на царя, употребил его во зло – внушил Петру «ненависть ко всему родному и к самому русскому народу».11 Подобное суждение кажется нам предвзятым, проникнутым духом примитивной ксенофобии. В этой связи уместно привести слова знатока Петровской эпохи, историка Н. И. Костомарова: «Лефорт, знакомя Петра с культурным ходом европейской жизни, отнюдь не старался своим влиянием выводить вперед иностранцев перед русскими; напротив, советовал Петру приближать к себе русских, возвышать их...»
О Лефорте говорили: «Его кошелек и жизнь всегда в распоряжении царя». Получая немалое жалование, он в то же время никогда не скупился на поистине царские приемы. Потому он не только не сделал никаких сбережений, но даже не всегда высылал деньги своему нуждающемуся брату. Франц говорил о наследстве, точнее, об отсутствии наследства для своего сына: «Я искал своего счастия; пусть и сын поищет своего... Я постараюсь научить его всему, что пригодится в жизни, а там пусть сам позаботится о себе».
По инициативе Петра в 1698 году на берегу Яузы для Лефорта был построен роскошный дворец под руководством мастера каменных дел Дмитрия Аксамитова. Он являл собой великолепное сооружение с крышами, украшенными резными гребнями. Зал дворца высотой 10 метров и площадью 300 квадратных метров, обитый шпалерами и английским красным сукном, был украшен портретом Петра, картинами и множеством зеркал.
Новоселье состоялось во дворце 12 февраля 1699 года, а совсем скоро, 2 марта, хозяин его скончался сорока четырех неполных лет. Согласно диагнозу врачей, причиной смерти были «жестокая болезнь в голове и в боку и от растворившихся старых ран», а также «гнилая горячка».
Известно, что Петр I был суеверен и заказывал себе гороскопы. И современные астрологи уделяют этому царю особое внимание. Поразительно, что в одном из таких гороскопов раскрывается совместимость двух наших друзей! «Петр I тяжело переживает смерть его лучшего друга, советчика и учителя Ф. Лефорта», – говорится там о взаимности знаков Близнецы (Петр I) и Козерог (Лефорт). Их отношениям дается следующая характеристика: «Одновременно сложное, противоречивое и продуктивное сочетание. Магическая пара. Она может долго существовать только тогда, когда партнеров объединяет совместное дело, либо при духовном родстве людей... Близнецам импонирует ум партнера, то, как он целеустремленно реализует себя в жизни. Близнецы понимают стремление Козерога к успеху...»12 Что ж, налицо и общее дело, и целеустремленность, и духовная близость, связующие Петра и Лефорта, – и все это для успеха реформ и процветания России. Не сами ли звезды свели эту магическую пару? Верно и утверждение о скорби Петра I по поводу утраты своего кармического напарника. Астрологи, правда, не учли только одного: о сохранении, а точнее, о появлении новой магической пары позаботился один из ее участников, Лефорт.
Именно он подобрал на улице мальчика-пирожника, сына конюха Алексашку Меншикова и познакомил его с царем. Петр дал Алексашке официальный придворный титул спальника, а затем и денщика. Франц тогда сказал, что он «может быть с пользою употреблен в лучшей должности». А. Н. Толстой в романе «Петр Первый» так характеризует отношение Лефорта к юному Меншикову: «Лефорт похваливал его Петру: «Мальчишка пойдет далеко, предан, как пес, умен, как бес». Алексашка постоянно бегал к Лефорту в слободу и ни разу не возвращался без подарка. Подарки он любил жадно, – чем бы ни одаривали. Носил Лефортовы кафтаны и шляпы. Первый из русских заказал в слободе парик – огромный, рыжий, как огонь, – надевал его по праздникам. Брил губу и щеки, пудрился». В этом мальчугане с его живостью ума, жадностью к новизне и верности монарху Лефорт, казалось, провидел будущего первого соратника и правую руку Петра, фельдмаршала и светлейшего князя Меншикова.
Потому, когда Петр, оплакивая своего старшего друга, с горечью восклицал: «На кого теперь я могу положиться? Он один был верен мне», – царь еще не осознал вполне, что «мин херц» Меншиков уже занял cвое место в его сердце. Ведь это он ночевал с ним в одной палатке во время Азовских походов, сопровождал в поездках по Европе, был неразлучен и в работе, и в попойках. Он, конечно не был интеллигентным, грамотным и бескорыстным, как Лефорт. Зато так же был глубоко предан делу Петра, к тому же обладал ярким военным талантом, бесстрашием, недюжинными организаторскими способностями, феноменальной памятью. Со смертью Лефорта распалась старая магическая пара. Но на ее месте рождалась новая – Петр I и Меншиков. И глубоко символично, что подаренный Лефорту дворец будет всего через несколько лет, в 1702 году, передан Петром I Меншикову.
Но все это будет позднее, а тогда, получив извещение о кончине друга, Петр 8 марта стремглав примчался в Москву. Состоялась погребальная процессия, во главе которой шел cам царь, одетый в глубокий траур. За ним под похоронную музыку шествовали Преображенский, Семеновский и Лефортовский полки. За полками степенно ехал рыцарь с обнаженным мечом, потом следовали два коня, богато убранные, и еще один, под черною попоною. Гроб несли 28 полковников; перед гробом шагали офицеры; на бархатных подушках они торжественно держали золотые шпоры, шпагу, пистолеты, трость и шлем. Далее следовали – все в траурном одеянии – иностранные послы, бояре, сановники. Позади шла вдова покойного в сопровождении 24 знатных дам.